XIII

Стояла осень. Мамаша Мастифф закрыла лавку, завернула обед и взяла их обоих в Королевские Парки. День был безоблачный, потому это и произошло. Буквально безоблачный. На Мотыльке это не просто приятное исключение, а целое событие. Он отлично помнил, как бесконечно глазел на странного цвета небо. Оно стало голубым, столь отличным от нормального светло-серого. От него болели глаза. Мысли животных, птиц сделались странными и путаными. А мелкие торговцы равнодушно сидели себе в своих ларьках и тихо кляли солнце. Оно украло у них всех клиентов. Небо стало мягче, а в Драл-ларе любая мягкость была редкостью. Поэтому все взяли выходной, включая короля.

Королевские Парки занимали обширную территорию. Вначале их создали строители первых ботанических садов для использования этих огромных сооружений. Из-за какой-то чудовищной бюрократической ошибки их открыли для простой публики и с тех пор так и осталось. Огромные сверкающие стволы знаменитых железных деревьев устремлялись, прямые и гордые, на невозможные высоты над его мальчишеской головой. Они казались куда более постоянными, чем сам город.

Железные деревья линяли. Каждую вторую неделю приходили королевские садовники и собирали все опавшие листья и ветки. Железные деревья попадались редко даже на Мотыльке, и эти огрызки были чересчур денными, чтобы выметать их. По территории парка фланировали стражники в лимонно-зеленых мундирах, больше для защиты деревьев, чем людей.

На чудесных гимнастических снарядах и гигантских шагах играли дети. Король считал, что раз уж народ допустили в парк, то он может с таким же успехом в полной мере насладиться пребыванием в нем. Дралларские короли отличались жадностью, да, но не исключительной.

Он был слишком робок, чтобы присоединиться к хихикающим настоящим фигуркам на игровой площадке. И они все боялись Пипа, глупые! Хотя была там одна девочка… сплошные кудряшки, голубые глаза и румянец. Она нерешительно топталась на месте, упорно стараясь показать, что не интересуется им, но без успеха. Мысли у нее были приятными. Мини-дракончик скорее завораживал ее, чем отталкивал. Они находились на грани знакомства на простой, но очень правильный лад, который так быстро утрачивают взрослые, когда сверху спланировал неведомый лист и ударил его прямо между глаз. Листья у железного дерева тяжелые, но не настолько, чтобы нанести рану даже маленькому мальчику. Только смущение. Она начала неудержимо хихикать. Рассвирепев, он ушел с горящими от ее смеха ушами, с мозгом, парализованным тем, как она видела его. С миг он подумывал науськать на нее Пипа. Но это был один из тех импульсов, которые он научился обуздывать очень рано, когда способности змея были продемонстрированы на настойчивой мучительнице, бродячей собаке-дворняге.

Несмотря на то, что он уходил все дальше и дальше, ее смех преследовал его, словно призрак. Уходя, он наносил злобные и бесполезные удары по беззаботно плававшим вокруг него листьям ржавого цвета. И иногда он даже не прикасался к ним, когда они, сломавшись, падали наземь.

XIV

Затем небо перестало быть голубым. Не было оно больше и светло-серым. Оно стало пастельно-зеленым.

Он перестал молотить руками и огляделся кругом. Пип прекратил бить хозяина перепончатыми крыльями по лицу и, улетев, удобно свернулся вокруг ближайшего ограждения койки, удовлетворенный вызванной им реакцией. Крепкая конструкция дракончика явно мало пострадала от болезненного воздействия. Флинкс еще не знал, обругать его или поцеловать.

Он попробовал сесть, но повалился на спину, истощенный этим коротким усилием. Достаточно странно, кости его вообще не беспокоили. Но мускулы! А также связки и сухожилия, вся паутина, соединяющая части скелета. Ощущение такое, словно связали конец к концу, растянули, скатали в шар и сбили в одну из наименее аппетитных фрикаделек Мамаши Мастифф.

Это стало испытанием сил, но он, наконец, сумел сесть. События последних… (сколько он пробыл без сознания?)… вернулись к нему, когда он растирал онемевшие ноги, восстанавливал кровообращение. Как только он вновь почувствовал себя достаточно хорошо, то поспешил нагнуться и обратиться в микрофон корабельной связи. На случай, если другие находились в менее удовлетворительном состоянии, он объявил медленно и четко, так, чтобы его наверняка поняли.

— Капитан? Капитан! Рубка? Есть там кто-нибудь?

Он почувствовал все прочие разумы, но не их состояние, так как его собственный был еще слишком взбаламучен, чтобы сфокусироваться.

— Расихи, киджана! Не волнуйся. Рад слышать, что ты тоже очнулся.

В голосе торговца слышалось здоровое громыхание, но Флинкс прочел в его мозгу напряжение Еще через минуту на маленьком видеоэкране вспыхнуло его изображение. На грубом лице прибавилась морщина-другая, а в бороде — несколько седых волос, но в остальном каменная физиономия осталась неизменной. И хотя его тело и душа выглядели измотанными, лицо отражало прежний энтузиазм.

— Мы с Вульфом в сознании, хотя и не на ногах, млйо. Какое испытание! Кажется, наш друг, твердолобый философ, носящий свой внутренний скелет снаружи, вынес это лучше, чем все остальные. Он пришел сюда и помассировал нас, бедных мягкотелых, пока мы не пришли в себя.

Голос инсектоида донесся по репродуктору откуда-то из-за пределов действия камеры, но Флинкс мог определить транкса по силе его мыслей, бывших и впрямь лучше организованными, чем у его спутников.

— Будь остальное ваше тело, капитан, таким же твердым, как лоб, по крайней мере, не нуждались бы в моей помощи.

— Же! Ну, киджана, Цзе-Мэллори был на ногах дольше всех нас, бедных человеков, и, по-моему Дер Жук как раз сейчас приводит в сознание Ату… Мы собирались потом отправить его осмотреть тебя, Флинкс, но, я вижу, в этом нет нужды.

— Мы су…

Но Малайка, казалось, не расслышал, а Флинкс слишком устал, чтобы зондировать его мозг.

— Мва на муне и мтото, что за сучья скачка! Извиняюсь, бвана Трузензюзекс. Не хотел обидеть. Это старое земное выражение, означающее приблизительно «неистово мчаться в пекло». Я знаю только, что оно подходит к нашей сегодняшней ситуации. Наверно, его сочинили для дружеского Муигу. Преображение! Флинкс, мой мальчик, мой киджана, мой мтото, мы пронеслись мимо той звезды так быстро, после того, как задели поле, что наш компьютер пересечения не мог управиться с этим! Эта автоматика не создана для программирования такой скорости, и мне очень неприятно говорить тебе, где находится максимум взлета! Если бы только существовал какой-то способ проделывать эту штуку на коммерческой основе… Ой!

Он вздрогнул и осторожно коснулся рукой шеи.

— Однако, должен признаться, в настоящее время кажется, что эта система имеет определенные недостатки. Учави! Многое я бы отдал за то, чтобы увидеть лицо нашего друга барона, когда мы пропали с его экранов. Так вот, без предупреждения. Хотел бы я знать, станет ли он…, но выпутывайся из этой паутины, киджана, и ступай сюда. У меня есть для тебя маленький сюрприз, и отсюда он выглядит еще лучше.

Флинкс почувствовал, что к его мускулам начал возвращаться тонус. Он освободился от остальных ремней и медленно соскользнул с койки. Возник неловкий миг, когда ему пришлось схватиться для опоры за стенку, балансируя на трясущихся ногах. Но теперь все начало быстро нормализоваться. Он несколько раз на пробу обошел каюту, затем повернулся и направился в Рубку, а Пип удобно обвился вокруг его плеча.

Малайка слегка повернулся вместе с креслом, когда на мостике появился Флинкс.

— Ну? Что за сюрприз?

Он заметил, что Трузензюзекс исчез, но почувствовал присутствие инсектоида в другой части корабля.

Малайка заметил его ищущий взгляд. Или, возможно, он становился чувствительным. Надо ему быть поосторожнее рядом с рослым торговцем.

— Он пошел помочь Сиссиф. Похоже, она очнется последней.

Это было верно. Он ясно видел Ату и Вульфа, занятых у приборов.