— Я искренне сожалею, губернатор. Я желал бы иметь возможность помочь вам, но…
— Пошлите всего один из ваших кораблей, символическую демонстрацию поддержки, — воскликнул губернатор. — Они могут заколебаться…
— Я же сказал, что сожалею, губернатор. Мне крайне тяжело. Всего хорошего, сэр.
И Гонзалес прервал связь.
Бран услышал сверху и сзади голос своего юного брата по кораблю. Сине-зеленый хитоновый покров инсектоида делала еще более великолепным охватывающая его цилиндрическое тело серебряная боевая сбруя.
— Это, — произнес холодным ровным голосом Трузензюзекс, — вполне возможно, был самый тошнотворный образчик риторической бессмыслицы, какой я когда-либо имел несчастье слышать.
Бран согласился. Он обнаружил, что ему все труднее и труднее сдерживаться. Дажр без повышающих восприятие наркотиков стремление убивать начало потихоньку горячить ему кровь. За ним стоял мощный стимул справедливого негодования.
— Ведь нет возможности, чтобы у местных?..
— … не найдется и одного шанса, — закончил Трузензюзекс. — Их превосходят в численности и вооружении, и у них вообще нет регулярных вооруженных сил — что Анны, несомненно, хорошо знали заранее. Я даже сомневаюсь, что у них есть корабли с КК-двигателями. У них всего лишь колония, и много кораблей им не нужно.
— Типично Аннский маневр. Черт бы побрал этих антропоморфных ублюдков! Всегда норовят куснуть с краю. Желал бы я, чтобы они выступили в открытую и прямо сказали, что намерены оспаривать у нас эту часть галактики. Пусть встанут и дерутся, как мужчины!
— Чего не может случиться, брат, потому что они явно не мужчины. И я имею в виду не только их физиологию. По Аннским стандартам, установленным их философией «вечной войны как естественного положения вещей», любое преимущество, какое ты сумеешь получить над противником, является, по определению успеха, этичным. Они не безнравственны, у них просто нет нравственности. Нападение из-за угла — их кусок сахара. Извиняюсь, хлеба.
— Если бы майор согласился помочь, я уверен, что штаб задним числом одобрил бы его действия, — сказал Бран. — Разумеется, ему бы выразили порицание, но, ручаюсь, в частном порядке Маршал Н’Тара одобрил бы.
— Может, и одобрил бы, а может, и нет. Когда солдаты становятся старше и могущественней, их характер склонен делаться все более и более переменчивым. Я не могу себе представить, чтобы душка Гонзалес рискнул помочь кучке нелюдей, особенно не из Сообщества. Он слишком любит свой шотландский виски и импортные земные сигары. Кроме того, чтобы предпринять такие действия, требуется хоть малость воображения — качества, которого нашему командиру, к сожалению, не хватает.
Бран поднял взгляд на огромный боевой экран над средствами связи. Там, в пустоте космоса, множество кораблей, изображаемых только призрачными точками, разворачивались на тысячи километров в построении для боя, который окажется примечательным только своей краткостью.
Местные где-то наскребли шесть годных для выхода в космос кораблей. Он готов был поставить на кон годовое жалование, что ни один из них не был настоящим военным кораблем… Скорее всего, полицейские катера. Напротив, хорошо вымуштрованные, в высшей степени дисциплинированные силы Аннов выстраивались в один из своих характерных четырехгранников. Около пятнадцати ударных кораблей, пара эсминцев — два раздутых зерна, которые он в обычной боевой ситуации счел бы дредноутами. Более тонкие приборы на большом пульте сообщили вернее: та же самая масса, малые гравитационные колодцы. Десантные суда, содержащие в себе дюжины маленьких, сильно экранированных десантных челноков.
Он видывал прежде Аннские оккупационные силы в действии. Несомненно, сейчас члены первой атакующей волны с комфортом отдыхали в своих трюмах, тихо напевая про себя и ожидая, когда начнется «битва», удостоверясь, что их доспехи надраены до блеска, а нейрохлысты полностью заряжены…
Он бухнул кулаком по пульту из дюралесплава, содрав кожу на мягкой нижней стороне запястья. В челанксийском отряде имелось десять стингеров и крейсер — более чем равные силы для Аннов, даже без сомнительной помощи местных. Но еще до того жалкого спора несколько минут назад он знал, что майор Гонзалес пальцем не шевельнет в своей обшитой деревянными панелями каюте на «Альтаире» для вмешательства в любой конфликт, где не подвергались прямой угрозе интересы челанксов. Он вдруг застыл от неожиданно пришедшей в голову мысли. Конечно, если бы можно было навязать такое столкновение, если подобная угроза возникнет… Все равно никакой верной гарантии… Определенно, военный трибунал… Увольнение из рядов Корпуса… 300 000 разумных существ… Лагеря уничтожения…
Он вдруг потерял уверенность, что ему хочется в конце концов стать капитаном. И все-таки ему нужно согласие…
— Бран, у нас, похоже, разладился двигатель.
— Что? Я не…
— Да, никаких сомнений в этом. Похоже, нас неизбежно несет в район предстоящего боя. И на полной скорости, никак не меньше. Крайне необычное и неудобное происшествие. Ты согласен, не так ли?
— О! О, да.
Лицо его прорезала острая, как ятаган, псевдоулыбка.
— Я вижу, что мы не в состоянии это предотвратить. Чертовски злополучное положение. Нам, естественно, придется срочно приготовиться к защите. Не думаю, что Аннские компьютеры будут слишком тщательно разбираться, какие корабли залетают в район их прицела.
— Правильно. Я как раз собирался подвергнуться своим инъекциям.
— И я тоже.
Он откинулся в амортизированном кресле и почувствовал, как поле, дававшее им возможность маневрировать при высокой скорости и все еще действовавшее, мягко сжало его.
— Лучше поспешить с этим.
Он выполнил принятую в таких случаях процедуру и сделал все, что в его силах, чтобы не обращать внимания на едва воспринимаемое давление игл, когда те эффективно вошли в вены у него на ногах. Сразу же начали действовать специальные наркотики, повышавшие его восприятие и освобождавшие рассудок от искусственных ингибиций, взращенных для обуздания инстинкта убийцы. В его мысли закрался прекрасный, окаймленный розовым, пыл жара свободы. Именно так и должно быть. Именно так правильно! Именно для этого он и создан. Он знал, что наверху и позади от него Трузензюзекс подвергается схожей терапии, иными наркотиками. Они стимулируют его природную способность принимать мгновенные решения и решать логические уравнения безотносительно к таким отвлекающим моментам, как установки Улья и сложные моральные соображения.
Вскоре после Слияния, когда человеческие и транксийские ученые открывали друг в друге одну удивительную вещь за другой, транксийские психологи откопали то, что давно подозревали некоторые люди. Разум Гомо Сапиенса находился в вечном состоянии неустойчивого равновесия между полным эмонационализмом и компьютероподобным контролем. Когда удалялись все следы последнего — как естественные, так и искусственные — человек возвращался к своего рода управляемой звериности и сущности. Он становился самой хитрой и эффективной убивающей машиной во вселенной. Если же возникал прямо противоположный процесс, он превращался в растение. Для этого состояния не нашли никакого применения, но для первого…
Об этом в общем-то помалкивали. После множества ужасных, но честных демонстраций, проведенных транксами на своих человеческих ассистентах, человечество признало истинность этого открытия с немалым вздохом облегчения. Но ему не нравилось, чтобы о нем напоминали. Конечно, определенный сегмент человечества все время знал это, и данная новость на него не повлияла. Другие же начали читать иными глазами произведения древних, вроде Данатьена Франсуа де Сада. Со своей стороны, человеческие психологи пролили более ясный свет на чудесную способность транксов принимать быстрые и правильные решения с полнейшим отсутствием эмоциональных отвлечений, с высоким уровнем практичности. Вот только транксы не считали ее такой уж чудесной. Установка их Ульев и сложные этические системы давно держали эту самую способность на привязи, точно так же, как человечество — свои убийственные желания.