Изменить стиль страницы

В партизанском штабе предполагали, что рано или поздно, а враг вынужден будет что-то против них предпринять, так как партизаны тревожили его беспрестанно.

В назначенное время, на рассвете, каратели по всем направлениям двинулись к пуще, к «Тихой затоке».

Все благоприятствовало им. Накануне партизаны проводили боевую операцию, устали и ослабили бдительность.

Тогдашний лесник, русицкий житель, официально в партизанах не был, хоть сочувствовал им и помогал, как только мог. Именно в ту ночь он ночевал в Русичах, в семье. Встал рано, направился в лесную усадьбу.

Он первый и заметил необычное движение на дорогах в направлении пущи. Не надо было быть большим знатоком военного дела, чтоб догадаться, к чему все это.

Лесник побежал в усадьбу и поджег здание. Это тем более легко было сделать, что крыша на нем была соломенная.

В землянке спали пятеро партизан, а шестой сидел в дозоре. Дозорный, заметив зарево пожара и увидев лесника, бежавшего к землянке, сразу почувствовал что-то недоброе.

Он быстро поднял на ноги своих товарищей. Сразу встал вопрос: как сообщить в штаб о такой опасности. Хлопцы спросонья немного растерялись.

«А во второй землянке у вас что-нибудь есть?» — спросил лесник.

«Есть! И много».

«Взорвите. Все равно пропащее дело. Как услышат взрыв, сразу догадаются».

Мгновение — и начались взрывы, намного мощнее, чем пушечные выстрелы. И хата лесника уже горела вовсю.

У партизан в землянке был пулемет, автоматы и гранаты.

Отблески пожара, как прожекторы, освещали подступы к затоке, к землянкам. Враги поняли, что их заметили; это их разъярило, и они ринулись в атаку.

Тут их встретил партизанский пулемет. Каратели падали один за одним. Наступление немцев захлебнулось.

Когда все же некоторые каратели прорывались, их глушили гранатами и добивали из автоматов.

Пока немцы стремились продвинуться вперед, партизаны в пуще услышали и взрывы и стрельбу. Увидели они и зарево пожара.

Сразу же все быстро и организованно направились к Оленьей тропе. Взяли с собой оружие, боевые припасы, больных и раненых. Знакомой тропой вышли в соседнюю пущу. Последним было поручено снимать все вешки и уносить с собой, чтоб не осталось никакого следа.

А что же творилось у затоки? Немцы подтянули минометы и огнеметы. В бешеной злобе они залили огнем весь берег «Тихой затоки»…

— Вот она какая… тихая! — вырвалось у одного из юных слушателей, когда Тимох Сымонович рассказывал о том событии.

— Ее надо назвать «Партизанской затокой», — добавила Зося.

Это все, что по крохам удалось собрать о том событии. Больше ничего не было известно про отважных партизан. Думали по-разному: может, их убили на месте; может, схватили и замучили.

И вот теперь с огромным волнением слушают все предсмертное письмо героев-партизан:

Братья родные!

Что можем, делаем. Лесник Сымон поджег свою хату, предупредил нас. Мы взорвали все боеприпасы, так как не было никакой другой возможности дать вам знать. Бьем фашистов как можем, но нас всего семеро, а их — нет числа. Патроны кончаются. Остается мало и гранат. Последние — для нас самих.

Простите, если что не так сделали.

И все поставили свои имена, без фамилий, так как в этот прощальный час боялись выдать свои семьи, если записка попадет в руки врага. Они, наверно, бросили портсигар к затоке, в кусты, а его весенним разводьем занесло в протоку или, может быть, она туда попала сразу — кто теперь точно может сказать об этом. А сом — он, может, вчера или позавчера только проглотил его.

Что же с этой запиской прибавилось нового? То, что лесник помог спасти весь партизанский отряд от гибели.

Значит, они в той землянке и похоронены. Там их могила…

Так закончил свой рассказ Тимох Сымонович, такой вывод напрашивался сам собой после прочтения записки.

— Дядя Тимох! А вы знаете, где стояла та землянка?

— Кто же этого из наших людей не знает.

— Покажите нам, дядя Тимох!

— Пойдемте, дети. Я сам теперь буду иначе смотреть на то место…

Пришли.

Там, где стояла когда-то сторожевая землянка, снарядами наворочало целый пригорок. На нем зеленела трава, цвели осенние цветы, желтые, золотистые, красовался чебрец, разрослись кусты шиповника.

А в изголовье стоял могучий, искалеченный дуб: повреждены, оторваны большие сучья, вырваны куски древесины, пробит пулями и осколками. Но дуб залечил свои раны и шумел-говорил со всей пущей.

Сходили хлопцы за топором, принесли лопаты. Вытесали хорошую пирамидку, вкопали ее, а на ней написали имена героев и эпитафию — надмогильную надпись, которую сложили все сообща:

С оружием лежат в земле сырой
Сыны вольнолюбивого народа.
Отсюда шли они в последний бой
За честь его, за славу, за свободу.
Пусть память о бессмертных их делах
Живет всегда во всех живых сердцах!

Дубы шумели, гомонили, роняли свои золотые листья на памятник, на могилу.

О том, как дуб судьей был

Мой край лесной, он был лесным и будет

Всегда овеян славою лесной,

Ни песня, ни легенда не забудет

Лесов твоих, край так любимый мной.

Олег Лойка

Желтая акация i_037.png

После обеда все пошли с Тимохом Сымоновичем в пущу. Ружье он взял опять, но теперь никто не спрашивал: «А зачем оно вам?» Наоборот, Зося перед самым выходом напомнила леснику:

— А ружье, дядя Тимох, вы не забудете взять?

Тимох Сымонович сказал:

— Возьму, возьму! Обязательно! — и усмехнулся.

Они снова увидели столько своеобразных деревьев, растений.

Некоторые привлекали даже необычной формой, своей особенной красотой. В одном месте видели и сфотографировали сосну и березку, которые росли будто из одного корня, словно обнявшись.

Но вот пролетел ворон и громко закаркал.

— Не люблю я эту птицу, — сказала Надейка. — Какая-то мрачная, как осенняя ночь, да и голос какой-то зловещий.

— По правде говоря, я и сам ее недолюбливаю, — ответил Тимох Сымонович. — Но если хорошо подумать, надо сказать, что ворон очень полезен. Это санитар. Ворон убирает все неживое. Не успеет какой зверь умереть, а ворон сразу прилетает на высокий дуб и начинает каркать. На зов слетаются его дружки со всех сторон. Пройдет еще немного времени, и одни косточки остаются около кустов. А что было б, если бы вороны этим не занимались. Мы с вами в пущу не зашли бы — сплошной смрад был бы в ней. И ворóны хорошо помогают им в этом деле.

— Слышите, как толково объяснил вам Тимох Сымонович лесные порядки? Подумайте, кто занимался б таким делом в пуще, если бы не было воронов?

— Ворóны, — по готовому следу сказала Надейка.

— Так-то оно так, но все же вороны больше любят около селений гнездоваться. Ворóны тоже неплохие санитары — оздоровители местности.

— Ой, Иван Степанович! Они ж цыплят хватают. — Это Зося так пробовала охаивать ворон.

— Кот тоже нужен в хозяйстве, без него мыши уши отгрызли бы. А ежели хозяйка зазевается, так тот же кот и салом не побрезгует. От сметанки тоже не откажется. Следи да следи за ним.

— Говорят, что вóроны живут триста лет, даже больше, — заметил кто-то из хлопцев.

— Не знаю, но люди так говорят, — сказал лесник. — Даже есть одна интересная сказка об этом. Нам все равно надо отдохнуть немного, я и расскажу вам ее. Так слушайте, как мне старые люди рассказывали:

Заяц, Мишка и Лисица
Жили с Вороном не дружно
И никак договориться
Не могли о том, что нужно.
Началось с вопроса: кто же
Всех мудрее, всех старее?
Так и лезут вон из кожи,
Сил в раздорах не жалея.
А когда уразумели,
Что до правды не добраться,
Стали думать: «В этом деле
С кем бы им посовещаться»?
— Больше всех я уважаю
Дуб столетний, Дуб прекрасный.
Я ответ его узнáю,
Если вы на то согласны.
Так Медведь сказал, вставая,
Возражать никто не вздумал,
И, минуты не теряя,
Поспешили прямо к Дубу.
Дуб их выслушал,
С приветом
Наклонил густые ветви
И сказал им всем при этом:
— Правду все должны ответить!
Только правду! —
Молвил строго. —
Лишь она решит все споры.
Если ж нет, —
Вот вам дорога!
Ни к чему нам
Разговоры! —
Отвечали звери хором:
— Скажем правду,
Правду скажем,
Присягнем перед всем бором:
Коль соврем — костьми все ляжем!
Прошумел тут Дуб ветвями:
— Надо выяснить сперва нам,
Старше кто из вас годами.
Тот и будет самым главным.
Сели спорщики под Дубом,
Долго молча все сидели.
Надо было им обдумать:
Где, когда что пили, ели.
Солнце выше пред обедом.
Наконец Медведь взял слово:
— Помню, я однажды с дедом
Через эту шел дуброву.
Вот в тот день была жара-то!
Нас листва твоя манила,
Тени ж было маловато,
На меня лишь и хватило.
Сел в тени и дед мой тоже
Под березою на камне.
Вот прикинь-ка, если можешь:
Сколько было лет тогда мне?
— Дело скоро прояснится,—
Дуб сказал. — Коль вы готовы,
Держит речь пускай Лисица,
А потом и Зайцу слово!
— Здесь я в детстве пробегала.
Ты листвою красовался.
Я в тени твоей лежала,
А наружи хвост остался.
— Все яснее с каждым разом, —
Дуб свое промолвил слово. —
Заяц нас займет рассказом,
Быть и Ворону готовым!
— Как бежал я по дуброве,
Ты был маленьким дубочком.
Эти ушки были вровень
Верхним всем твоим листочкам.
— Знал я, Заяц нам поможет,
Он сказал слова прямые.
Расскажи нам, Ворон, тоже
Про свои года былые…
— Ты могуч в жару и в холод,
Что тебе ветра и сырость?
Но ведь я принес тот желудь,
Из которого ты вырос!
Зашумел тут Дуб листами:
— Знал я — Ворон спор развяжет.
Ты здесь старше всех годами,
Ты меня растрогал даже.
Да, достоин ты над всеми
В нашей пуще старшим зваться,
И тебе лесное племя
Будет, Ворон, покоряться.
Тут Медведь пригнулся низко,
На него Лисица села,
Заяц же вскочил на Лиску,
Ворон взмыл на Зайца смело.
Звери двинулись походом
И с тех пор вот так и ходят,
Каждым летом, с каждым годом
Хоровод чудесный водят.
Если кто порой их встретит,
Пусть уступит им дорогу.
Мало ль есть чудес на свете,
Но таких совсем немного…