Когда «Москвич» выбрался на песчаную возвышенность и впереди торжественно замаячила кирпично — гранитная водонапорная башня, пассажир сказал:

— Вы спрашивали, горел ли тут поблизости лес? Горел. Молодой ельник — то — мы проезжали — вырос на месте пожарища. Давно это было. До войны ещё.

— Мне тогда четыре года было…

— Вот и ваш дом, напротив поселкового… Я тут сойду.

— Это хорошо, что напротив, — хмуро сказал Артём. — Сейчас пойду к председателю и выложу ему все, что я думаю… Как его по батюшке?

— Носков Кирилл Евграфович.

— Гнать его нужно в три шеи…

— Давно пора… Да вот не прогоняют ведь, — сказал попутчик. — На третий срок переизбрали… Я думаю, это оттого, что у наших сельчан нет своих машин. Лёгкая кавалерия имеется, как же без неё? Велосипеды, мотоциклы, а вот легковушек пока ни у кого не числится. А на двух колёсах шпарят мужики и бабы вдоль путей, с ветерком. Дорожка накатана, хоть шаром катись…

Артём остановился возле деревянного с пристройкой наверху дома. На крыше лениво трепыхался красный флаг. На фасаде солидная вывеска в рамке.

Дом покойного Андрея Ивановича Абрамова был дряхлый, покосившийся, с латаной — перелатаной крышей. И снова Артём почувствовал волнение и щемящую тоску. Такое, наверное, бывает с человеком, когда он невзначай столкнётся со своей судьбой: будь то богом данная тебе женщина, или запомнившаяся с далёкого детства сосна на косогоре, или вот этот старый дом, в котором родились твоя мать и ты.

— А к председателю вам незачем идти, — сказал попутчик. — Чего о дороге попусту говорить — то? Она сама за себя говорит… Весной и осенью автобусы к нам не ходят. Подсохнет малость — грейдер прочешет разок — другой. А попробуй его допроситься! Вот так и живём до осени.

— Что — то уж больно вы заступаетесь за своего председателя.

— Будешь заступаться, — ухмыльнулся попутчик, — коли я и есть сам председатель…

Глава третья

1

Дом был старый, очень старый. Казалось, зацепи его грузовик бортом — и развалится. Многое повидал дом на своём долгом веку, многое испытал. Как — то налетевший из — за косогора бешеный ураган сорвал крышу. Во время войны небольшая фугаска угодила под самые окна. Пошатнулся и горестно охнул старый дом, разбрызгав на капустные грядки осколки стёкол, будто слезы, но на ногах удержался. В другой раз, когда над посёлком завязался воздушный бой между нашими «ястребками» и «мессершмиттами», снаряд развалил на куски кирпичную трубу.

Шли годы, старый дом умирал. Облысела голова — крыша, ослепли глаза — окна, подгнили стропила — руки. На чердаке поселились летучие мыши, в углах раскинули пыльные сети пауки. В огороде выросли чертополох и бурьян. Ослабевший от проклятой болезни Андрей Иванович уж ничего не мог поделать. Вместе с ним умирал и дом. Лишь яблони в саду да вишни каждую весну цвели весело и молодо, как и прежде.

Дом, где человек родился, нельзя забыть. И как бы ни сложилась жизнь, куда бы ни забросила судьба человека, родной дом рано или поздно обязательно позовёт. Вот почему во время летних отпусков сотни тысяч горожан едут в далёкие глухие села и деревни, где родились их отцы и деды. Вернётся человек в родные края и бродит по знакомым полям, лесам, радостный и немного ошалелый от счастья. Властно зовёт к себе земля, и человек днями ковыряется в огороде или из леса тащит молодые берёзы, сосны и сажает у своего дома. А то с топором или рубанком в руках с утра до вечера плотничает. Любая работа возле земли и дома испокон веков была и есть для русского человека неотъемлемой его частью, естественным состоянием.

2

Все здесь удивляло и радовало Артёма: и эта построенная на заре железнодорожного транспорта водонапорная башня, и маленькая тихая станция с небольшим сквером, и жёлто — красные корабельные сосны сразу за двухэтажной школой, и возвышающееся островом на дальнем бугре кладбище. Таких огромных деревьев, как там, он ещё не видел.

На кладбище Артём наведался на следующий же день. Свежая могила деда с православным белым крестом была рядом с тремя другими, где похоронены прадеды и бабушка. На их могилах витые проржавевшие насквозь железные кресты. На кладбище сумрачно. Гигантские сосны, ели переплелись ветвями и надёжно укрыли могилы от солнца. На возвышении — старая деревянная церковь. Она сложена из ядреных толстенных дубовых брёвен. Никто не помнит, когда её поставили.

Церковь недействующая, но внутри все убрано, чисто, на стенах — лики святых, библейские сюжеты.

Артём принёс разведённую в банке коричневую краску и выкрасил крест. И тут же дал себе слово со временем поставить красивую ограду.

Бродя по просёлкам, зелёным прибрежным лугам а роскошным сосновым лесам, Артём наконец разобрался в этом новом для него чувстве, неожиданно здесь возникшем. Ему недоставало вот этого небольшого посёлка, в котором первый дом срубил его дед, этих лугов с вечерними туманами, лесов, этой заросшей камышом и высокой осокой речки Березайки, тихих, медленно угасающих заходов солнца. Полстраны объездил он с отцом — железнодорожником. Был в настоящей сибирской тайге, видел медведя, ловил омуля в Амуре, взбирался на дикие Уральские горы, и все — таки это было не своё родное. Там он чувствовал себя туристом, а здесь хозяином. Для отца Смехово не было родиной, а так — короткая остановка в жизни. Но ведь Артём здесь родился, здесь родилась его мать.

Большой альбом Артёма почти весь заполнился набросками, эскизами. Неподалёку от кладбища, в низине, на отшибе, среди колхозных полей и сенокосных угодий, он обнаружил ветхую деревянную часовню, из — под которой бил ключ. У местных жителей узнал, что эта часовня называется Святой Колодец. Сюда издалека приходят верующие, чтобы поклониться божьей матери, набрать в бутылку святой воды, которая помогает от болезней. Как и в церкви, тут чисто, много расставленных на иконостасе икон. Кто — то ухаживает за часовней, заботливо содержит её в порядке.

Артём выпивал на лужайке с мужиками, по русскому обычаю, поминая своего деда, о котором все говорили уважительно. Не потому, что о покойниках не говорят плохо. Чувствовалось, что деда любили. Выпив за помин души дяди Андрея — здесь все так звали Абрамова, даже старики, — мужики принимались толковать о своих делах — заботах. И понемногу Артём обстоятельно узнал, что такое селоСмехово.

3

Смехово со всех сторон окружено сосновыми лесами. Возможно, для лесников эти леса ограничены и размечены на квадраты и делянки, а для жителей они простираются без конца и краю. Сосновые боры тянутся на десятки километров, и в них немудрёно заблудиться. В лесах водятся лоси, медведи, волки, лисицы, зайцы. На все Смехово было два заядлых охотника — братья Коровины. Смолоду они всерьёз промышляли в здешних лесах, а потом состарились и теперь, в погожий день, греясь на завалинке, рассказывают внукам охотничьи байки.

Братья Коровины были последними могиканами охотничьего дела. Ни дети, ни внуки не пошли по их стопам. А другие смеховцы и сроду — то охотничье ружьё в руках не держали. Зато рыболовством увлекались все. Причём в своей речушке не ловили — там и паршивого окунишки не поймаешь. Ездили на велосипедах и мотоциклах на дальние озера. До самого близкого было километров десять. Иные забирались и за тридцать — сорок километров, в глушь, на лесные озера. Ловили на удочки, рюхи, жерлицы. Редко кто баловался сетями. Надо сказать к чести жителей села Смехова, что среди них почти не было браконьеров.

Люто браконьерствовали лишь рабочие со спиртзавода «Красный май». Они приезжали на грузовой машине со своими лодками и всю ночь ползали по камышам с лучом. А наутро на берегу оставались белые кучки перегоревшего карбида. Однажды они привезли железную бочку какого — то дьявольского снадобья и вылили в тихую заводь. Бедные щуки и окуни опьянели и сами стали прыгать в лодки и выбрасываться на берег, где их и сграбастывали довольные «рыбаки». Разбавив дьявольское снадобье озёрной водичкой, они и сами на радостях приложились к железной бочке. И тут произошло все наоборот: обезумевшие браконьеры с выпученными, как у судаков, глазами стали прыгать в озеро и глотать воду…