Высокие и крутые, покрытые смешанным лесом корейские горы громоздились над нами. По гребням выделялись голубовато-зеленые вершины старых сосен.
След сразу повел в гору. Отец впереди, мы — цепочкой за ним. Часа через полтора выбрались на длинный отрог станового хребта, поднимавшегося с востока на запад. И тут, на самом верху, спокойный и размеренный след хищника вдруг стал иным: тигр остановился, потом пошел осторожно мелкими шажками. Так он ступает, когда чует добычу. И точно! Он вышел на вчерашний, чуть припорошенный след очень крупного секача-кабана.
Владыка северных джунглей долго как бы в раздумье стоял перед внушительным следом свирепого зверя. Потом медленно направился за ним. Мы переглянулись: ситуация становилась интригующей. Не торопясь тронулись по следам великанов. Вскоре кабан свернул на южную по́кать, стал спускаться. Тигр, не задумываясь, повернул за ним. Отец просиял, оглянулся и прошептал:
— Видно, здорово проголодался, коли рискует напасть на такой броненосец! (Обычно тигр избегает нападать на таких колоссов, предпочитая брать молодежь и чушек).
Глаза отца сужены, усы ощерены, на щеках двухнедельная щетина; в этот момент его голова сама напоминала голову тигра.
Спускаясь по следам медленно и осторожно, вышли на выступ гранитной глыбы, нависшей над косогором. Кабан обошел ее вокруг, тигр влез наверх. Но что это? Судя по движениям, он уже подкрадывается: шаги совсем короткие, сантиметров по десять, в аккуратных круглых отпечатках чувствуется напряжение и собранность. Вот он присел у края выступа, а дальше?
Дальше следов нет, как испарился!
Чувствуем — что-то произошло, молча озираемся и переглядываемся. Глянув под скалу, отец первым оценивает обстановку.
— Смотрите! — произносит чуть слышно и указывает вниз красной от мороза левой рукой. Перчатка сброшена, винтовка наготове в правой руке.
Мы смотрим вниз под скалу — здесь, под нами, произошла схватка двух гигантов…
Кабан пришел сюда давно. Под уступом, в листьях и опавшей хвое, устроил теплую лежку. Здесь и лежал до самого нападения. Следы поведали о разыгравшемся поединке: кусты поломаны, снег с опавшим листом взрыт, все забрызгано кровью. Дальше под крутой склон горы пропахана целая дорога. Между поломанными и поваленными кустами все перевернуто — клочья шерсти, щетины, красные пятна.
Ясно, что тигр ехал верхом на кабане, терзая изо всех сил, а тот вез огромное тело на своем мощном горбе и не сдавался. Кабан скользил под уклон, крепко упираясь огромными раздвоенными копытами, вырывая и таща за собой кусты, камни, валежник…
Собаки взяты на поводки. Осторожно, шаг за шагом, сдерживая прерывистое от волнения дыхание и держа свое разнокалиберное оружие наготове, мы скользили по этой дороге борьбы, не сомневаясь, что тигр одолел вепря и теперь где-то здесь, внизу, совсем близко, рвет его на куски, утоляя злобу и голод. Сейчас он беспечнее, чем когда-либо. Обычную бдительность заслоняет неутоленная кровожадность или уже сытая беспечность. Сейчас увидим рыже-полосатую громадину, сейчас…
Но случилось невероятное. Старый могучий секач вырвался! Мало того, сам нанес ранение тигру, подцепив его своим страшным клыком. Видно, это и решило исход поединка. Тигр резко отскочил вправо, оставляя на снегу яркие капли крови, кабан, не останавливаясь, загремел дальше, продолжая рушить все препятствия на своем пути.
Мы стояли озадаченные. В чем дело? Произошел какой-то просчет, какая-то случайность! Может быть, старый секач услышал в последний момент подозрительный шорох и рванулся, нарушив расчет прыжка гигантской кошки? Может быть, владыка поторопился, недооценив сил секача? Ясно, что он схватил жертву не смертельно, не свернул ему позвонков, как делает это с лошадью и даже быком.
Победа, вернее, эта «почетная ничья» дорого обошлась старому секачу: вероятно, он погиб от ран — у нас, к сожалению, не было времени это проверить.
Великий амба дальневосточной тайги, выпустив жертву, никогда ее не преследует: таков его закон. Каждый, кому довелось наблюдать его жизнь не в зоопарке, мог убедиться в этом. Так было и сейчас: потеряв кабана, тигр, лишь слегка прихрамывая, невозмутимо зашагал вдоль хребта. И если бы не капли крови в лунках следов, вряд ли кто смог предположить, что совсем недавно здесь произошла жестокая схватка, сопровождающаяся глухим, страшным ревом тигра, надрывным визгом и утробным хрюканьем кабана…
Минуту мы стояли молча, потрясенные следами этой битвы и разочарованные ее исходом.
Отец крепко провел рукавицей по усам: влево, вправо.
— М-да, не вышло, черт подери! Но раненная лапа будет мешать, он скоро где-нибудь заляжет. Будем преследовать, а там посмотрим…
Был яркий, солнечный февральский день. Ветер несильный, снег стал заметно подтаивать. А такого не любят даже здоровые представители семейства кошачьих. Талый снег налипает, набивается между пальцами-когтями, намерзает на тыльной стороне лап, на шерсти. В такие дни они предпочитают забраться в скалы или на возвышенность и лежать, наблюдая окрестности. Наш тигр действительно очень скоро сделал лежку. Он вскочил с нее, хотя и не замеченный, но уже потревоженный нами.
Шли за ним, пока не вымотались настолько, что стали просить отца сделать привал и перекусить. Он нехотя согласился. Под каменистым пиком спрятались от ветра, развели костер, стали наскоро обедать.
В это время собаки особенно разнервничались. Куда-то исчезали, прибегали обратно взъерошенные. Сидя возле нас, выглядывали из-за камней, тревожно скулили. Чувствовалось, они страшно волнуются. На всю жизнь запомнились расширенные зеленые зрачки вожака Сангори, вздрагивающие ноздри и тонкий нервный писк Тори. Они требовали, чтобы мы скорее шли вперед: «Что вы тут сидите, когда он рядом!» — весь их облик и лихорадочность говорили об этом.
Мы засыпали костер снегом, надели рюкзаки и стали взбираться на круглую каменистую горку, густо поросшую дубом и багульником. Взобрались…
Так вот почему так нервничали собаки! На самом пике, на снегу, потрясающих размеров лежка! Он только что был в двухстах метрах от костра. Между отпечатками вытянутых, как две колонны, лап оттиск чудовищной башки: он опустил ее на снег, наблюдая за нами, маскируясь за стволами деревьев, камнями и кустарником. По обеим сторонам морды на снегу четкие бороздки длинных усов. Он тоже нервничал: лежа, бил хвостом из стороны в сторону. И — опять ушел.
Мы медленно спускались с пика в седловину, где хребет делает значительное понижение в виде пологой выемки. От этой выемки начинается последний, сильно заснеженный и заросший, затяжной подъем на главную, совсем белую вершину, опоясанную густым темным лесом. Впереди корявый березняк, ельник, пихтач. Тигр направился туда. Отец оборачивается, говорит тихо и серьезно:
— Ребята, будьте настороже. Передвиньте ножи на животы.
Я незаметно подмигиваю братьям Гусаковским, — папа, кажется, играет в большую войну!
Но мы передвигаем ножи вперед, поудобнее: «играть в войну» в этом возрасте интересно.
Начинается последний подъем. Снег выше колена. День клонится к вечеру, а мы двигаемся на запад, и красноватые лучи заходящего солнца, пучками пробиваясь сквозь щели густых зарослей, ослепляют. Пар от прерывистого дыхания вырывается клубами и тоже мешает смотреть вперед. Тени становятся контрастными, почти черными. Идем цепочкой след в след: папа, я, Коля, замыкающим — Жорж. Собаки мечутся: то уйдут по следу за деревья, то несутся с поджатыми хвостами назад. Путаются под ногами, скулят; но ни разу не залаяли, как это бывает, когда увидят зверя. Похоже, под вечер у них стали сдавать нервы.
А на меня напала какая-то апатия. Все кажется потерянным и бесполезным. Последняя гора, но длинный, очень утомительный в глубоком снегу подъем. За горой, я знаю, большая чистая гарь; там хищник не задержится, а здесь, в чаще, увидеть его шансов нет. Темнеет, все устали. Ясно, что погоня уже ни к чему… Просто папа; принципиально хочет идти до темноты: знаю я эту манеру «спартанского воспитания молодежи». Глупо.