да в придачу царский!»
И медведь последний на дуде играл.
«Эт не царско дело!» — мохнатого хлестал
скоморох противный, набекрень колпак.
— На кол их обоих, если что не так!
Весёлая была свадьба, однако,
с пиром почёстным, где драка
гоголем бравым ходила
и дробила тех, кого не убила
стрела чужеземца.
Нунь Сердце
у Настасьи Петровичны ёкнуло,
тарелку волшебную кокнула,
как Алешу хмельным увидала.
Разозлилась баба, осерчала,
кликнула сокола ясного:
— Лети, спеши, мой прекрасный!
Выручай из беды, из напраслины
муженька моего несчастного.
Пущай домой воротится,
тут есть на кого материться,
и пиры ведь наши не хуже,
да и киевский князь получше
бояр московских купеческих.
Возвращается пусть в отечество!
Топнула Настенька ножкой,
брякнула серёжкой
и сокола в небо пустила.
Тот с невиданной силой
полетел, помчался к былинным.
Через три дня он был у дружины.
Опустился на стол самобраный,
нарёкся гостем незваным
и стал потчеваться, угощаться
да пенным пивком баловаться.
А как наелся, напился,
вставал средь стола, матерился:
«Ах ты, чёрт Алешка окаянный,
в чужом доме холёный, званный
сидишь на пиру, прохлаждаешься.
Нунь супруга твоя убивается,
ждёт мужа домой скорее,
час от часу стареет!»
Как услышал богатырь слова такие,
вставал со стола: — Плохие,
ой да поганы мы, братцы,
пора нам домой сбираться!
Домой так домой. Чё расселись?
Богатыри оделись,
обулись попроще, походно.
И взглядом уже не голодным
московские земли окинули
да к Киеву-граду двинули.
А кота с собою прибрали,
пригодится ещё голодранец
с нечистью всякой бороться.
Добрыня же пусть остаётся.
Ну и Пленкович Чурило остался,
за ним бегать никто не собирался.
Ай да шесть богатырей,
ай да шесть ратных витязей
через луга, поля, леса перешагивают,
через реки буйные перескакивают,
озёра глубокие промеж ног пускают.
В общем, от края до края
Россию-мать обошли,
на родную заставу пришли.
А на заставушке богатырской
Василий Буслаев с дружиной
границы свято оберегают,
щи да кашу перловую варят.
Вот те и ужин,
в пору не в пору, а нужен.
— Вы столовайтесь, вечеряйте,
а я поскачу к Настасье! —
сказал Попович, откланялся,
на кашу всё же позарился,
и прямоезжей поехал дорожкой.
Вот к жене он стучится в окошко,
та выходит, супруги целуются
(раззявила рот вся улица)
и в покои идут брачеваться.
Ну и нам пора собираться
да по домам расходиться.
Пусть мирно живёт столица,
ведь пока Кремль стоит, мы дома.
/ До свидания, автор Зубкова. /
Ой Русь царская да столичная,
и кого б ты ни боялась — безразлично нам!
Баба Яга на Луне и Илья Муромец
Глава 1. Начало сказки
Я выхожу на сцену и начинаю рассказывать сказку про бабу Ягу. А там сидят гусельники развесёлые, песни поют. Моё внимание переключается на гусельников и на себя любимую. Я говорю:
— Ай вы, гусельники развесёлые,
слушайте сказы печальные,
сказы веские,
о том как ни жена, ни невестка я,
а бедняжка и мухи садовой не забидела,
человека не убила, не обидела,
тихо, мирно жила, никого не трогала,
ходила лишь огородами,
ни с кем никогда не ругалась,
в руки врагам не давалась,
имя своё не позорила
и соседей не бранила, не корила.
Но почему-то муж меня бросил,
а любовник характер не сносил,
убежала от меня даже собака,
и с царём не нуждалась я в драке,
он сам со мною подрался,
как залез, так и не сдался.
Вот сижу брюхатая, маюсь,
жду царевича и улыбаюсь.
А вы, гусельники, мимо ходите!
Проклятая я, аль не видите?
Гусельники плюют на пол и уходят, освобождая сцену. Я, оставшись наедине со зрителями, вещую:
— Сказка сказке рознь, а эта берёт начало
из другой «Как богатыри на Москву ходили», читай её сначала.
Глава 2. Баба Яга на Луне встречает старых своих приятелей
Как закинул Илья Муромец бабу Ягу на Луну,
так она там и лежит ни гу-гу.
Ан нет, зашевелилась,
собрала косточки, разговорилась
матершиной да проклятиями
в сторону богатырей и Настасии.
Но как бы бабушка ни плевалась,
над ней пространство само насмехалось:
одиноко вокруг и пусто,
ни волчьей ягоды, ни капусты,
ни избушки на курьих ножках.
Села бабка: «Хочу морошки!»
Но ни морошки, ни лебеды,
ни ягеля, ни куриной тебе слепоты.
Стало бабе Яге тоскливо,
окинула взглядом блудливым
она пространство Луны:
«Пить охота!» Но до воды
надо идти куда-то.
Шмыгнула носом крючковатым,
проглотила водорода
и попёрлась пехотой
куда злые глаза глядели:
океаны лунные, мели
и неглубокие кратеры.
Что же они там прятали?
А скрывали они Хлыща,
разбойничка Кыша и Малыша
ростом с гору:
те сидят, едят помидоры
да в картишки играют.
Бабка в шоке, она шныряет
к старым своим дружкам:
— Здрасьте, родимые, вам!
Разбойники: — Год который
на нашем дворе, бабуся?
— Тебя каким ветром, Ягуся?
— Меня сюда забросил Илья.
А год какой? Не помню сама.
Вы должны же быть в аду.
Где мы? Никак не пойму!
— Гы-гы-гы! — ржут детины. —
Мы мертвы, мы духи! — и вынули
большую книгу амбарну,
открыли. — Вот печечка, баня
и домик на курьих ножках,
а это Микулы сошка.
Так, так, а где ты, Ягуся?
Вот, лежишь кверху пузом
на той стороне Луны. Чи сдохла?
— Да нет, стою, не усохла.
— Ты дух! — ржут детины. —
Лови помидор! — Кыш кинул
овощем в бабку Ёжку.
Застрял помидор: немножко
повисел в её тонком теле,
на пыль опустился и двинул
внутрь планетки куда-то.
У бабушки ножки ватны
сразу стали. Старуха
слюну проглотила: — Сухо!
Села в кратер прямо
и провалилась, будто в яму:
пролетела насквозь Луну,
вернулась к телу своему.
Посмотрела на себя:
вся распластана она.
И заплакала горько-прегорько.