Сердито встряхнул головой. Заметил, что незваный гость как-то уж очень пристально пялится на мою жену. Тот вдруг прошептал:
- А солнце светит на всех... - и глаза его как будто озарились изнутри красивым тёплым ярким светом, затем потускнели, став обычными, и он как-то умоляюще, с жалостью посмотрел на меня. - А можете... купить мне краски и бумагу, Кирилл Николаевич? Я вам обязательно долг отдам!
И чтоб я, снедаемый болью, попёрся куда-то ради этого... этого... Мало ему моих мучений? Мало ему того, что его спас?!
- Моя дочка до замужества любила рисовать акварелью. Если хотите, я вам принесу всё необходимое, - оживился Пётр Семёныч.
А-а, ему любопытно, что нарисует молодой священник! Чтоб потом было побольше приятных вещей для бесед с друзьями! Ах ты старый хрен!
Анастасий убежал в гостиную, едва получил коробку с красками, лист бумаги и кисти. Я успел заметить, что глаза парня горели безумным огнём. Ещё ярче, чем во время его проповедей. Только что был едва живой от побоев, а тут сорвался с места, будто ничего с ним не случилось! Пётр Семёныч резво ушёл к друзьям, чтоб успеть похвастаться своими новыми сокровищами, а потом вернуться и сцапать новое.
Поев, я с трудом добрался до гостиной. Там рухнул в кресло. Мрачно наблюдал за спасённым, чья левая рука с кистью летала над бумагой, мягко опускалась в чашку с водой, ласково скользила по краскам, на мгновение опускалась к палитре, опять устремлялась к бумаге...
На душе у меня было гадостно. Мало того, что раны болели, так ещё и лезли в голову унылые мысли. Я всё ещё жив, да и те девять вампиров смогли сбежать. Значит, они вернутся. Похоже, что отец Георгий не узнал меня, но мы ещё встретимся на ночных улицах... Или он всё-таки понял? Ведь не просто ж так он опять напомнил мне про притчу о блудном сыне! Но он ушёл... И ничего не рассказал Анастасию... Почему? Он что... верит, что я ещё могу измениться? Он видел мои глаза, горящие в темноте алым огнём, видел мои крылья, видел, как яростно я бился с другими вампирами... И всё-таки никому ничего не рассказал?! Я не могу понять его... Да и ученик, похоже, не смог понять своего учителя: иначе бы был умнее... И тогда от одного только прикосновения парня погибали бы дети ночи... Но нет, отец Георгий был мудр и силён, а его ученик слаб и глуп... Но как он мог меня оставить, если узнал? Как?! И когда вернутся уцелевшие вампиры, собравшие других? Рано или поздно они обязательно вернутся... А я каждую ночь буду ждать их, судорожно сжимая рукоять кинжала или осиновое копьё... Чем дольше они будут медлить, тем больше я ослабею от напряжения... Если же они придут в ближайшие дни, созвав на подмогу другие кланы, тогда я буду слишком слаб, чтобы оказать сопротивление... Моя Сенька... Мне страшно за неё! Защитит ли её серебряный крест? Увы, только от приближения кровопийц. А от брошенного кинжала или ножа её ничто не спасёт... Странно, я не только хочу, чтоб она жила, что естественно, мне ещё боязно за смелого отца Георгия! И почему я закрыл его собой? Точно, он умеет пробуждать лучшие стороны у людей... Сам источник Света, ещё и пробуждает его в остальных!
Софья задумчиво стояла около рисующего священника и смотрела то на лист бумаги, покрывающийся краской, то на его порхающие руки: оказывается, парень умел рисовать двумя руками...
Мне вдруг стало грустно, что я сам не могу стать источником Света для тех, кто мне дорог... Но если я стал человеком, может быть, и я когда-нибудь... вдруг у меня тоже есть шанс?..
Ну, отец Георгий, ты и мастер! Если бы ты сейчас оказался рядом, улыбаясь своей привычной добродушной улыбкой, я бы в восхищении упал перед тобой на колени! Недавний вампир уже всерьёз печалится, что не умеет быть Светом! И я даже на мгновение понадеялся, что, может быть, когда-нибудь...
- А Кирилл сказал, что ты где-то видел улыбающуюся Мадонну, - вдруг сказала девушка, подняв любопытный взгляд на Анастасия.
Вот болтушка! И кто её за язык тянул?!
- Да, я видел её однажды... и с тех пор не могу забыть... - парень замер с занесённой кистью, развернулся к моей жене - теперь мне стало видно его мечтательное лицо, - Когда-то, в другой жизни, я был художником... меня звали иначе... я был талантлив, юн, самоуверен... Рисование, вино и женщины - единственное, что интересовало меня... Я учился в Италии... Есть такая страна, тёплая и прекрасная... - улыбка легла на его губы, - А потом я однажды увидел её... Картину Мадонны незнакомого мне художника... Он был стар, нищ. И продавал свою картину за бесценок... Я проходил мимо и бросил на него презрительный взгляд... Но увидев его Мадонну с маленьким Христом, остановился... Я купил её, заплатив ему золотом... тогда я был богат... Она как яд вгрызлась в моё сердце: я охладел к вину, к другим женщинам, к рисованию... Целыми днями я смотрел на неё... А она улыбалась, смотря на своего ребёнка... О, как я завидовал ему! А потом я захотел нарисовать другую Мадонну, ещё красивее, но чтоб она смотрела только на меня!
Он вдруг замолчал, горестно вздохнув.
- Её украли? - нахмурилась Софья, - Ну, твою Мадонну?
- Нет... - выдохнул Анастасий с болью, - Я так и не смог её нарисовать... Я извёл сотни листов, но ни одна Мадонна с моих картин не была хотя бы равна той по красоте... Однажды я возненавидел их: и того гения, который нарисовал её, и мою любимую картину. Я сжёг её... Я хохотал от радости, когда она погибала... Никто, никто и никогда больше не увидит её! - сказал художник с какой-то дьявольской, безумной усмешкой, потом резко сник, обессилел и будто бы постарел за одно мгновение на несколько лет, - А потом я очнулся... Огонь уже доедал её лицо... Один миг - и улыбка Мадонны исчезла... Навечно... Я не смог нарисовать копию этой чудесной картины, хотя смотрел на неё очень долго... И не нашёл её творца... Я бросил всё - и четыре года скитался по разным странам, разглядывая картины других Мадонн... Но мне была мила только она одна... Я учился у лучших мастеров, но так и не смог... так и не смог... - он печально взглянул на Софью, - Ты права: солнце светит на всех. А я был слишком горд и хотел, чтобы оно светило только на меня...
Парень очнулся от грустных воспоминаний, медленно скользнул кистью по бумаге. Потом понял, что краска на ней уже высохла, опустил кисть в чашку с водой, какое-то время смотрел на воду, видимо, наблюдал, как расплывается в ней красная краска...
Софья смотрела на рисунок, кусая нижнюю губу, отчего та стала очень яркой и манящей... Но именно теперь, когда мне вдруг страстно захотелось поцеловать жену и сжать в своих объятьях, проклятые раны мешали мне даже встать и сделать шаг к ней. Впрочем, я бы сейчас поднялся из кресла, не чувствуя боли и шагнул бы к моей любимой, я бы сжал её в объятьях и долго-долго целовал... Увы, она огорчится, от того, что мне больно - и выскользнет из моих рук. Она заботливая, моя Сенька...
- А что потом?- спросила девушка с интересом.
- Я решил, что Бог покарал меня за гордость - и больше не брал в руки кисть. Я пришёл в вашу снежную страну, на вашу скудную землю. Выучил ваш язык... Я постился, молился и хотел спасать людей... Я надеялся, что через много лет моего усердного служения Бог смилуется - и я смогу забыть первую и последнюю улыбку той Мадонны... Кириллу Николаевичу отец Георгий рассказал, да?
Девушка смутилась. Я промолчал. И так понятно, кто раскрыл его тайну.
- Я взял себе новое имя... - печально продолжил художник. - Анастасий... Воскресший... Я хотел новой жизни, где не будет её... Я умер после её гибели, но очень хотел родиться вновь... и жить без неё...
Он замолчал, задумчиво взглянув на рисунок, потянулся к голубой краске. И долго вдохновлено рисовал... А потом вдруг положил кисть на палитру и обессилено опустился на пол, на колени перед своим творением. На губах его блуждала странная улыбка... Я не выдержал, выбрался из кресла, подошёл к мольберту...