— Я давно служу, третий десяток пошел… Как ярмарка или в базарные дни, все я в карауле у Врана был…

Он внезапно умолк. «Теперешняя служба не то, что прежде. Все арестовывать, да обыскивать, на слезы глядеть, жалкие слова выслушивать. И самому жестокосердному человеку невмоготу становится… Приказал начальник доставить в участок родных партизан. А ежели у кого грудное дите? Как тут быть?»

— Сколько ему, ребенку-то? — спросил он у Тотки.

— Три месяца.

— Три месяца, — повторила за ней старуха с надеждой. Может, пройдет стороной то худое, ради чего он пришел.

«Сказано мне: всех! Чего тут думать? Исполняй, что приказали и все! Муж ее в лес ушел, завтра он может пулю в меня послать, останутся мои дети сиротами».

— В город пойдем. Собирайтесь! — сказал Иван Венков. Помолчал немного, будто убеждая себя в чем-то, и добавил: — Приказано доставить. Собирайтесь!

Тотка прижала ребенка к груди.

— Не трогал бы ты ее, — попросила Бочвариха. — Простынуть дите может.

— Нельзя! Приказано доставить! — повторил Иван Венков.

Поглядывая на суетящихся женщин, укладывавших в торбы еду и одёжку, он не торопил их, и даже сказал успокаивающе:

— С грудным ребенком, может, держать не будут, отпустят.

Тотка укутала ребенка и вышла первой, за ней Венков. Старуха заперла дверь на ключ и заторопилась следом.

Тотка крепко прижимала к себе ребенка, и это ощущение его близости придавало ей смелости, успокаивало ее.

Одну за другой приводили полицейские в участок партии задержанных родственников партизан. Отведенные им помещения были набиты битком. Люди сидели вдоль стен коридора. К вечеру и двор был полон. Часть задержанных устроилась под навесами пожарной команды, но вскоре их оттуда прогнали. Мужчины, женщины, дети сидели под открытым небом. Были среди них и больные. Одного старика принесли на носилках.

Ночь прошла. Наступил новый день.

— Тотка Мишева Бочварова!

«Наконец-то». — Тотка прикрыла ладонью глаза ребенка от яркого света, хлынувшего из открывшейся двери. Сейчас все решится. С ребенком ее не разлучат, а другое ее не страшит.

За массивным письменным столом в глубине просторного кабинета сидел подполковник Буцев. Лицо его было усталое, хмурое. Он посмотрел на вошедшую с ребенком на руках молодую крестьянку. Она медленно приближалась к столу, осторожно переставляя ноги, словно шла по шаткому мостку через ручей. Казалось, что она опасается попортить своими шагами пестрый узор ковра. Это позабавило Буцева. Третий день он допрашивает задержанных. Одни входят к нему в кабинет горбясь, с мольбой во взоре, другие прикидываются этакими простачками, но в глазах у них мелькают лукавые искорки… А эта только смотрит как ступить…

— Садитесь! — указал на стул Буцев и, выйдя из-за стола, подошел к окну. Во дворе еще полно народу. Конца края нет!

Буцев отвернулся от окна и, увидев, что крестьянка продолжает стоять, будто не решаясь сесть на мягкий стул, повторил:

— Садитесь!

Тотка присела на кончик стула. Некоторое время они молча смотрели друг на друга.

— Имя и фамилия? — спросил Буцев.

— Тотка Бочварова.

— Год рождения… под судом и следствием… семейное положение… — читал он с листа, лежавшего перед ним. — Супруга партизана… один ребенок…

— И его сюда? — вздрогнула Тотка.

— Такой порядок! — успокаивающе произнес Буцев.

— Имя мужа? — продолжал он.

Ребенок заворочался, и Тотка баюкая его, не ответила.

— Имя мужа? — повторил Буцев.

— Мишо Бочваров, — ответила Тотка и вдруг спохватившись, вспыхнула, покраснела — не дай бог, еще подумает, что она стыдится своего мужа!

— Стыдно тебе за него? — спросил Буцев, заметив ее смущение.

— Чего мне стыдится. Мы с ним повенчаны. Вы не подумайте, что я от него отрекаюсь.

— Образование?

— Третий приготовительный.

— Имя ребенка?

— Владимир.

— И детей, стало быть, в честь вождей крестите.

Тотка не поняла на что он намекнул, и нежно поглядела на сына. Глаза ее заблестели и все лицо озарилось каким-то внутренним светом.

«Да, ребенок для нее — это все. Но, как видно, мужа своего она любит, — думал поручик, глядя на Тотку. — Люди нашего круга стремятся снискать расположение своих жен роскошью и дорогими подарками… А она вот страдает из-за своего мужа, но все же…»

Взяв со стола бумагу, Буцев протянул ее Тотке.

— Подпиши эту декларацию!

Тотка встала, чтобы взять бумагу, но ребенок вдруг залился плачем и Тотка отступила от стола. Принялась укачивать и баюкать его. Буцев нахмурился.

— Уйми ты его!

— Чего подписывать, я и так согласна со всем, что от меня потребуют.

— Этого мало. Подпиши! — Буцев протянул автоматическую ручку.

Тотка положила плачущего ребенка на край стола и придерживая его рукой, вывела корявую подпись.

— Будете ждать распоряжения.

Тотка поняла, что может уйти. Она чувствовала, что грудь ее распирает от молока и торопливо вышла из кабинета. Присев на корточки у стены в коридоре, расстегнула кофточку и дала грудь ребенку, тот сразу умолк и сладко зачмокал.

— Баю-баюшки… — тихо напевала Тотка.

В заполненный людьми коридор ворвался снаружи рокот мотора. Немного погодя вошел высокий сутуловатый полицейский. Люди потеснились, и он, ни на кого не глядя, подошел к двери кабинета начальника. Тотка почувствовала на себе чей-то взгляд, прикрыла грудь кофтой и подняла голову. Перед ней стоял Митю Христов. Встретившись с ним взглядом, она равнодушно отвернулась. Обветренное, кирпичного цвета лицо Митю насмешливо искривилось. «Как будто не знает меня, — подумал он. — А прежде, как увидит — краской вся заливалась!» Он резко нажал ручку двери и вошел в кабинет начальника.

Митю Христов доложил о результатах облавы на партизан. Начальник порасспросил его кой о чем и отпустил, не возложив никаких поручений…

«Сходить, что ли, к Тодоре…» — подумал Митю. Зашел в дежурную, почистил шинель, начистил до блеска сапоги и вышел во двор. Хмуро оглядел людей. «Слоняются без дела. Это нехорошо. Участок — что твое хозяйство, работа всегда найдется. Поручили бы мне, я бы их погонял, навсегда бы запомнили как сидели в участке».

— Митю, — услышал он знакомый голос и обернулся.

— Здравствуй, — сказал, подойдя к нему, Иван Венков.

Митю Христов только кивнул в ответ.

— За делом и повидаться не можем, — посетовал Венков.

«Чего зря болтать, — подумал Митю, пренебрежительно поглядев на него. Он гордился тем, что за сравнительно краткое время обогнал его по службе.

— Сегодня я опять в облаве был, — сказал Митю.

— А я вчера заходил в твое село.

— Зачем?

— Доставил сюда бабу с грудным ребенком. Муж ее месяц, как ушел в партизаны.

— Видел ее, — Митю усмехнулся, вспомнив обнаженную грудь Тотки.

— Пойдем ко мне, выпьем по рюмке. Давненько ты у меня не бывал. — пригласил Иван Венков.

— Ладно, — согласился Митю Христов и они вышли из участка.

— Не смог я повидать нашего дружка, — заговорил Иван.

— Портного, что ли?

— Других дружков в вашем селе у меня нету. Пришлось поторопиться. Ребенок-то грудной. Погода, думал, испортится, завьюжит, что тогда?.. Ну и не зашел к Портному, повел их…

— Скоро ее выпустят? — спросил Митю Христов.

— Никого покуда не выпустили. А как с ней будет — не знаю.

Митю Христов облегченно вздохнул, ему хотелось, чтобы Тотка осталась в участке, а зачем — он сам не отдавал себе отчета.

— Ну расскажи, как живешь? — попросил Венков.

— Да все за партизанами гоняемся. Буцев, сам знаешь, из жандармов он, сочиняет разные планы, покуда разберешься в них, да поймешь что и как, голова вспухнет… И не всегда выходит так, как он задумает…

— Да, одно загадываешь, а выходит иное, — согласился Иван Венков. — Вот скажем, дочь у меня, дорога она моему сердцу и милей, нежели кому иному сын, и неведомо мне, какая у ней жизнь будет, по какой дорожке пойдет? Порой не сплю ночами, все об этом думаю… А ты вот холостой, нет у тебя таких забот… Ты человек вольный…