— О, будьте уверены, господа, я сочту непременным долгом осведомиться о здоровье этого совершенно одинокого молодого человека; не так ли, милая?

— Да, конечно, графиня! Бедный молодой человек! — пробормотала Бланш, причем лицо ее покрылось едва заметной краской.

— Где, вы сказали, он остановился?

— На Тиктонской улице, в гостинице «Единорог», которую содержит какой-то Грипнар, насколько я помню.

— Хорошо, я не забуду, — сказала графиня.

— И я тоже, — прибавила молодая девушка.

Жанна, улыбаясь, посмотрела на Бланш, сконфуженную тем, что ее, по-видимому, так хорошо поняли.

— Итак, господа, — продолжала графиня, — не беспокойтесь об участи вашего друга, я постараюсь, чтобы он был окружен всевозможным попечением.

— Благодарим вас тысячу раз, графиня; теперь позвольте нам проститься с вами.

— Не смею вас удерживать, господа, прощайте и не забудьте поблагодарить от меня герцогиню за ее доверие и память обо мне.

Обменявшись еще несколькими вежливыми словами с графиней и простившись с нежно любимой сестрой, молодые люди поспешно удалились.

Первым делом Жанны, когда они остались одни, было позаботиться о комнатах Бланш.

Она начала с того, что позвала крестницу Клерет, живущую у нее в услужении, и поручила Бланш ее заботам; затем отвела молодой девушке совершенно отдельные комнаты, сообщавшиеся с теми, которые она занимала сама, словом, графиня окружила свою гостью таким вниманием и попечением, на которые способны только одни женщины.

Все эти небольшие хлопоты были кончены за несколько часов до прихода почтенного пастора.

Рассказав ему в мельчайших подробностях то, что мы описали сейчас в нескольких строках, графиня прибавила:

— Итак, мэтр Грендорж, что вы думаете обо всем этом?

— Я должен вам признаться, графиня, — почтительно отвечал тот, — что слишком поражен всем случившимся и решительно ничего тут не могу понять.

— Отличное заключение! — вскричала, смеясь, графиня. — Какой же вы ужасный мечтатель! Вы никогда не слушаете, что вам рассказывают.

— Простите, графиня, я вполне заслужил ваши сегодняшние упреки, но что делать! После всего перенесенного мной в продолжение дня я чувствую себя точно во сне и делаю все машинально, не отдавая себе отчета в своих действиях. Еще раз, графиня, умоляю вас, простите меня!

— Вижу, мэтр Грендорж, что говорить с вами в настоящую минуту было бы совершенно бесполезно. Чувствуете ли вы себя, по крайней мере, в состоянии оказать мне услугу?

— О, графиня, если вы потребуете моей жизни…

— Мне нужно совсем другое, — перебила его, улыбаясь, Жанна.

— Так приказывайте, графиня!

— Я хочу просить вас сделать небольшую прогулку.

— Прогулку! Но я их столько совершил сегодня утром!

— Что делать, мэтр Грендорж! В таком случае окончание вашего дня будет похоже на его начало.

— А в какую сторону вам будет угодно послать меня, графиня?

— На Тиктонскую улицу.

— Гм! Это одна из самых противных и грязных улиц; на ней никто не живет, кроме банщиков и содержателей трактиров.

— Очень возможно, но там живет один человек, которого я попрошу вас навестить в гостинице «Единорог».

— Которую содержит мэтр Грипнар?

— Вы, значит, ее знаете?

— Да, немного.

— Сознайтесь лучше, что вы там бывали?

— Очень редко, графиня, каких-нибудь два или три раза.

— Это даже больше, чем нужно, для того чтоб знать ее. Итак, вы сначала войдете в эту гостиницу.

— Слушаю, графиня.

— Затем осведомитесь об одном молодом человеке, приехавшем вчера утром в Париж: его зовут граф Гастон де Леран.

— Гастон де Леран, очень хорошо.

— Он ранен.

— Вероятно, опасно? Бедный молодой человек!

— Я с ним не знакома; но это ничего не значит. Вы попросите провести вас к нему и передадите ему следующие слова, которые прошу вас хорошенько запомнить.

— Ничего не забуду, графиня.

— Хорошо; вы ему скажете следующее: «Графиня дю Люк де Мовер просила меня передать вам поклон; она надеется, что ваша рана не имела серьезных последствий, что вы скоро будете в состоянии к ней прийти». Хорошо ли вы меня поняли?

— Как нельзя лучше, графиня.

— Очень рада, мэтр Грендорж, а теперь…

— Что теперь?

— Теперь убирайтесь отсюда.

— Бегу со всех ног, графиня! — вскричал пастор и, поклонившись, выбежал из комнаты.

Когда он ушел, Бланш бросилась в объятия графини и спрятала голову на ее груди.

— О, благодарю вас, графиня! — прошептала она. — Благодарю! Как вы добры!

— Дитя! — отвечала тронутая Жанна. — Разве я тоже не женщина, и разве у меня нет сердца?

Глава IV

ЧТО ДУМАЛ ГРАФ ОЛИВЬЕ ДЮ ЛЮК

О ЕПИСКОПЕ ЛЮСОНСКОМ

Мы сказали уже, что граф Оливье дю Люк и капитан Ватан оставили отца Грендоржа у решетки сада, а сами скрылись за густой зеленью грабовых аллей. Там они встретили Клер-де-Люня, который, завидев их, быстро пошел к ним навстречу; его лицо было бледно и расстроенно, а глаза с беспокойством озирались кругом.

Это не скрылось от внимания капитана.

— Что с вами, мой друг? Уж не встретили ли вы, чего доброго, мессира Дефонкти?

Клер-де-Люнь с минуту не решался отвечать; затем тщательно осмотрев окружавшие его кусты, очень тихо сказал:

— Вы ошиблись, капитан, со мной ничего не случилось; к тому же мне кажется, что тысячи ушей слушают нас в этом месте и что здесь опасно вести разговор.

— Какой же ты нынче стал осторожный, приятель! Уж не сам ли черт тебе привиделся?

— Если б только это! — воскликнул Клер-де-Люнь.

— Пожалуй, что-нибудь неприятное произошло с нашими товарищами? — спросил Оливье.

— Можете быть на этот счет совершенно спокойны, они в безопасности, и никто не заметил их бегства.

— Значит, все обстоит благополучно, — заключил капитан.

— Напротив, как нельзя хуже.

— Ну так что же случилось?

— Я не могу вам здесь это сказать.

— Да ведь нужно же нам знать, однако.

— Если вы мне позволите только, я посоветую вам, как поступить.

— Говори!

— Вы и граф отправляйтесь к воротам Сент-Оноре; недалеко от них вас будет ожидать с лошадьми Дубль-Эпе. Я же пойду туда отдельно; нас не должны видеть всех вместе.

— Когда нужно туда идти?

— Сию минуту. Я пойду известить о вашем приходе.

— Ступай!

Клер-де-Люнь поклонился и мигом исчез.

Когда он удалился, наши спутники пошли по главной аллее сада, затем повернули направо и, достигнув ворот Сент-Оноре, благополучно прошли их.

Скоро они заметили перед одним трактиром Макромбиша и Бонкорбо, которые стерегли четырех лошадей.

Граф и капитан сейчас же поняли, что Клер-де-Люнь именно в этом самом трактире и назначил им свидание.

Действительно, едва они ступили за порог, как увидели Клер-де-Люня и Дубль-Эпе, сидящих за столом в большой зале.

При их приближении Клер-де-Люнь встал и обратился к ним с самой утонченной вежливостью.

— Господа, — сказал он, — извините меня, что я просил вас прийти, но мой друг капитан Клерже, которого имею честь вам представить, не мог явиться в город по случаю своего скорого отъезда.

Граф и капитан едва узнали Дубль-Эпе, так он хорошо был загримирован и до такой степени офицерская форма изменяла его.

Капитан Ватан сразу понял, что Клер-де-Люнь играл комедию, чтоб сбить с толку трактирщика и его служителей, вертевшихся около.

— Мне едва удалось уговорить моего друга на это дело, — заметил Клер-де-Люнь. — Но так как представляется случай к такому выгодному предприятию, мы не будем жалеть, что пришли сюда.

— Прошу вас немного посидеть, господа, — обратился к ним Дубль-Эпе, — пока лошадям, которых вы хотите у меня купить, дают овса. Через минуту мы пойдем их пробовать; к тому же, как я слышал, вы оба знатоки лошадей, и вам понадобится очень немного времени, чтоб оценить их стоимость.

— Хорошо, мы согласны подождать, — отвечал граф.