— Эй, спите?

От слабого света фонарика по стенам сарая заплясали три тени. Мужики из Зеленок, протирая глаза, приподнялись.

— Вставайте. Уходите.

— Это куда же?

— По домам! Вон!

Худой, длинный, как жердь, парень, встал, отряхивая с лохмотьев клочки сена.

— Это почему так?

— Вы договорились идти с плотами?

— Договорились.

— Так вот: вы не поплывете.

— Почему же?

— Потому что не поплывете. Вы откуда?

— Из Зеленок.

— Из Зе-ле-нок… — протянул мужик. — Так это вас в прошлом году градом побило?

— Нас.

Трое пришедших переглянулись.

— Да-а… Ну, ничего не поделаешь. Тут, видите, дело такое…

Восемь исхудалых лиц склонились к говорившему в напряженном внимании.

— Давали тридцать злотых. Тридцать злотых на двоих. Сколько ж это выходит? Две недели надо сплавлять плоты, да потом еще домой ворочаться. Это и по злотому в день не выйдет.

— Деньги большие… — вздохнул кто-то из зеленковцев.

— А сколько он за лес получит? Видели, какой дом себе построил, видели, как у него там все в доме? Теперь мы требуем по сорок злотых. Сорок — не то никто не пойдет. Вот он и привез вас. Еще и другие должны подойти?

— Должны. Они там уже с полдня идут. К утру здесь будут.

— Никто не поплывет.

— Как же это так?

— Или добровольно по домам, или…

— Сорок злотых… Боже милостивый!..

— Вы ведь раньше никогда с плотами не ходили?

— He ходили. Мы от реки далеко, кто же нас возьмет? Были, которые поближе. Ну, что делать, раз уж так выходит…

— Все градом побило. Правду сказать, так нечего было и побивать. Деревня-то у нас на песке, а вокруг опять же болото. Так оно мало что и растет. А что было — все пропало. И не сеяли этой весной, ни один.

— Так как же?

— Люди по миру пошли, только бы пробиться как-нибудь. Вон как на нас рубахи висят. А дома еще хуже. Ребятишки на печках лежат, с голоду пухнут. Старики, какие были, все перемерли…

На мгновение в сарае стало тихо.

— Да, что ж поделаешь… Приехал он, говорит — по двадцать злотых на двоих. А кто у нас когда двадцать злотых видел? Мы и думали…

— Ничего не поделаешь. Иначе быть не может.

Худой парень кивнул головой.

— Что ж, раз не может, значит, не может. Так мы, значит, брат, сейчас и соберемся, пока купец спит. Ладно и то, что вечером поесть дали.

Они возились в сене, покряхтывая, вставали.

— Только потише, а то как бы кто не услышал.

— Кому услышать, все спят. Мы вас ближней дорогой выведем, тропинками, зачем вам городом идти?

— Конечно.

— А наши, наверно, уже лесами идут.

— И им окажите, чтобы заворачивали. Чтоб ноги ничьей тут не было! Мы тут еще с дедов-прадедов плоты сплавляем.

— Это верно, верно.

— А если все хорошо кончится, мы уж кого-нибудь к вам спосылаем, когда купец задаток даст. Чтобы и вам не так уж обидно было.

Они осторожно выходили при слабом свете закопченного фонаря и растворялись во тьме звездной осенней ночи, тихой, безмолвной, стелющейся по земле запахом вянущих листьев.

Утром, едва начало светать, купец разбудил паренька.

— Остальных что-то еще не видно.

— Придут, придут. Медленно идут, а идти далеко. Но придут обязательно.

Купец вышел во двор. Открытые ворота сарая слегка покачивались, обнаруживая перед его изумленными глазами пустоту.

— Убежали? Как это могло случиться?

— Видно, ночью ушли.

— Надо было запереть сарай, стеречь.

— Устережешь, как раз! Их уже кто-то взбунтовал, теперь из этих твоих Зеленок ничего не выйдет!

Чернявый паренек удивленно качал головой.

— Так обрадовались! Сейчас же согласились и не спрашивали, что и как.

— Зато тут им, видно, кто-то растолковал, что и как! Добрым словом, а то и кулаком по башке! Остальные тоже не придут!

Вольский медленно шел к реке, мимо дубовых стволов, мимо сосновых бревен, мимо белых берез, лежащих вповалку на земле. Он взглянул на воду. Она текла, обрамленная ольхой, сверкая и переливаясь золотом и лазурью. Бесшумно бежала в свой дальний путь, но не несла на своих волнах веселых верениц плотов, как обычно в эту пору. Только кое-где шалили в лодках ребятишки да проплывал рыбак с полной лодкой мокрых вентерей.

— Нет, надо сделать иначе, — решил Вольский и велел поскорее запрягать лошадь.

Все трое встретились в Руде. Чернявый подросток снова уехал, на этот раз на несколько дней.

В ольхе на берегу реки, в Синицах, в Руде, во Влуках разбили бивуаки мужики из соседних деревень. Они исчезли в тростнике, незаметно притаились на заросших осокой островках, укрылись в норы, засыпанные сухими листьями, и ждали.

Однажды во дворе у Вольского началось оживленное движение. Мальчишки тотчас проскользнули к реке.

— Приехали. Из города приехали. Безработные.

Мужики переглянулись.

— Поговорить бы с ними надо.

— Э, дать по шее, только и всего.

— Может, и по шее. Но сперва поговорить. Тоже ведь люди.

— Из города в деревню лезут! Все-таки в городе легче прожить, чем у нас.

— А конечно, легче…

— Охота им пришла…

— Надо поговорить.

— Со всеми?

— Не-ет… Одного какого-нибудь постарше поискать, да с ним и поговорить.

Мальчишки, с невинным видом игравшие на улице в местечке и между штабелями леса, принялись напряженно высматривать. Вскоре из дома Вольского вышел пожилой человек в городской одежде и, небрежно посвистывая, направился к реке.

За ольхами его поджидал перевозчик Семен.

— Вы чего от меня хотели?

— Да вот, такое дело… Вы сговорились на плоты?

Рабочий недоверчиво присматривался к Семену. С минуту он как бы размышлял, что ответить.

— А вас это интересует?

— Может, и интересует.

— Знаете, лучше не путаться в чужие дела. Какое вам дело?

— Видно, есть дело, когда спрашиваю.

— А мне неохота вам отвечать.

— Как хотите. Я было думал добром договориться, а нет, так мы иначе устроимся.

Несколько мгновений они мерили глазами друг друга. Рабочий пожал плечами и сделал движение, словно собирался уйти. Семен удержал его.

— Ну, раз так — пусть будет так. Смотрите только, как бы вам не пожалеть.

— Чего нам жалеть?

— А потому что у нас… забастовка.

Рабочий стремительно обернулся.

— Как забастовка? Почему?

— Не хотим больше плавать за тридцать злотых. По сорок злотых требуем.

— По сорок? — удивился рабочий. — Нам по сорок пять на двоих дают.

— Так что у нас… забастовка. Никто не идет. Вот меня мужики и послали спросить. Как у нас с вами будет? По добру разойдемся или нет?

Тот ковырял носком сапога мягкую землю.

— Мы ничего не знали…

— Так вот теперь знаете, — сурово ответил Семен.

— Я скажу ребятам.

— И что?

— Да что ж? Пойдем назад, домой.

Семен с облегчением вздохнул. Его удивило, что дело сразу пошло на лад, да еще с чужим, городским человеком. Может, он испугался?

— Вас он по сорок пять злотых договорил, чтобы нас потом по тридцать нанимать.

— Везде так делают. Только я не думал, что и здесь люди стали за забастовки приниматься.

— Да что поделаешь… Жить ведь надо. У нас в деревне так вышло, что и от рыбы никакой прибыли нет, а деньги ведь нужны. Он-то небось не обеднеет, если прибавит несколько злотых.

— Конечно, нет. Ну, так я пойду поговорю с ребятами. Будьте здоровы.

— Будьте здоровы. Хорошо, что дотолковались…

— А как к вам попасть, если бы когда понадобилось? — спросил вдруг рабочий.

Семен колебался.

— Вы не бойтесь, у нас такая же беда, как и у вас. Точь-в-точь такая же.

— Какая в городе беда…

— Бывает похуже, чем в деревне. У вас и крыша над головой есть, и река накормит, а у нас что?

— Так оно говорится…

— Я сам уже почти год без работы. Так если бы вам когда понадобилось что, то можно спросить обо мне в городе, вам всякий покажет, Ян Трачик. Такой маленький домишко у моста, там и спросите.