— Угораздило ж тебя вылезти с адреском-то. Запомни, товарищ Донцов, и заруби на носу: нельзя врагу без нужды свои козыри открывать. Как узнал адрес?

Михаил в двух словах рассказал о встрече Гасанки и Красовского, умолчав, разумеется, о своем свидании с Зиной Лаврухиной.

12

Через полчаса вместе с сотрудником бандотдела Воропаевым Михаил отправился на свое первое оперативное задание — произвести обыск па квартире Красовского. Перед тем как отпустить их, Холодков достал из сейфа небольшой револьвер системы смит-вессон и вручил Михаилу со следующими словами:

— Запомни: стрелять только в случае крайней необходимости, если того потребует самооборона. После выполнения задания оружие вернешь.

По сравнению с Воропаевым, красавцем, будто облитым с головы до ног черной лоснящейся кожей, Михаил выглядел заурядным молодым человеком. На Воропаева оглядывались на улице, на Михаила не обращали внимания. Утешал, правда, тот факт, что впервые доверили оружие. Револьвер оттягивал карман пиджака и порождал восхитительное чувство собственной значительности.

Воропаеву было двадцать семь лет, и по возрасту он считался самым «старым» из рядовых сотрудников Азчека. Но это не мешало ему держаться на равной ноге с безусой комсомолией. Обладал Николай Воропаев счастливой наружностью. Высокий и статный, лицом он напоминал грузина: орлиный нос, большие, чуть навыкате, темно-карие глаза с густыми и длинными, как у женщины, ресницами, черные усики. На чистой смугловатой коже играл свежий румянец — то, что называется, «кровь с молоком».

Воропаев часто заходил в «дежурку», где Михаил и познакомился с ним. Молодежь привлекало в Воропаеве многое. И наружность, исполненная мужественной красоты, и его ироничность, и, наконец, его прошлое.

При муссаватистской власти, будучи машинистом на Баиловской электростанции, он работал в подполье. Незадолго до освобождения Баку Красной Армией вступил в партию, участвовал в восстании. В Азчека Воропаев пришел в первые дни ее организации с направлением городского комитета партии. Говорить о храбрости и мужестве друг друга среди чекистов считалось дурным тоном, точно так же, как жаловаться на усталость и материальную неустроенность. Но когда речь заходила о Воропаеве, сдержанность покидала даже видавших виды ребят. Однажды в Нахичевани вдвоем с товарищем они должны были задержать троих бандитов-маузеристов, засевших в доме. Товарищ был убит у дверей. Воропаев не отступил, ворвался в дом, выстрелом в упор уложил одного из маузеристов, сам получил пулю в плечо, однако сумел справиться с двумя другими и связать их. За Воропаевым числилось немало подобных отчаянных дел. Его бесстрашие потрясало воображение юных чекистов, и втайне каждый желал походить на него.

Не был исключением и Михаил. Ему льстило, что на свое первое оперативное задание он идет вместе с Воропаевым. После сегодняшнего случая это воспринималось как признак особого доверия. И теперь следовало оправдать его и быть достойным Воропаева.

Когда поравнялись с нужным домом на Ольгинской, Михаил показал на угловой подъезд и лишь теперь вспомнил, что не знает ни этажа, ни номера квартиры, в которой жил Красовский-Корытин.

— Ладно, я тут разберусь, — уверенно, как всегда, сказал Воропаев, — а ты давай найди дворника, возьмешь его понятым.

Двор был тесный. Вдоль стены, отделявшей его от соседних дворов, лепились самодельные строения — то ли сараи, то ли мастерские. Если смотреть сверху, дом стоял в форме буквы «П», обращенной выступами во двор. Оба выступа имели по двери. Михаил толкнулся в первую — заперта, во вторую — то же самое. Постучал кулаком, дернул раз, другой...

— Эй, эй, куда рвешься, проклятый аллахом!.. Сейчас же уходи, а то крикну моего приятеля милиционера!

От крайнего сарая, угрожающе потрясая лопатой, приближался пожилой азербайджанец. На нем был фартук из мешковины, голову венчала низкая, похожая на круглый каравай, папаха. Глаза сверкали грозно, как у ястреба, схватившего добычу.

— Я из Чека, — мрачно сказал Михаил, показывая удостоверение. — И нечего орать. Что я вам... жулик, что ли, — хотел он сказать, однако сообразил, что в интересах престижа лучше сделать вид, будто не понял, за кого был принят благодаря невзрачной одежонке.

Дворник вдруг сделался на четверть ниже ростом.

— Из Чека?!.

— Мы должны произвести обыск у гражданина Корытина, — жестко отрубил Михаил. — Знаете такого?

— Знаю, знаю, уважаемый, — энергично, так, что папаха сползла на глаза, закивал дворник. — Угловой подъезд, второй этаж, квартира нумер пять с отдельным ходом, черного хода нет.

— Пойдемте.

— Вашуст, вашуст[7], сейчас, уважаемый, — дворник кинулся к сараю.

В окнах начали появляться любопытные, и Михаил, не дожидаясь дворника, поспешил на улицу. Увидел: из углового подъезда вышел человек в гимнастерке и красноармейской фуражке. У него была светлая, от уха до уха, борода, усы. Но внимание Михаила привлекла походка. И не то чтобы привлекла, просто мозг автоматически отметил не совсем обычное в ней. Правую ногу незнакомец поднимал чуть выше, чем левую, стараясь ступать не на пятку, а на всю ступню. Впрочем, это отклонение от нормы было едва заметно.

Бородач прошел мимо, даже не взглянув на юного чекиста. Михаил не стал дожидаться дворника, поспешал к угловому подъезду. Неизвестно отчего возникла тревога за Воропаева. Вбежал в подъезд; по неширокой деревянной лестнице, прыгая через две ступеньки, взлетел на второй этаж. Воропаев, целый и невредимый, дожидался на площадке, курил.

— Нашел дворника?

«Вечно мне мерещатся страхи», — весело упрекнул себя Михаил и бойко ответил:

— Нашел, товарищ начальник... Сейчас идет.

— Идет, идет, уважаемые, — эхом донеслось снизу.

На дворнике был новый белый фартук из холста, грудь украшала медная дореволюционная бляха с номером. Видимо, без бляхи он не мыслил себя в роли официального лица.

На площадку выходило четыре двери. Одна — слева от лестницы, другая — справа, две — прямо. Дворник указал на левую. Краска с нее местами облупилась. Наверху мелом проставлена полустершаяся цифра 5. Еще выше — продолговатое темное пятно с двумя дырочками по краям — должно быть, след от медной дощечки с фамилией жильца.

Воропаев показал дворнику ордер на обыск и ключом, отобранным у Красовского при аресте, отпер квартиру. Вошли в тесную прихожую. Вешалка. На ней полупальто и ночные туфли на полу.

Дверь в комнату открыта, потому светло. Судя по обстановке, квартира могла бы принадлежать интеллигенту, а отнюдь не весовщику. В первой, проходной комнате стоял шкаф с книгами, секретер, широкий обеденный стол, мягкие стулья от гарнитура, никелированная узкая кровать. Во второй, служившей, по-видимому, кабинетом, — диван, столик, два кресла, покрытый зеленым сукном письменный стол, гардероб и еще два шкафа с книгами. На письменном столе — телефон. Паркетные полы, однако, были грязны, окна обеих комнат, смотревшие на Парапет, давно потускнели от пыли — чувствовалось отсутствие женского глаза.

— Давно здесь живет Корытин? — обратился Воропаев к дворнику.

— Больше года, уважаемый. Тут раньше жил адвокат, господин Верховский... Щедрый был человек, на праздник рубль серебром давал. Перед тем как власть поменялась, собрал большие чемоданы и три текинских ковра, уехал. Сказал: в Тифлис. Мне какое дело, уважаемый: Тифлис-Бифлис — езжай! Мое дело улицу мести, порядок на дворе делать. Уезжал, говорил: квартиру займет племянник. Машалла! Я мету улицу, ты занимай квартиру, раз ты племянник. Так или не так?

— Так, так, — поспешил согласиться Воропаев, желая поскорее закруглить речь дворника.

Неожиданно для Михаила обыск оказался делом на редкость скучным. В книгах о Нате Пинкертоне и Шерлоке Холмсе подобные картины дух захватывали, о них читалось с не меньшим интересом, чем о вооруженных схватках. Знаменитые сыщики путем сложных умозаключений (каковые обыкновенному смертному никогда бы и в голову не пришли) быстро определяли местонахождение тайника и выкладывали искомое перед изумленной публикой. В действительности же все происходило по-иному.