Глава 8

– Это никуда не годится! – Ариэль презрительно отшвырнул мой workplan.

– Послушай, отведённые тобой сроки…

– Оставь сроки, я о содержании. Тут же ни черта не понятно! Вот ты пишешь… – он схватил и быстро перебрал листки. – Где это? Так, так… Вот: «Анализ характеристик отражённого сигнала». Что это? Я не понимаю! Как вообще из этой фразы можно что-либо понять?

– Изучение характеристик сигнала, – монотонно роняя слова, начал я, – включает спектральный анализ, выявление основных частот, а также исследование…

– Я знаю, что такое анализ! – взвился он. – Но почему этого нет в документе? План работы – это не пустая отписка, план должен быть чётким, детальным и са-мо-дов-леющим. – Оторвав одухотворённый взгляд от потолка, куда он воззрился, пока говорил о том, что есть workplan, Ариэль испытующе уставился на меня. – Учти и исправься. Дальше, во второй части, ты и вовсе ничего толком не объясняешь. – Он снова зашуршал бумажками. – «Разработка альтернативных фильтров». Каких фильтров? Альтернативных чему? Как будет проходить их разработка? Из каких этапов состоять?

– Альтернативных существующим. Тем, которые уже реализованы в системе.

 

Шеф истощил первоначальный запал и не спешил с ответом.

 

– Ариэль, давай разберёмся. Ты требуешь, чтобы я переделал всё с нуля плюс добавил новую функциональность. Как ты себе это представляешь в такие сроки?

– А в чём, собственно, проблема? – изумился он. – Первая часть сделана.

– Но ведь она работает кое-как!

– Думаешь, я не знаю! Не о том речь! Объясни лучше, почему твои описания столь поверхностны?

 

Я чуть не взвыл.

 

– Поначалу ещё куда ни шло, а дальше… Складывается впечатление, что, оставаясь дома, ты халатно относишься к своим обязанностям. Чем ты вообще занимался в выходные?

 

Хороший вопрос. Главное – своевременный.

 

– Ходил в музей, – брякнул я.

– Музей? – машинально переспросил Ариэль.

 

Причинно-следственная связь разрывается, и он на мгновение замирает.

 

– Какой ещё музей? – он мотнул головой, стряхивая оцепенение.

– Научный… Калифорнийский музей науки и техники.

– Зачем?

– Что? А… мм…

 

Действительно! Не в бровь, а в глаз. Я сделал витиеватый жест и пошевелил пальцами.

 

– Ну так… Посмотреть, вдохновиться…

 

Арик ошарашенно глядел на меня. В ажиотаже, охватывающем его во время внушения мне ума-разума, шеф имел обыкновение переть напролом, не придавая значения моим репликам. И теперь, опомнившись, пытался уяснить, как нас сюда занесло. Он таращился на меня несколько долгих секунд, а я, стараясь сохранить невозмутимый вид, упивался тем, как огорошил его на полном скаку.

 

– Так, Илья, – Ариэль сгрёб бумажки и разровнял, постукивая торцом о крышку стола. – Сейчас не время беседовать о твоём досуге. Вернёмся к теме. Где мы были?

– Ты объяснял, – я тоже подобрался, – что план должен быть самодовлеющим, а то, что я написал, – никуда не годится.

– Вот именно! Абсолютно никуда. Теперь так… – он вновь впился в уже порядком измятые страницы.

 

Разнос возобновился и длился около часа, а попытка пересмотреть сроки с треском провалилась. Вопреки доводам о зоне неизвестности и нелинейном характере исследований, мне в очередной раз было навязано «обоюдное согласие» во всём своём великолепии.

 

Мы «договорились», что я закончу намеченную теперь уже «нами» работу за восемнадцать недель и, в случае необходимости, смогу просить ещё аж пять дополнительных дней на новые разработки. На прощание Ариэль вернул мне изжёванные листки, подчёркивая тем самым их полную непригодность.

 

Я вышел покурить, и Кимберли, приветствуя меня, шаловливо вильнула хвостом из своего «террариума». Опять двадцать пять. Бурное начало недели не сулило ничего хорошего. Толком ни в чём не разобравшись, приходилось взваливать на себя немалые обязательства. И дело не только в сроках, дело в том, что даже в первой части проекта непонятно до какой степени удастся и удастся ли вообще улучшить существующую систему. Перелопатить всё сделанное Тимом, без сомнения, необходимо, но Ариэль воспринимает это не как полноценное задание, а как досадную помеху. То есть он уже изначально недоволен, времени пшик, а спрос будет строгим.

 

И снова на меня накатило: «Планирование! – задыхался Ариэль, воздев руку к низкому фальшпотолку. – Планирование – это… – стиснув до белизны кулак, он прижал его к груди и с горечью промолвил: – Пойми: правильное составление плана работы зачастую важнее самой работы!», «…И, разумеется, всё переписать, это позорище, а не workplan. А чтобы попусту не затягивать, вышли ещё сегодня отдельный план усовершенствования workplan-а. Только пункты, без подробностей, не стоит тратить время напрасно».

 

– Илья-а… – вкрадчиво, словно душевнобольного, позвала Ирис.

 

Видимо, это произносилось не в первый раз.

 

– Ты идёшь?

– Э-э…

– Обедать, – приподняв в недоумении бровь, она насмешливо рассматривала меня. – Ты обедать пойдёшь?

– А… нет-нет, идите, я тут это… планирую…

 

Она изобразила забавную гримасу и удалилась. Я резко встал и прошёлся вдоль стены, отпихивая стулья. Три шага туда, три обратно. Как всё остобрыдло… Идти с ними – беспечно шутить, веселиться, прикидываться, – какого чёрта?! С недавних пор они взяли манеру интересоваться нашими перспективами, а обнадёжить их нечем. Что я им, кудесник, – за две недели найти лазейку в счастливое будущее? Какое тут может быть продвижение? Какое будущее?

 

*  *  *

 

Текли однообразные дни. Я вымучивал речевые конструкции и ворочал бессмысленные нагромождения слов, потом шёл к Ариэлю, и мы вместе оттачивали формулировки. То в минуты просветления наши разговоры взмывали до головокружительных высот абстракции, и мы могли часами обсуждать тончайшие семантические оттенки отдельных выражений или идиом. То наоборот, вгрызаясь в какую-нибудь безобидную вводную фразу в стиле «Ввиду того что основной целью данного эксперимента является…», Ариэль хватался за голову и взвывал: «Что это?! Как ты мог?! Иногда мне кажется, что ты абсолютно не понимаешь, чем мы тут занимаемся».

 

На этом встречу можно было считать сорванной. Часами мы блуждали вокруг да около и не продвигались дальше первого абзаца. В итоге оказывалось – я написал, что основные цели эксперимента такие-то, а второстепенные сякие-то, но Ариэль кардинально не согласен с тем, что у эксперимента могут быть второстепенные цели. «Цели, если они настоящие, все одинаково важны, – изнурённо втолковывал он, – либо они вовсе не цели. В нашей работе нет мелочей, всё должно делаться безупречно! На сто, на двести процентов!»

 

Потом приходила Кимберли и начинала свои финты и ужимки. Я больше не психовал. Но и не проявлял энтузиазма, что её нисколько не смущало. Темы, с которыми она подкатывала, не отличались разнообразием, а намёки на то, что неплохо бы оставить меня в покое, Кимберли пропускала мимо ушей.

 

*  *  *

 

В среду я бился над протоколом связи между допотопной acquisition-платой и генератором-приёмником. Диалог не клеился. Сначала вовсе ничего не ладилось, а когда заработала электронная плата, выяснилось, что нарушена синхронизация с ресивером, и стало совершенно неясно, каким чудом до сих пор удавалось получать внятный сигнал.

 

Пришлось снова лезть в настройки. Затем искать в Сети дополнительные инструкции к злополучной плате. Разобравшись и с тем и с другим, я не поленился написать функции визуализации. Скроил всё воедино, запустил – на экране выстроились безукоризненно оформленные графики.

 

Я залюбовался. Ровные ряды диаграмм представляли результаты во всех возможных ракурсах. Одна беда – вместо ожидаемого сигнала на них отображалось скопище хаотично изломанных линий. М-да… я нервно сжал переносицу и некоторое время пялился на забранные в аккуратные рамки каракули.

 

Вздохнув, снова полез в инструкцию и вскоре обнаружил, что acquisition-плата аккумулирует данные в шестнадцатеричной системе. Принявшись переводить их в десятеричную, обратил внимание на время и сразу понял, что влип. До последнего рейса оставалось меньше получаса.

 

Я сгрёб в охапку вещи, запер офис и, выбежав на улицу, почти налетел на задумчиво ползущее такси. За пять минут до отлёта ворвался в аэропорт, вихрем пронёсся по терминалу и еле успел притормозить, чтобы не врезаться в стойку регистрации.

 

– Погодите! – с ходу выпалил я. – Там мой самолёт.

 

Двое охранников отделились от входа в телескопический трап и грузно придвинулись.

 

– Пожалуйста, я непременно должен улететь.

– Простите, посадка уже окончена. – Служащая в блейзере с эмблемой изобразила безмерно скорбную гримасу. – Мне крайне жаль.

– Так вот же – самолёт ещё тут, – я тоже попытался придать лицу адекватное этой безмерности просительное выражение. – Поймите, это экстренный случай.

 

Мои мимические упражнения не возымели действия. Стюардесса удалилась, а я сгоряча затеял препираться с парочкой мордоворотов. Когда авиалайнер задраил люки и поплыл к взлётной полосе, моё упорство стало беспредметным и потому ещё более абсурдным. Я обмяк, и меня проводили на улицу.

 

Ох уж эта наша американская квадратность, – ворчал я, тащась вдоль зеркальных витрин, – словно роботы. В самом фешенебельном заведении, стоит попросить банальную зубочистку, и, если она не числится в меню, добропорядочный служащий делает восьмиугольные глаза и входит в ступор. И всё это на фоне холёной вежливости, сахарных улыбок, спасибо-пожалуйста и непременного «How are you?» на каждом шагу.

 

Достав мобильник, стал просеивать номера. Перебравшись в LA, я не поддерживал отношения с большинством старых знакомых, и потому выбор был невелик. Можно, конечно, завалиться к Рабиновичу, но там, небось, дым коромыслом и гулянки до утра. Подумал было позвонить Шурику, но он наверняка либо детишек укладывает, либо уже и сам дрыхнет, – с него, примерного семьянина, станется. Полистал дальше, набрал два номера – безуспешно. Альтернатив не оставалось.