Они действовали как настоящие флибустьеры, убивали мирных жителей Новой Франции и сжигали их жилища.

Дурная администрация колонии помогала англичанам насколько могла и всеми средствами.

Способ, которым набирались переселенцы в Новую Францию в царствование Людовика XV, делал американскую войну непопулярной, между тем как в Англии война встречалась всеми с сочувствием.

Вольтер даже не боялся писать, что целое столетие война идет в Канаде из-за нескольких акров льда.

Теперь стало известно, чего стоят эти несколько акров покрытые снегом и какие несметные сокровища в них заключаются.

Но англичане, мечтавшие о создании могущественного государства, равного по величине Индии, менее чем через двадцать лет после уступки Канады были жестоко наказаны за свое вероломство и грабительство.

Американцы ненавидели англичан, которых они знали лучше, чем кто-либо другой, так как были с ними одного и того же племени.

«Долг платежом красен»: американцы стремились к свободе, они не хотели переносить ни французского, ни английского ига, не чувствуя в себе достаточно силы, чтобы бороться со своей прежней родиной, они вели двойную игру; они заставили англичан вынимать каштаны из огня, и с их помощью освободились от французов, на которых смотрели как на непрошеных пришельцев.

Когда французы были изгнаны из Канады, американцы, не теряя времени, начали воздвигать батареи против англичан; они вступили в союз с Францией и с ее помощью принудили англичан признать независимость Новой Англии и постыдно сдаться.

Таким образом, американцы воспользовались помощью англичан, чтобы прогнать французов, а потом помощью Франции, чтобы прогнать англичан и остаться хозяевами громадной территории.

Игра была ведена тонко; много времени прошло, прежде чем все поняли эту маккиавеллиевскую интригу, — так искусно американцы умели лгать и притворяться. Несомненно, американцы любят только самих себя; теперь покрывало снято, и девиз Монро — «Америка — американцам» не оставляет более сомнения; но все-таки есть еще много людей с некоторым весом, которые, не зная ничего об Америке и ее политике, продолжают верить в дружбу Соединенных Штатов и говорят об их преданности Франции.

В предыдущей главе мы изложили план кампании, выработанный английским генералом, графом Лондона, который намеревался напасть на французов с четырех сторон.

Монкальм стремился не допустить исполнения этого плана.

Наступление французских войск велось так хорошо, что английская армия, еще не вышедшая с места своей стоянки, даже не знала о нем.

Все английские шпионы, заходившие за французскую оборонительную линию, попадали в руки Тареа, воины которого беспощадно скальпировали и убивали их.

Между тем Монкальм в сопровождении одного только Шарля обогнал армию, с трудом пролагавшую себе дорогу по лесу, почти непроходимому, и болоту, куда ноги уходили по колено.

Главнокомандующий направлялся к фронту Карильон, называемому англичанами Тикондерога, и прибыл туда без приключений; в Карильоне его вовсе не ожидали, но комендант весьма обрадовался его прибытию, так как его начинало тревожить одинокое положение, в котором он находился.

Не теряя ни минуты, генерал — все еще в сопровождении Шарля — отправился с картой в руках осматривать места, с которыми ему было необходимо познакомиться; не прошло и пяти дней, как Монкальм знал все окрестности как свои пять пальцев; карта, доставленная ему Шарлем, была сделана с замечательным старанием и терпением; на ней, как сказал охотник, было обозначено каждое дерево, каждая скала.

— Кончено! — воскликнул главнокомандующий на пятый день около семи часов вечера, опускаясь с наслаждением в мягкое кресло.

Генерал не щадил себя все это время, он все желал видеть сам, хотел во всем убедиться, так сказать, осязательно.

В военных делах нельзя забывать ничего, малейшее нерадение часто влечет за собой страшное несчастье; генерал знал это очень хорошо, поэтому он не решался ни на что, не приняв должных предосторожностей, часто слишком мелочных, но не мог наткнуться на неожиданность; у него, по его словам, лекарство всегда было готово.

Война без шпионов и разведчиков невозможна, генерал всегда должен знать, где неприятель и что он делает; битва, в сущности, не более как игра в шахматы; надо уметь пользоваться предоставляющимся удобным случаем; поэтому Монкальм, оставляя армию, имел секретное совещание с Бесследным, Белюмером и Тареа; он отправил их в разные стороны с приказанием приходить в Карильон, если будут новости, которые ему нужно знать.

— Теперь можно отдохнуть, — сказал генерал. — Работа кончена.

— Уже, генерал?

— Конечно, ваша карта сберегла мне много труда; слава Богу, мой план атаки готов. Когда прибудет армия, я созову военный совет, и мы двинемся вперед.

— Ого! Вы не теряете времени, генерал.

— Ничего не может быть выгоднее неожиданности; неприятель думает, что я еще в Квебеке. Явившись как снег на голову, я докажу ему противное; кстати, есть ли брод между фортом Освего и фортом Онтарио?

— Есть в начале лета, но теперь, в августе, вода по шею.

— Хорошо, все-таки перейдем; в случае нужды я пойду первым, главнокомандующий должен служить примером для солдат.

— Я не спорю, но…

— Обед подан; пойдемте кушать, вы голодны, друг мой Шарль?

— Да, порядочно.

— Я умираю с голоду.

— Если так, пойдемте.

— Где сержант Ларутин?

— Сержант пошел обедать, — отвечал прислуживавший солдат.

— Спасительное занятие! — сказал генерал, смеясь. — Последуем и мы примеру сержанта; скажи ему, чтобы он тотчас привел ко мне охотника, как только тот придет, хотя бы то было ночью.

— Слушаюсь.

Генерал и Шарль с аппетитом принялись за обед.

— Кстати, — сказал генерал, любивший это выражение, — мне говорили о вас, друг мой Шарль.

— Обо мне, генерал?

— Да, и отзывались о вас весьма лестно.

— Это что-то фантастическое, — смеясь, отвечал молодой человек.

— Это говорила особа, принимающая в вас живейшее участие.

— Вы шутите?

— Нет, честное слово, я говорю совершенно серьезно.

— Кто же это, генерал?

— Угадайте.

— Я не знаю никого; вероятно, какой-нибудь охотник вроде меня.

— Вовсе нет, это была дама.

— Дама?..

— Да.

— Я знаю только одну даму: хозяйку Белюмера, и не думаю, чтобы вы говорили о ней.

— Вы скрытничаете со мной, вашим другом; это нехорошо.

— Уверяю вас, генерал…

— Не божитесь, попадетесь.

— Я?!

— Да; я имел разговор о вас в день выступления из Бельвю.

— Из Бельвю? — спросил Шарль, краснея. Генерал сделал вид, что не замечает.

— Я не понимаю, что вы хотите сказать, генерал.

— Будто бы?

— В самом деле.

— Одна прелестная особа; она, по ее словам, вам многим обязана.

— Я не знаю, кто это; разве только мадемуазель Марта де Прэль, придающая слишком большое значение пустячной услуге, которую мне удалось оказать ей; это сделал бы всякий на моем месте, и, может быть, еще больше…

— Я припоминаю, что, придя один раз в Квебек, вы были очень взволнованы и сообщили моему родственнику Меренвилю, что на его дом напали ирокезы и что мадемуазель де Прэль очень больна вследствие всего, что ей пришлось перенести.

— Да, совершенно так.

— Вот мы и добрались, — заметил генерал, улыбаясь.

— Нет, генерал, вы напрасно так предполагаете, после этого происшествия я видел эту девушку только издали и никогда не говорил с ней.

— Это странно.

— Почему?

— Потому что, говоря о вас…

— Что такого особенного она могла сказать обо мне?

— Ничего, но тон музыку делает, мой любезнейший друг.

— Я не понимаю…

— Право, от вас не скоро добьешься исповеди.

— Разве меня надо исповедовать? — спросил Шарль с несколько натянутой улыбкой.

— Лучше я повторю вам, что она сказала.

— Как вам будет угодно.

— Так вот как вы относитесь к дамам, беспокоящимся о вас!