Хозяева наши, похоже, испытывали недостаток провизии — лошади были тощими, в глазах у осунувшихся людей читался голод. Зато оружия имелось в избытке: почти у каждого мужчины на плече висела винтовки Маузера и патронташ. Неподалеку стояли три или четыре полевых орудия, а по кромке впадины, замаскированные среди камней, располагались пулеметы Максима. Фриденталь сказал мне после, что сануситы претерпели недавно жестокую трепку от англичан — эскадроны бронеавтомобилей герцога Вестминстерского в клочья разнесли их основные силы под Соллумом, что сразу за египетской границей. Уцелевшие отошли в это потайное убежище для переформирования.
После небольшого перерыва на скудный завтрак из перепачканных в песке фиников и затхлой воды — днем, разумеется, костры не жгли — меня препроводили к великому магистру ордена Санусия, Саид-Ахмеду. Аудиенция была краткой. Вождь, величественный старикан в роскошном одеянии, ограничился парой формальных приветствий, которые перевел на немецкий визирь, затем изложил несколько просьб о помощи со стороны Австрии и Германии. Он поблагодарил за серебряные доллары, вручил запечатанную шкатулку с посланиями к верховному командованию Австро-Венгрии и напоследок объявил, что мне предстоит передать императору особый дар. Мне пришлось подняться с подушек, на которых я сидел, скрестив ноги, и выйти вслед за визирем и Фриденталем из шатра. Снаружи меня ждал молодой, молочно-белый верблюд размером с жеребенка-подростка. Постепенно весь ужасный смысл происходящего стал доходить до моего отупевшего от усталости ума.
— Боюсь, тут ничего не поделаешь, — зашептал Фриденталь, угадав мои мысли. — Придется вам взять его с собой. Нельзя оскорбить араба сильнее, чем отвергнуть подарок.
Поэтому я улыбнулся любезно как мог, и попросил визиря передать магистру благодарность за щедрый дар. Визирь улыбнулся в ответ, как мне показалось, скорее злорадно.
— Магистр братства сануситов рад преподнести вашему императору и королю сего породистого бегового верблюда. Верблюжьи скачки — спорт достойных монархов, даже такой крепкий здоровьем государь как ваш достопочтенный Франц-Иосиф не откажется продлить годы и укрепить силы таким упражнением.
Вопреки ситуации, я едва удержался от смеха, вообразив нашего престарелого кайзера, наслаждающегося утренней прогулкой по поросшей каштанами центральной аллее Пратера верхом на верблюде. «Не грусти, Оттокар, — подбодрил я себя. — У тебя есть шанс потерять верблюда на пути назад к побережью.
Остаток дня в лагере сануситов тянулся бесконечно. Я пытался поспать, но даже в такое время года жара в нашей дыре в земле была почти нестерпимой. Пока я бродил беспокойно между шатрами, вокруг роились тучи мух. Мне удалось перемолвиться парой слов с Фриденталем, который после высадки с U-13 сделался более дружелюбным, и свести знакомство с парой обитателей этой пылевой ванны. Соседний с моим шатер служил обиталищем для муллы Юсуф-Акбара, странствующего имама, сопровождавшего этот отряд сануситов в качестве своего рода капеллана при великом магистре. Это был спокойный, добродушного вида старикан с длинной седой бородой, очками в стальной оправе и полным набором золотых зубов — воплощенный портрет духовного наставника и пастыря, если бы не длинноствольный револьвер, который прилип к правой его ладони так же крепко, как мухобойка к левой. Это оружие не было данью моде — мулла имел тревожную привычку то и дело палить из него, шаловливо и без предупреждения, во все, что попадется на глаза: камешек, скорпиона, верблюжью лепешку. Факт, что тишина лагеря каждые несколько минут нарушалась треском выстрела, смущала обитателей не больше кашля или чиханья. К счастью, стрелком мулла был хорошим, иначе раненых и убитых было бы не перечесть.
Еще я обнаружил, что в рядах сануситов сражается немало турок. Часть из них осталась здесь со времен войны с Италией несколько лет назад, другие прибыли посредством кораблей немецкого флота. Одним из этих турок был выученный в Берлине доктор Бешти-Фуад — уродливый, с изъеденным оспой лицом детина, зато человек умный и не великий почитатель братства Санусия. Он целовал руку Саид-Ахмеду и раскланивался с прочими, но вернувшись в шатер, плевался, и обзывал их кровожадной шайкой дикарей.
Часы тянулись, и мне все сильнее хотелось закурить. Я вовсе не страдаю пристрастием к никотину, но прошло дня три с последней порции табака, и портсигар в кармане жилета все сильнее и сильнее заявлял о себе с течением времени. Я вышел из шатра, удалился на край лагеря и закурил. С удовлетворением затянувшись, я выпустил дым и снова вставил сигару в рот. Ба-бах! Сигара разлетелась в клочья. Не знаю, пролетала у вас когда-нибудь револьверная пуля в дюйме от носа, но ощущение такое, будто вам врезали по лицу. Ошарашенный и наполовину ослепший, я отпрянул.
— Himmelherrgottsakra! — сорвалось с моих губ. — Что за…
Когда глаза снова обрели способность видеть, я разглядел старого муллу, сидящего на пологе своего шатра метрах в двадцати от меня, с дымящимся револьвером в руке. Он снисходительно улыбнулся мне и погрозил пальцем. В крайнем возмущении я вернулся к себе и пожаловался Фриденталю. Присутствовавший Бешти-Фуад мрачно рассмеялся.
— Вы еще легко отделались, герр лейтенант, благодаря статусу посла австрийского императора. Сануситы ненавидят алкоголь и табак. Наказание за пьянство — тысяча плетей, за курение же отрубают руку — пот должным медицинским наблюдением, разумеется. Бог мой, видели бы вы последнего бедолагу, который попался на выпивке — употребил полбутылки из разграбленного итальянского грузовика. Мне приказали оказывать врачебную помощь, да куда там — уже после двухсот плетей у несчастного содрали со спины кожу до позвоночника и ребер. Думаю, он умер после четырех сотен, но ему всыпали всю положенную тысячу. Говорю вам, эти скоты чокнутые. Мне пришлось ампутировать три руки курильщикам, а я приехал сюда только в прошлом году.
— Но как же клятва Гиппократа?
— Да кому до нее дело! Мне было сказано, что если я не стану резать, руку отрубят мне — под моим собственным медицинским надзором!
Некоторое время спустя Фриденталь и Бешти-Фуад ушли, неся какой-то ящик, лопату и моток проволоки. Пояснений они не дали. Но по возвращении Фриденталь сказал:
— Думаю, нас ждут скорые проблемы, Прохазка. Разведчики засекли приближение итальянского туземного ополчения. Враг нападет скорее всего вечером, поэтому вам надо быть готовым к отъезду сразу после наступления темноты. Я организовал вам двух проводников до побережья.
Однообразие остатка дня нарушил только обед из отварного риса без соли, зато обильно приправленного какими-то темными комочками, которые могли оказаться как изюмом, так и дохлыми мухами. Я приготовился к отъезду — проверил пистолет и наполнил водой большую алюминиевую флягу, которую раздобыл для меня Фриденталь. Когда начали опускаться быстротечные пустынные сумерки, вдали послышался сухой треск винтовочных выстрелов. Вооруженные мужчины высыпали из шатров и стали взбираться на край впадины.
— Вот и они, — промолвил Фриденталь. — Это, скорее всего, только разведчики. Но будьте готовы отчалить едва эту атаку отобьют, потому как главные силы где-то поблизости. Пока же можете полюбоваться зрелищем.
Я захватил «штейер», наверняка совершенно бесполезный в данных обстоятельствах, и последовал за фрегаттенкапитаном к нагромождению валунов, расположенному на некотором удалении от ложбины. Мимо камней, как я заметил, шла едва заметная грунтовая дорога. Бешти-Фуад уже скрючился за валунами, держа на коленях жестяной ящичек. Мы нырнули к нему как раз в ту секунду, когда первая волна одетых в белое всадников устремилась через наполовину погрузившуюся во тьму пустыню в нашем направлении. Из скал поблизости застрочил пулемет, затем второй. Конные развернулись, ломая строй, метрах в ста от нас, потом растворились как дым, оставив лежать на земле несколько тел. Затем послышался ровный, низкий гул, и на нас через пески стало надвигаться облако пыли, поливающее огнем. Это был бронеавтомобиль, едущий по грунтовой дороге. Выпускаемые им пули свистели над головой. Мы все вжались в землю, кроме Бешти-Фуада, который невозмутимо сидел, прикидывая расстояние. Потом доктор соединил контакты. У передней оси броневика взметнулся земляной столб. Оторванное колесо покатилось по дороге. По инерции автомобиль двигался еще пару секунд ровно, потом сошел с колеи и врезался в скалу, перевернулся и вспыхнул. Мы кинулись вперед, чтобы помочь выжившим, если таковые остались, но были встречены огнем из кабины экипажа. Покидая сцену я заметил, что на радиаторе бронеавтомобиля красуется эмблема фирмы «Ланча», и что рядом лежит труп, внешне невредимый, если не считать повернутой под неестественным углом шеи. Это был европеец, облаченный в хаки. Рядом с убитым валялась перевернутая каска. Едва мы вернулись в укрытие, темноту снова разорвали сполохи винтовочных и пулеметных выстрелов. Похоже, вторая атака грозила начаться с опережением графика. Что до меня, то я не имел ни снаряжения, ни подготовки для сухопутных операций в африканской пустыне. А еще мой корабль и семь членов экипажа ждали, когда я отведу их в родной порт. Да, самое время уходить, подумалось мне. Я разыскал двоих проводников-бедуинов, дожидающихся у лошади, торопливо распрощался с хозяевами и вскарабкался в седло. Вскоре наше трио уже спускалось по вади. Бой разгорелся всерьез: стук пулеметов и ружейная пальба заполнили все вокруг, осветительные ракеты висели над лагерем. Внезапно вади перед нами заполнилось конными. Я помню только, что пришпорил лошадь и выхватил шпагу — жалкую игрушку для парадов, толку от которой как от канцелярского ножа. Двое наездников преградили мне путь. Загрохотали выстрелы. Я сделал инстинктивный выпад, услышал стон и ощутил, как клинок входит во что-то мягкое. Потом шпага сломалась, в ладони у меня остались эфес и пара сантиметров лезвия. Кто-то замахнулся темноте и задел кончиком сабли мою шляпу. Но мне каким-то чудом удалось увернуться. Пока я улепетывал по вади, над головой свистели пули. Моим провожатым повезло меньше. Я проложил себе путь, но остался один.