Вечер наступал быстро. В пустыне сумерки очень коротки. Едва солнце сядет, сразу сгущается темнота. Смена дня и ночи происходит моментально. Надо спешить. Руслан пристально всматривается вперед. Но горизонт по-прежнему оставался пустынным.

На темно-синем небе вспыхивали одна за другой звезды. Крупные, яркие. А горизонт оставался чистым и темным. Коржавин перевел взгляд вверх, на звезды. Нашел Большую Медведицу, потом Полярную звезду. Ее голубоватый блеск, казалось, излучал прохладу, Он пошел прямо на нее.

Шагать стало немного легче. Зной медленно спадал. Как там Нагорный? Небось думает, что он уже дошел до штаба, заправляет за обе щеки, дует стакан за стаканом сладкий чай. И ребята в дивизионе, наверное, думают так. Сегодня им было несладко. Выдался ж денек!

Двигаться в темноте труднее. Усталость давила на плечи. Руслан спотыкался на ровном месте. Это смешило и злило. Надо отдохнуть. Но осталось совсем немного. Руслан чувствовал всем телом, что финиш близок. Это чутье у спортсменов вырабатывается годами. Оно никогда не подводит. Надо только не сдаваться, не сходить с дистанции.

Капитан Юферов сказал, что ждать будут двое суток. А потом объявят по радио, вызовут помощь. Значит, не надо сдаваться, выручат, если что…

От этих мыслей посветлело на душе. Он с новой энергией зашагал на север. Только на север. Его если будут разыскивать, то только в северном направлении.

Руслан не знал, что в дивизионе, из-за того что села электробатарея, рация почти вышла из строя: она могла лишь принимать радиограммы, но вызвать помощь было невозможно, — и вся надежда была только на них, на Коржавина и Нагорного.

Руслан пристально всматривался вперед, в темноту. По всем расчетам, он должен уже подходить к штабу. Где-то здесь находится колодец. Он сам видел его на карте. Капитан Юферов говорил, что за день можно свободно дойти… Но день кончился. И вечер кончился. В военном городке уже сигналят «Отбой». А впереди — ни огонька, ни света костра, ни лампочки. Руслан взглянул на Полярную звезду. В груди шевельнулось сомнение. А не сбился ли он с пути? Не прошел ли мимо?

Он остановился. От такого предположения его бросило в жар. Руслан снова осмотрелся, пристально вглядываясь в темноту. Потом сорвал с плеча автомат. Выстрелы гулко прогремели над сонными барханами. Трассирующие пули огненными пунктирами прочертили темноту.

Коржавин долго всматривался и прислушивался. Пустыня молчала… Он еще дважды дал короткие очереди.

Ответом была тишина. Он понял, что поблизости людей нет. Где же он мог сбиться? Он мысленно окинул пройденный путь. Тогда, когда шел с Нагорным по такыру? Или потом, когда, шатаясь от солнечных ударов, брел по пескам?

Он попытался успокоиться. Нечего нюни распускать. Когда да что… Надо идти вперед. Только вперед! Руслан снова задвигал ногами по вязкому песку. Однако уверенности, той уверенности, которая вдохновляла, уже не было. Он просто шагал вперед, выполняя приказ разума.

Силы покидали его. Тело сделалось деревянным и непослушным. Каждый шаг давался с трудом. От собственной тяжести он качался из стороны в сторону. Появилась апатия, безразличие ко всему. Ему уже не хотелось ни есть, ни пить. Он мечтал только об одном: лечь и не двигаться. Но вот этого он не мог позволить себе.

Чтобы не уснуть на ходу, стал считать шаги. Через каждую тысячу шагов смотрел на часы, на звезды. Но к двадцатой тысяче ноги начали заплетаться. Он спотыкался, падал, сбивался со счета. Руслан злился на себя, на свою слабость. Тело, его сильное тренированное тело, отказывалось выполнять приказания, отказывалось служить ему.

Тогда он решил двигаться, во что бы то ни стало двигаться ровно до двенадцати часов. В полночь — отбой. Надо дать отдохнуть мышцам ног. Кто знает, может быть, и завтра придется топать весь день?

К полуночи чуть посвежело. Откуда-то подул легкий ветерок. Дышать стало легче. Руслан в последний раз взобрался на гребень бархана. Ноги подкосились сами, и он легко опустился на песок. Веки, казалось, налились свинцом. Усилием воли он заставил себя снять автомат. Выстрелить, что ли? Он дважды поднимал оружие и дважды опускал. Обессиленные руки дрожали, Руслан закусил губу и заставил себя снова поднять автомат. Нажал на спуск. Грохнули выстрелы. Приклад больно ударил в плечо. Падая, Руслан видел, как трассирующие пули прочертили небо, ушли вверх. Теперь можно и на боковую.

Но только он закрыл веки, как до его слуха донеслись глухие звуки далекого грома. «Эхо», — решил Руслан. По краю неба летели звезды. Падающие звезды. Он поудобнее лег на песке. И тут же поднял голову. А почему звезды летят не вниз, а вверх?

Руслан до боли в глазах всматривался в небо. Там ничего не было. Неужели ему показалось? Он протянул руку к автомату, поставил на боевой взвод. В глубине шевельнулась мысль: патроны надо беречь… Но руки действовали самостоятельно, нервное напряжение придало им силы.

Руслан дважды нажал на спуск. Выстрелов он почти не слышал, не ощущал ударов приклада. Он напряженно всматривался в край неба и ждал, ждал ответа. На синем фоне неба опять полетели звезды!

У Руслана отчаянно заколотилось сердце. Он поднял автомат и дал три короткие очереди. В ответ трижды взлетели трассирующие пули.

Дошел!

Коржавин вскочил и, спотыкаясь, побежал навстречу, туда, откуда вверх взлетали звезды.

Не прошло и двух часов, как рядовой Коржавин уже возвращался назад. Никакие уговоры не могли его удержать. Разве может он остаться, когда его ждут, ждут с нетерпением?

Бронированный вездеход, приспособленный к передвижению по пустынно-песчаной местности, уверенно шел на юг, туда, где ждет обессиленный Нагорный, где ждут друзья ракетчики.

Полковник Маштаков на прощание крепко пожал руку.

— Молодец, Коржавин! Я мог бы приказать тебе остаться, но вижу, твое сердце там. Езжай!

— Есть, отправляться, товарищ полковник!

На вездеход погрузили мешки с продуктами, бочки с питьевой водой, огромные картонные коробки с консервами, конфетами, папиросами и три ящика с лимонадом. Когда грузили лимонад, кладовщик усомнился:

— Довезете?

— Довезем!

Водитель сел за руль. Полчаса назад, когда его подняли с походной постели и приказали собираться в дальний рейс, он недовольно заворчал: «Как будто до утра нельзя подождать!» Но, узнав, в чем дело, оживился. Ему самому не раз приходилось «загорать» в песках, ждать подмоги. Правда, это было давно, когда ездили на старых машинах. Теперь подобные, происшествия — редкость. Однако в памяти хорошо сохранились переживания тех дней.

Ночь шла на убыль. Небо на востоке посветлело, стало светло-сиреневым. В предутренних голубых сумерках отчетливо был виден след Коржавина. Он тянулся ровной ниткой до самого горизонта, где гребни барханов, окутанные сизой дымкой, сливались с небом. Водитель почтительно посмотрел на соседа:

— А ты, брат, того, шел, как по линейке.

Коржавин очнулся, открыл глаза:

— А? Что?

— Шел, как по линейке, говорю.

Руслан, тупо взглянув в ветровое стекло, снова опустил отяжелевшую голову на грудь.

— У такыра останови… — прошептал он. — Обязательно останови…

Водитель улыбнулся:

— Спи, друг! Ты уже десятый раз повторяешь. Я и сам знаю, что надо твоего дружка подобрать.

Утром в расположение штаба прилетел вертолет. На нем прибыл заместитель командующего войсками Туркестанского военного округа.

Маштаков провел его в штабную палатку, доложил обстановку. Генерал склонился над картой.

— А где расположился дивизион Юферова?

Маштаков показал в сердце Каракумов.

— Вот здесь, товарищ генерал.

— Передай ему от моего имени благодарность. Отличный командир! Ракету кладет в цель с первого выстрела. Настоящий снайпер!

Маштаков знал генерала давно, еще с сорок третьего года. Тогда двадцатилетний Маштаков служил сержантом в артиллерийском полку, а генерал был подполковником. Фронтовая дружба самая крепкая. Несмотря на различие в званиях, они оставались друзьями. Дружба не мешала уставной требовательности.