«И не только по этой, — отметил про себя Гвоздь. — Наша «могучая и непобедимая» все больше превращается в страну третьего мира, с которой считаются все меньше и меньше…»

— …За последние годы в нашей стране в десять раз увеличилась заболеваемость туберкулезом! — словно с кем-то споря, гневно выкрикивала с трибуны Нина Самойловна, от чего, казалось, даже металлические дужки оправы ее очков раскалились докрасна. — У нас каждый больной ежедневно инфицирует до двадцати пяти человек, пять из которых обязательно заболевают…

Гвоздь непроизвольно отодвинулся подальше от умиротворенно посапывающего Петровича, сидевшего на стуле рядом с ним, совсем забыв о том, что сам давно и безнадежно болен.

А Нина Самойловна продолжала кричать, размахивая руками:

— Я скажу даже больше! Лечить туберкулез уже сейчас практически некому! Наши фтизиатры в основном пожилые женщины, которые вот-вот уйдут из практического здравоохранения на пенсию. Молодых же специалистов в нашу область медицины никакими калачами не заманишь…

Слова главврача окончательно растревожили Гвоздя, и он пришел к выводу, что надо поменьше торчать в санатории, побольше двигаться на свежем воздухе, почаще выбираться в соседние города, чтобы наблюдать за тем, как живут простые россияне.

Кирпич вернулся в санаторий вечером к самому ужину. Гвоздь обратил внимание на то, что никто его за это даже не упрекнул, смекнув, что даже главврач не хочет связываться с таким бандитом.

Переночевав в палате, Кирпич снова куда-то исчез.

«Черт с ним, — с сожалением подумал Гвоздь. — За этим живчиком мне все равно не угнаться…»

Позавтракав, Гвоздь испросил у главврача разрешение на «увольнение в город» и, получив таковое, отправился на железнодорожную станцию, решив добраться до Дубны на московской электричке, а там походить по городу, зайти в магазины. В общем, на людей посмотреть и себя показать.

Весь день Гвоздь от нечего делать присматривался к тому, как ведет себя нищий калека, сидевший у входа на станцию. У того, похоже, не было одной ноги и одной руки. Нищему неплохо подавали, и Гвоздь позавидовал ему, подумав, что неплохо было бы наладить свой собственный бизнес. Можно ходить по вагонам электричек, а можно вот так же сидеть где-нибудь в людном месте. Люди у нас все еще, слава Богу, милосердны. Деньжата наверняка появятся. Но для этого надо было обладать определенным складом характера, действовать по принципу «униженный да возвысится», а Гвоздь был человеком гордым и не собирался унижаться до того, чтобы просить подаяние.

«Нет, — думал он, бродя по городу, на который опускались вечерние сумерки, — это дело не выигрышное. Хапнуть — так сразу миллион в валюте. Чего уж мелочиться…»

Знакомую белую «Ниву», на которой разъезжал Кирпич со своими подельниками, Гвоздь заприметил неожиданно для себя. Она скромно стояла в темном переулке на другой стороне центральной улицы Дубны, и на ее ветровые стекла падали отблески сверкавшей рекламы на фронтоне одного из ближайших домов, на котором светилась, переливаясь разноцветными огнями, надпись: «Аэлита».

«Вот вы где прописались, субчики-голубчики! — подумалось Гвоздю, и он заспешил перейти на другую сторону улицы, чтобы отыскать более удобное место для своих наблюдений. — За кем это вы тут охотитесь? Кого пасете, братва? Поглядим-посмотрим…»

Лучше всего часть переулка, где приткнулась «Нива» Кирпича, просматривалась из окна подъезда жилого дома, стоявшего напротив здания, где размещался клуб «Аэлита». Туда-то Гвоздь и зашел, примостившись на подоконнике между третьим и четвертым этажами. Оттуда он мог видеть все, что происходило рядом с клубом «Аэлита», куда валом валила местная молодежь, привлеченная световой рекламой, сообщавшей, что сегодня в клубе выступает модная группа «Крематорий».

— Дожили, — пробормотал Гвоздь, удивляясь вкусам нынешней молодежи. — Да из-за одного этого названия на концерт страшно идти. В крематорий вообще спешить не стоит…

Тут-то он и заметил, что из «Нивы» быстро вылезли Кирпич с Обрезом, вытолкнув оттуда же какую-то модно одетую женщину, и вместе с ней быстро пошли в сторону входных дверей «Аэлиты», за которыми и скрылись.

Постояв в раздумьях еще несколько минут у окна, Гвоздь решил тоже зайти в клуб и посмотреть на то, что делают там его подопечные. Он спустился на первый этаж и неожиданно для себя столкнулся с двумя милиционерами, заходившими в подъезд.

— И здравствуйте… — поздоровался с ними Гвоздь, который всегда старался выказывать уважение представителям власти.

— Здравствуйте, здравствуйте! — весело улыбаясь, произнес молодой сержант. — А мы, дед, за тобой уже два часа следим. Что ты тут все лазаешь, а? Кого ты высматриваешь?

— Да нет, начальник! Ты ошибся. Я гуляю тут сам по себе…

— Документы! — потребовал пожилой усатый старшина.

— У меня с собой только справка из санатория «Зеленая роща», — честно признался Гвоздь. — Остальные документы в сейфе у главврача.

— Пойдешь с нами! — сказал усатый.

— Но как же?.. — попробовал отбояриться Гвоздь.

— Никаких «но»! — распорядился старшина. — Сержант, досмотри задержанного.

— Руки за голову! Лицом к стене! — с лица сержанта улыбку словно ветром сдуло. Он быстро ощупал карманы у Гвоздя и, не найдя в них ничего подозрительного, подтолкнул его к выходу. — Пошли в отделение! Там разберемся, что к чему…

Через полчаса Гвоздь уже «чалился на нарах» в местном «обезьяннике». А дежурный по отделению названивал в санаторий «Зеленая роща», желая удостовериться в том, что задержанный Павел Алексеевич Федосеев действительно является пациентом этого медучреждения.

«Чтоб вы пропали! — думал Гвоздь. — Почему эти менты других людей не трогают? Ко мне же они постоянно цепляются. Хоть на улицу не выходи! Или у меня в лице имеется что-то такое, нездоровое?..»

* * *

Жбан вместе с пятеркой своих помощников приехал в Дубну около десяти часов утра в среду. Весь день он вместе с Мордашкой — двадцатилетним диск-жокеем ночного клуба «Аэлита», нелегально промышлявшим продажей наркотиков, разыскивал пропавшего Марика, который также продавал наркотики в Талдоме. Ближе к вечеру Жбан и его ищейки наконец вышли на след пропавшего. Им удалось установить, что утром в понедельник он был увезен какими-то неизвестными мужчинами на автомобиле «Нива» прямо от дверей своего дома в сторону Москвы.

«Значит, Марик должен был знать хотя бы одного из неизвестных, — размышлял Жбан. — Иначе он никогда бы не сел в их машину».

— Сделаем так, — распорядился он. — Двое — Седой и Серый — попробуют проследить маршрут «Нивы». Мордашка вам одолжит на время свой личный микроавтобус… Я правильно понял?

На что Мордашка — высокий красивый парень с длинными черными волосами, больше походивший на смазливую девицу, вырядившуюся в мужской костюм-тройку, — скорчил недовольную гримасу и ответил:

— Я всю жизнь только об этом и мечтал…

— Правильно говоришь, — кивнул Жбан. — Но сначала все вместе мы вернемся на нем в Дубну. Затем я с остальными ребятами опрошу завсегдатаев в твоем заведении. Может, что-нибудь еще удастся разузнать о делах Марика… Есть у меня кое-какие сомнения на его счет!

— Правильно! — снова согласился Мордашка, боявшийся Жбана как огня. Он знал, что тот правая рука могущественного Браслета, по одному приказу которого с ним могут сделать все что угодно, хоть в порошок стереть.

— Ты сам-то хорошо знал Марика? — спросил Жбан Мордашку, когда они на машине возвращались из Талдома в Дубну.

— Я учился вместе с его младшим братом в одной школе. Знаю, что Марик отслужил в армии, потом работал на опытном производстве. Говорят, был неплохим токарем. Но их завод закрыли, и Марик остался без работы. А у него уже тогда была семья… Нет, вру! Две семьи… Одна официальная, а другой он платил алименты.

— Не много для одного работяги? — поинтересовался Жбан.

— Многовато, конечно. Поэтому его братишка и попросил меня помочь Марику подзаработать. Я ему предложил хорошие деньги за реализацию дури. Он втянулся, у него появилась своя постоянная клиентура. В общем, ничего плохого я о Марике сказать не могу.