— Ну?

— Обошли всю домину. Потом первый взял лопатку, ковырнул у самой стенки снаружи и в середке, постучал по кирпичам, потом достал книжечку и что-то стал записывать. Я подошел и говорю: "Дяденьки, чего вы тут делаете? Без спросу не положено…" Так тот, первый, даже не посмотрел, а который с бородой, тот говорит:

"А ты что за спрос? Давай мотай отсюда, пока по шее не схлопотал…"

— Не, — решительно сказал Иван Опанасович, — то не иностранцы. Раз лаются, значит, свои. Имеют право.

— Как это имеют право? — возмутилась Юка. — Никто по закону не имеет права ругаться!

— Ну, по закону, конечно, — поморщился на ее непонятливость Иван Опанасович. — Дело не в том. Если права и не имеют, а ведут себя нахально, значит, свои.

Чужой бы опасался… Так что было дальше?

— Ничего, — сказал Сашко. — Они недолго были.

Может, с полчаса. Потом сели в машину и уехали. В сторону Чугунова. Машину я запомнил: светло-серая "Волга", ЯЯ-06-56.

— Так ведь копать до них начали?

— Ага.

— Тогда тут что-то другое…

— А вдруг там на самом деле что-нибудь есть? — сказала Юка.

— Ей все мерещатся сокровища, — улыбнулся Толя. — Клады. Горы золота и драгоценных камней.

— г Какие там клады! — сказал Иван Опанасович. — Тот Ганыка дошел до ручки, только слава, что помещик, — один дом, вот и все его богатство было.

— А может, там подземный ход есть? — не сдавалась Юка.

— Куда? — спросил Толя. — И зачем?

— Ну, я знаю? На тот берег, под Соколом…

— Тю! — сказал Сашко. — Да на кой он нужен?

— А как же! Вот, например, напали на дом, они защищались, а потом раз — подземным ходом на тот берег, и скрылись…

— Где ж тот ход может быть? — сказал Иван Опанасович. — У нас земли-то метр-два, а дальше сплошная скала, гранит… И кто б тот гранит длубал? Метростроевцев тогда не было… Нет, ребятки, уж хоть вы ничего не выдумывайте и про свои выдумки никому не рассказывайте! — взмолился Иван Опанасович. — А то тут такое начнется — все с кайлами и лопатами побегут…

У меня и без того голова кругом идет. Хорошо хоть тот американец угомонился — ходит себе вдоль Сокола и хлещет воду своим дурацким хлыстом…

— Это у него спиннинг, — уточнил Толя.

— Так я ж и говорю. Там чем ни хлещи, все одно ничего не поймаешь… Переводчика из больницы не отпускают, другого не шлют… А мне вот сейчас в Чугуново ехать, в суд вызывают.

— Митьку Казенного судить?

— Ну да.

— Так что с теми копальщиками делать? — спросил Сашко.

— Ничего! Обождите. Я вернусь, тогда разберемся.

А пока наблюдайте так, незаметно, вот и все.

Итак, в который раз, взрослые не поняли ребят, не оценили их наилучших устремлений, благородных порывов, смелую инициативу и готовность на все, вплоть до подвига. Им оставили только то, что, по совершенно ошибочному мнению взрослых, составляет потолок мечтаний и смысл их жизни летом — ничегонеделание, шатание по лесу и купание, если поблизости есть водоем, в котором воды хотя бы по колено.

Они перебрались на правый берег, пришли к излюбленному месту и только разделись, как Сашко вдруг подпрыгнул, неистово закричал и начал махать рубашкой над головой.

Размахивая руками и тоже крича, от опушки леса к ним во всю прыть бежал Антон.

Первые несколько минут улыбки у них кончались за ушами, а вместо членораздельной речи сыпались междометия. Только потом начался настоящий разговор. Конечно, Бой тоже приехал. Он просто не захотел уходить от Федора Михайловича. Жить будут там же — у тетки Катри и Харлампия. Ну, а как тут жизнь?

Антону рассказали об американце, наблюдениях Сашка и о только что состоявшемся разговоре с Иваном Опанасовичем, который ничего не позволяет им делать.

— А я считаю, — сказал Антон, — это неправильно!

Почему мы должны сидеть сложа руки? — Все местные дела сразу стали для него "своими", ему и в голову не пришло, что происходящее здесь никак его не касается. — Сидеть и ждать, пока там рухнет стена и кто-нибудь гробанется? Это… Это даже подло, я считаю!

— Так голова ж не разрешает, — сказал Сашко.

— Мало ли что! Это просто взрослый предрассудок — они считают нас еще маленькими…

Обмахиваясь хвостами, роняя зеленые блины, мимо них прошли коровы, следом брел Семен Верста.

— Здоров, коровий сторож! — крикнул ему Антон.

— Снова приехал? — вместо ответа сказал Семен. — А где та черная чертяка?

— Есть, не беспокойся… Он тебя еще погоняет вместе со стадом.

— Может, он знает? — сказала Юка. — Он ведь каждый день мимо развалин гоняет стадо. Слушай, Семен, ты про развалины слышал?

— Да что ты его спрашиваешь? — с досадой сказал Сашко. — Спроси у него фамилию, он и то скажет:

"А шо?"

— Ну дак шо? — сказал Семен, и лицо его стало еще более сонным, чем обычно.

Ребята засмеялись.

— Ты в развалины заходил? — спросила Юка.

— Не, — на всякий случай соврал Семен. На самом деле он облазил там все закоулки. — На шо оно мне надо?.. Я послезавтра в Чугуново поеду. С Лукьянихой, — не удержался и похвастал он.

— Хороша парочка, — сказал Сашко, — баран да ярочка…

Ребята захохотали.

— Га-га… Ну шо, "га-га"?! — передразнил Семен хохочущих ребят. — В городе погуляю! — гордо сказал он и пошел к своим коровам.

Поездка в Чугуново была отдыхом от надоевшего стада, его праздником. Подтащить две корзины до базара — это "тьфу", остановка рядом. А потом он целый день свободный, ничего не надо делать. Можно сколько хочешь ходить по базару, все рассматривать и даже прицениваться. И по магазинам. А потом просто ходить по улицам и на все смотреть — на дома, на людей. Как они ходят, разговаривают и смеются. Он смотрел и примеривался, как будет ходить он, когда батько отвезет его в ремесленное.

— Так что же нам делать? — спросила Юка. — Объявление нельзя.

— Только хуже будет, — подтвердил Сашко.

— А если установить дежурства? С вечера спрятаться и следить.

— Побьют, — уверенно сказал Сашко. — Еще как побьют!

— Вот если бы с Боем — никто бы пальцем не тронул, — сказала Юка.

Ребята уставились на Антона, тот замялся.

— Навряд… — сказал он. — Без разрешения дяди Феди нельзя, а он навряд чтобы разрешил. Бой, в случае чего, может покусать… То есть обязательно покусает, если кто полезет в драку… Представляете, что тогда будет?

— Да, — сказал Сашко, — то не с Митькой Казенным…

Может нагореть.

Ребята огорченно замолчали, и тогда отозвался все время молчавший Толя.

— Есть одна мысль, — сказал он, и голос его опустился почти до папиных басовых низов.

Среди многих достоинств, которые Толя перенял у папы, была и благородная страсть к латыни. Нет, латыни папа не знал, и где бы он мог ее изучать? Но папа восхищался звучанием латинских слов, подобным звону бронзы, преклонялся перед силой и лаконизмом латинских изречений, разящих, подобно ударам короткого меча. Эти изречения папа собирал, любил повторять, любовь к ним привил и сыну. И сейчас Толя совершенно папиным голосом торжественно сказал:

— Римляне говорили: Similia similibus curantur.

— Толя! — вскипела Юка. — Ты не можешь без своих премудростей, объяснить просто, по-человечески?

Но Толя не позволил сбить. себя с нужного тона.

— Я ведь повторяю общеизвестное изречение: "Подобное лечится подобным!" А мысль состоит в следующем… По-моему, вера в клады — самое настоящее суеверие. А если человек суеверен в одном, так он и в другом суеверен. Его можно напугать так, что он не только перестанет искать клад, а за километр и место это будет обходить.

— Придумал тоже! — сказал Сашко. — Да кто нас испугается?

— Нас — нет. Но люди, которые верят в таинственные клады, верят и в тайные силы, которые эти клады охраняют, — в духов, привидения… У меня, кажется, сложился один замысел… Нет, я расскажу потом. Прежде мне необходимо съездить домой, и я сегодня же поговорю с родителями. А сначала пойдем посмотрим развалины, прикинем все на месте.