Степан Григорьевич вдруг резко повернулся вместе с креслом:

- Хочешь знать, Иван Семенович, что чувствую? Хочешь знать? Скажу тебе: всю жизнь свою я работал и молчал именно для этой минуты. - И он встал, выпрямившись во весь свой рост, потянувшись так, что хрустнули кости, улыбнулся совсем неожиданной для его сурового лица улыбкой; глаза его смотрели куда-то сквозь стенку. - Именно для этой минуты! - повторил он и с силой тряхнул кресло, на котором до этого сидел.

- Ого! - крякнул Иван Семенович. - А внутри-то у тебя, оказывается, магма расплавленная! Снаружи только подморожено…

Степан Григорьевич ничего не ответил. Он снова углубился в себя, будто и не говорил только что о своем заветном…

- И я тоже, товарищи, как и вы, считаю, - слышалось из репродуктора: - надо предпоследний шов варить нашему лучшему туннельному комбайнеру - Смирнову Николаю. Варить этот предпоследний шов он должен как бы по доверенности… по доверенности своей супруги Нины Смирновой, которая, значит, всегда его на комбайне ихнем все-таки побивала, и, не будь у них сейчас прибавления семейства, непременно бы ей этот предпоследний шов варить!

Дружный смех потряс своды подводного дока.

Колю Смирнова окружили товарищи.

- Коля, поздравляю, поздравляю! Смирнище чертов! Вот заслужил так заслужил!

- Коля! У тебя кто же, сын или дочь?

- Сын, сын! - Коля крутил свой тонкий ус.

Через окружавшую Колю толпу протиснулось несколько рабочих.

- Колька, будь другом, на, возьми!

- Что это?

- Ну, что да что… Не видишь? Электрод.

- Какой электрод?

- Мой электрод. На память хочу оставить. Мой, понимаешь? Пусть в предпоследнем шве хоть мой электрод будет.

- Товарищ Смирнов, к вам просьба! Возьмите мое синее стекло. Обязательно с ним варите! Я его потом у себя в столовой на стене повешу, внукам закажу его беречь. Возьмете?

- Николай Арсентьевич! Вот рукавицами моими прошу воспользоваться. Потом отдадите, когда предпоследний шов заварите.

Довольный, радостный, Коля покрутил ус и решил обратиться с речью к окружавшим его товарищам, которых он знал уже несколько лет по совместной работе в туннеле.

- В-в-вот… ч-ч-чт-что… - начал он вдруг и, к величайшему своему изумлению, понял, что заикается.

- Колька! Ты что это? Никак, заикой стал?

- Д-д-д-д-д-д… н-н-н-нет же! - попробовал возмутиться Коля, густо покраснел, махнул рукой. - Вы уж меня простите, товарищи, - вдруг выпалил он, - свой шов я на нашем туннельном комбайне заварю… А вот последний шов… устройство не позволяет, придется вручную.

И он стал проталкиваться к боковому проходу. Увидев идущих ему навстречу руководителей строительства, Коля смутился еще больше, прижался к стене.

- Ты куда? - зарычал на него с напускной свирепостью Иван Семенович Седых. - Ты что же это, забыл, что перед последним предпоследний шов бывает? А ну-ка, марш назад! Сейчас соединение доков произойдет.

- Я… я сейчас, - пролепетал Коля. - Мне бы Нинке телеграмму послать, что шов за нее варить буду…

- А-а! - протянул понимающе Иван Семенович. - Ну беги. Хотя постой… Мальчишку-то как назвали?

- Андреем!

- Ах, Андреем…

Степан Григорьевич, который прошел вперед, резко остановился, услышав последние слова, и обернулся. Лицо его было, как всегда, спокойно.

- А второго, когда родится, Суреном назову, - добавил Коля.

- Пойдемте, Иван Семенович, мы задерживаемся, - заметил Корнев.

Седых сердито посмотрел на него и, обращаясь к Коле и стоявшим подле него рабочим, сказал.

- Эх, жаль, у меня внука не будет! Непременно бы Денисом назвал.

Через толпу рабочих Иван Семенович прошел к торцовой стенке дока. Тысячи глаз смотрели сейчас на эту последнюю преграду. Перед ней, скрестив руки на груди, стоял Степан Григорьевич Корнев.

Вдруг шум моторов изменился. Сразу смолкли все голоса. Монотонно, но по-другому звенели теперь стенки. Звук этот еще больше подчеркивал наступившую тишину.

Неожиданно люди качнулись, хватаясь друг за друга. Некоторые не удержались на ногах и со смехом повалились вперед.

- Приехали! - громким басом возвестил Седых и, подмигнув, добавил: - Встречайте американцев с гостинцами!

- У меня есть… есть для них гостинец! - воскликнул Коля, потрясая чем-то в руке.

- Путь подводного дока закончен! - торжественно произнес Степан Григорьевич Корнев, оставаясь все в той же позе - лицом к металлическому днищу дока.

И снова наступила тишина. Тысячи людей словно притаились в ожидании чего-то, что должно было произойти.

Коля шмыгнул носом и спросил:

- Что же теперь, днище отвертывать?

- Не раньше чем вышедшие под воду водолазы соединят доки снаружи! - строго сказал Степан Григорьевич.

- Опять ждать! - упавшим голосом произнес Коля.

- Не беда, подождешь, - ласково пробурчал Седых.

Откуда-то донеслись близкие удары о металл. Люди переглянулись.

- Из американского дока слышно, - заметил кто-то.

- Из американского! - обрадовался Коля и, приставив руку рупором ко рту, неистово закричал: - Америка! Здорово!

- Тише ты!

- А это я - чтобы на другом полушарии было слышно, - оправдывался Коля.

Последний час, прошедший в ожидании, был мучительным. Казалось, что в доке было невероятно жарко. Вспотевшие, усталые, но возбужденные люди жались к торцовой стенке, взбирались на законченные трубы туннеля, сидели на металлических перилах, толкались на палубах туннельного комбайна. Мостовые краны были усеяны счастливчиками - люди облепили ажурные фермы, как воробьи.

Рабочие вздыхали, зевали, шептались между собой. Всем сразу захотелось есть. Из кухни прислали бутерброды - это внесло в толпу радостное оживление.

Кто-то предложил спеть. Пели нестройно, но шумно. Из озорства на противоположной площадке начали петь другую песню, но из репродуктора послышался оглушительный рев Ивана Семеновича:

- А ну, товарищи, по местам! Соединение доков закончено. Принимайтесь за последнее звено!

Закричали крановщики, требуя, чтобы люди слезли с ферм. Рабочие начали проталкиваться вперед.

К Седых и Корневу подошел тот же старый рабочий, который проводил импровизированный митинг, и протянул им два ключа:

- Иван Семенович, Степан Григорьевич, на работу просим! На почетные места, днище отвертывать.

Иван Семенович с серьезным видом поплевал себе на руки и торжественно взял ключ.

Степан Григорьевич оглядел всех, скинул пиджак, отдал его одному из рабочих, потом принял ключ и поцеловал его. По толпе пронесся шепот.

Принесли алюминиевые лестницы. Притихшая толпа следила, как Иван Семенович и Степан Григорьевич одну за другой ослабляли гайки, которыми было привернуто днище центрального зала.

Вдруг Коля закричал:

- Вода! Вода! Глядите!

Действительно, из щели днища показалась вода. Седых и Корнев продолжали отвинчивать гайки. Вода все больше и больше проникала в док.

- Океан прорвался, - пошутил кто-то в толпе.

- Нет, - радостно пояснил Коля, - это стекает вода, что осталась в пространстве между двумя доками! От океана нас водолазы уже изолировали.

Вода хлестала множеством струй. Седых и Корнев сняли последние гайки. Потные, усталые, спустились они вниз.

- Приказываю закончить туннель! - скомандовал в микрофон Степан Григорьевич.

Подъемный кран, уже уцепившийся за днище, дернул его. Вода хлынула на дно дока, обрызгав многих с головы до ног. Радостный смех заглушил звон цепей и грохот крана. Кран стал постепенно отодвигаться в сторону. Днище развалилось на две части и поползло за ним. Перед взором толпы показалось другое такое же днище, но только мокрое, позеленевшее, с налипшими на него ракушками.

- Вот он, американский металл! - крикнул Коля.

Это днище на глазах у всех тоже дернулось и стало отваливаться внутрь второго дока. Коля не мигая смотрел перед собой. И вот, точно в зеркале, появившемся по волшебству, он увидел тот же самый зал, в котором находился сам. Как и в первый раз по приезде в туннель, он смотрел теперь словно в ствол свеженачищенного ружья.