Вонзившаяся в затылок Данте боль раскалилась добела. Белые вспышки света затуманили зрение. Пот стекал по вискам. Внезапный ветерок, принесший запах корицы и геля для волос, сдул несколько прядей на лицо. Сильвер. Вон пробормотал благодарность.

— Вот, — сказал Вон и положил пальцы Данте на холодный компресс.

— Мы тебе нужны? — спросил Сильвер. — Или мы можем вернуться к тому, что делали?

— Да, шоу окончено, — ответил Данте, держа компресс. — Но, спасибо.

— Он сел и внезапно подумал о Люсьене, о том, как он мог охладить бушующее пламя в его голове одним прикосновением.

— Слышно что-нибудь от Люсьена? — спросил Данте.

Вон покачал головой.

— Ни звука. — Он долго смотрел на Данте, затем тихо спросил: — Ты когда-нибудь простишь его?

— Честно, я не знаю.

— Он сильно облажался, но он заботится о тебе. Черт, он же твой отец.

— Да, это проблема, не правда ли?

— Тебе надо обговорить это с ним, братишка.

— Брось.

— Я брошу, чтобы ты поднял, — протянул Вон. — Думаю, я пойду поищу в публике парней в плащах и очках. Просто на всякий случай.

Данте опустил компресс. Кровь окрасила голубую ткань. Он смотрел, как бродяга прошел по комнате, скрипя кожей и звеня цепями, а затем проскользнул за кулисы.

Встав, Данте вернулся к столу и открыл полупустую бутылку абсента, взял ее и поднес к губам. Ликер пах анисом, иссопом, полынью, и обещал дать ответы на все вопросы. Но пока он только сотряс потери нескольких проблесков памяти, которые быстро ускользнули. Чертово naturellement. Так же, как и у Хэзер дома.

Он принял тебя и приказал убить твою мать.

Данте хотел вспомнить имя и лицо этого урода. Хотел выгравировать их в своем мозгу. Он сделал большой обжигающий глоток абсента со вкусом черной солодки, сладкий, сильный и с горечью. Он разжег разум. Снял напряжение с мышц.

Данте поставил бутылку на стол, но не отпустил. Когда абсент растекся по венам, боль в голове утихла. Но другая боль усилилась, сильно билась внутри и была беспощадной.

Почему ты отказываешь сердцу?

Он встретился с темным взглядом своего отражения.

— Я не могу доверять ему.

***

«Dogspit» начали свой сет с убийственного барабанного соло, пока их солистка кричала:

— Черт бы тебя побрал, Сиэ-э-этл!

Толпа взревела, как голодный зверь, и звук завибрировал под ботинками Вона.

Публика толкалась перед занавесом, их ботинки долбили по полу, когда «Dogspit» создавали звуковую бурю. Но Вон не смотрел ни на группу, ни на публику. Он стоял у края кулис, держа складку изношенного бархата между пальцами и наблюдая за Данте.

Данте снова приложил бутылку абсента к губам, запрокинул голову и выпил. Парню было плохо. Очень плохо.

Еще с Вашингтона Данте закидывался большим количеством зеленого. Вон подозревал, что это было, чтобы облегчить мигрень или же просто словить кайф. У него появилось стойкое ощущение, что Данте пытается взломать замки своего прошлого ломом с запахом полыни. И учитывая слова Люсьена — это не хорошо.

Голос Люсьена грохотал в памяти Вона:

— Я боюсь за него. Он отказывается отдыхать или грустить. Отказывается выпустить ярость.

— Так почему ты скрываешь правду? Правду, в которой он нуждается?

— Ему нужно время, чтобы исцелиться, прежде чем он встретится с прошлым. Или прежде чем он встретится с тем, кем был, или с тем, чем был. Я хочу, чтобы ты указал ему путь, llygad. И защити его, особенно от самого себя.

— Я выбрал Данте на Пути. Конечно же, я поведу его. Прослежу за ним. Но Данте взрослый мальчик, и я думаю, что он может принимать собственные решения.

— Тебе не следует так думать, пока он не исцелится. Пока он не будет связан.

— Связан? О чем, черт возьми, ты говоришь?

— Защити его от Падших, llygad. Защити Данте от них в первую очередь.

— Зачем?

— Данте — Создатель.

Вон тогда уставился на Люсьена, не в состоянии привести в порядок мысли. Он считал, что Создатели были не более чем мифом, сказкой созданий ночи о силе Падших. Но вот он здесь, наблюдает за тем, как миф прикончил бутылку абсента.

Опустив бутылку, Данте развернулся, как будто решил проверить клавишные, но споткнулся, словно его ударили в висок. Почти уронив бутылку абсента, он продолжал держаться, закрыв глаза, боль тенью легла на его лицо.

Вон услышал, как у Данте перехватило дыхание. Учуял его острый голод.

— Ты еще не питался, не правда ли? — тихо сказал он, подходя сзади.

Данте покачал головой.

— После шоу.

— Ты что, шутишь что ли? Ты же не собираешься сделать это после шоу.

— Да, собираюсь. — Данте поставил бутылку на стол.

— Нет. Ты наверно самый упрямый сукин сын, которого я встречал, но ты слишком молод и терпишь слишком много боли.

Открыв глаза, Данте повернулся к нему лицом, его руки сжались в кулаки.

— Чего, черт возьми, ты хочешь от меня? Уже нет времени!

Вон снял кожаную куртку и бросил в кресло. Расстегнув свои наплечные кобуры, стянул их и положил рядом с оружием, на куртку. Он коснулся пальцами открытого мускулистого запястья.

— Я хочу, чтобы ты взял достаточно, чтобы провести шоу. Сможешь это сделать?

Данте провел рукой по волосам, затем ответил хрипло:

— Да.

— Ладно. — Вон сел на пол перед раздражающе большим мягким креслом, облокотившись на него спиной и вытянув ноги. Он поднял очки на макушку, взглянул на Данте и похлопал его по бедру.

Данте сел. Кожа и латекс заскрипели, когда он наклонился и поцеловал его, приоткрыв рот, когда Вон разомкнул губы. Его язык скользнул по языку Вона, и он почувствовал вкус солодки и алкоголя. Вон вдохнул пьянящий аромат Данте, пульс участился.

— Merci beaucoup, mon ami, — пробормотал Данте, когда поцелуй кончился. Он удержал взгляд Вона, золотые языки пламени мерцали в глубинах темных открытых глаз.

— Честь для меня, — прошептал Вон. Он поднял руку и погладил волосы Данте. Пропустил шелковые темные завитки между пальцами.

Данте обхватил запястье Вона и поднес к губам. Он закрыл глаза. Вон почувствовал тепло губ, затем быстрый укол, когда клыки пронзили кожу. Данте пил сдержанными глотками.

Выдох вырвался из губ Вона. Его пальцы напряглись в волосах Данте, намотали пряди и потянули. Данте вздрогнул и тихо застонал. Удовольствие растекалось между ними, как теплый мед, пульсируя от губ к плоти, от разума к разуму, от сердцебиения к сердцебиению. Но Данте остановился несколькими минутами позже, подняв голову и отодвинув руку Вона. Когда Данте встал на колени, Вон отпустил его волосы.

— Этого недостаточно, братишка. Садись обратно.

Нагнувшись, Данте глубоко его поцеловал, разделяя виноградно-сладкий вкус крови, разделяя лихорадочный жар.

— Этого должно быть достаточно, — прошептал он Вону в губы. — Я не могу остаться. Что-то… просыпается… внутри.

— Данте…

Выскользнув из рук Вона, Данте встал на ноги, повернулся и пошел прочь. Энергия потрескивала на кончиках его пальцев. Голубой огонь окружал ореолом руки. Он сжал светящиеся ладони в кулаки.

Создатель. Неконтролируемый.

Пот бисеринками покрыл лоб Вона, но внутри он был холоден. Вопрос, который ему Данте задал, пока они ждали своего рейса в Сиэтл в аэропорту Louis Armstrong International, раздался в голове:

— Если я единственный существующий Создатель, как сказал Люсьен, тогда кто научит меня всему, что я должен знать?

У Люсьена был ответ на этот вопрос.

И Люсьен хранил тишину уже неделю, тишину, которая оставила Вона в неловкости. Тишину, которая оставила Вона смотреть в небо ночью и вслушиваться в хлопанье крыльев.

Защити его от Падших, llygad. Они будут использовать его без милосердия.

Люсьен не должен был прерывать связь, не добровольно, не тогда, когда он рассчитывает, что Вон будет в ответе за жизнь Данте.