Она дрожала, в глазах ее стояли слезы. Но она овладела собой и снова повторила — то ли для себя, то ли для Хана:

— Мне даже и не снилось, что я могу сделать такое…

Хан поднял Палленбер, стараясь производить поменьше шума, и повел его туда, где под звездами, в холоде зимней ночи стоял Хаммерхэнд. Хан заметил, что один из люков открыт, и без колебаний направил туда свой маленький корабль. Палленбер без труда проскользнул в гигантское нутро чудовищного корабля. Хата стоял возле выхода и, как только корабль остановился, сразу же выскочил и бросился по коридору. Хан и Лизендир едва догнали его. Они быстро обошли корабль и вернулись в рубку управления.

— На борту только команда и несколько часовых, — сказал Хата. — Я всем дал приказ связаться со Старшим Воином. Нужно всех привести в боевую готовность.

Хан сказал:

— Необходимо сбросить эти метеоры и набрать других, гораздо больших. Возможно, нам придется вступить в грандиозную битву.

Хата вскочил на ноги и тут же исчез. Через некоторое время он снова появился со словами:

— Все сделано. Нас будут ждать.

Хан с легкостью поднял Хаммерхэнд в воздух. Он включил экран и увидел, как по темной долине скользит еще более темная тень корабля. По мере того как корабль поднимался, тень становилась все меньше и вскоре стала неразличимой.

Когда они поднялись достаточно высоко, Хан включил автопилот.

Устеин стояла возле него. Она была ошарашена видом многочисленных приборов, экранов, бескрайней космической ночи. Хан взглянул на нее. Интересно, о чем она думает сейчас? Она придвинулась к нему и прижалась к его руке.

Хата некоторое время смотрел на экран, затем повернулся к Лизендир:

— Из всего, что сказал Хан, следует, что здесь действуют враждебные силы. Но мне не совсем ясно, почему эти существа выбрали Рассвет для начала своей агрессии. Ответь мне.

Лизендир стояла, размышляя, в дальнем конце рубки. Она сказала:

— Я думаю, что они хотели нанести удар в самое слабое место нашей цивилизации. И вообще я полагаю, что мы все попали в цепь случайностей, которая еще не кончилась, и чем она кончится, никто не знает.

Хан и Устеин не слушали их разговора. Хан наблюдал за приборами, стараясь как можно точнее определить местонахождение аномалии. Устеин, как зачарованная, наблюдала за миганием лампочек на пульте, появляющиеся на многочисленных экранах различные символы, но все они, а также цифры, буквы ничего не значили для человека, не умеющего ни читать, ни писать, ни считать даже до пяти.

— Ну вот, опять, — сказал он. — Опять то же самое, что я наблюдал в прошлом полете. Но мне не определить координатов. Нужно произвести измерения с нескольких точек, а это может потребовать значительного времени, может, даже года.

Устеин все смотрела на приборы пульта управления, и на лице ее было такое выражение, как будто она узнает что-то давно забытое. Она, видимо, решала в уме какую-то сложную задачу. Внезапно она схватила Хана за руку.

— Почему ты не сказал мне, что у тебя тоже есть рассказывающий блок?

Хан посмотрел на нее, не понимая смысла вопроса.

— О чем ты, Устеин? Какой рассказывающий блок? Что ты имеешь в виду.

Он чувствовал себя идиотом.

Она полезла в мешок, где хранила свои пожитки, и достала моток проволоки, похожий на паутину. Хан часто видел этот предмет у нее в руках. Он внимательнее посмотрел на нее, но не уловил никакой закономерности в ее переплетениях. Проволока толщиной с человеческий волос была сделана из платины или серебра. Каждая нить заканчивалась малюсенькой круглой головкой. Устеин гордо держала в руках проволоку, не позволяя Хану притронуться к ней.

— Это, — сказала она тоном, каким сообщают очевидную истину, — рассказывающий блок. Он запоминает то, что ты ему говоришь, а потом сообщает тебе. У всех злат есть свои блоки. У тебя, оказывается, тоже, но он очень большой, и ты не можешь носить его с собой. А почему ты не пытаешься узнать у него о том, что хочешь? Он сломался? Не может говорить?

В голосе ее послышалось участие, соболезнование.

— Повтори все снова, Устеин. Только помедленнее. Я только сейчас начинаю понимать, что это.

Она в нетерпении покачала головой. Неужели он, который столько видел и столько знает, не может понять простых вещей?

— Это мой блок. Я сама сплела его, когда была маленькой. Такие блоки есть только у нас, злат. Больше ни у кого. Когда мне скучно и я хочу услышать что-нибудь интересное, я делаю так…

И она продемонстрировала сложное движение левой рукой. Некоторые головки шевельнулись, изменили свое положение, рисунок паутины изменился.

— Разве ты не видишь? — спросила она. — Это рассказ о любви Корен и Джелиси, злат. Они очень любили друг друга и однажды убежали…

Она замолчала, внимательно глядя в лицо Хану.

— Неужели не видишь?

В голосе ее звучало разочарование.

Хан тупо смотрел на паутину.

— Нет, я ничего не вижу. Не понимаю. Сколько же рассказов может храниться в этом блоке?

Хан предположил было, что это просто запоминающее устройство.

Он ошибался. Устеин ответила:

— Здесь может храниться бесконечное множество историй. Я хорошо сделала этот блок. Хотя я и заняла всего лишь четвертое место на выставке, мой блок лучший. Видишь, и провода, и головки находятся в определенном порядке относительно друг друга. Они не двигаются, сохраняют свое положение, не нарушают общую конфигурацию. Я могу бесконечно менять их взаимное расположение. Достаточно сделать другой жест, другие движения руками.

Она замолчала, заметив, что Хан не понимает, глубоко вздохнула и начала снова…

Все смотрели на сверкающую паутину в руках девушки, и вот в их головах начали возникать видения: призраки из далекого прошлого, древние пророки, маги, бородатые тролли, бредущие по лесу, йоги, мгновенно переносящиеся с места на место, Миларепа, Тарот, Каббала, и Чинг, и ведьмы… И все это сделала девушка с волосами цвета меди, девушка, которая не умела ни читать, ни писать, ни заниматься любовью, которая даже не считала себя человеком… И тут раздался голос Лизендир:

— А что ты делаешь, чтобы вложить туда рассказ?

Она поняла, что представляет собой этот блок. И Устеин заметила это.

— О, я не рассказываю старые истории, я создаю снова. У нас, злат, много их, очень много — о любви, о прекрасных рыцарях, героях, о далеких странах. Никто не может знать их все. Но их нельзя рассказывать без конца. Это очень опасно. Они парализуют разум, волю, уводят слишком далеко от действительности, и в конце концов человек сам может запутаться в этой паутине и уже никогда не выберется оттуда.

Она помолчала, глядя на лица окружающих, на которых уже появились признаки того, что они поняли суть происходящего. Устеин очень хотела, чтобы Хан все это постиг. Устеин продолжала:

— Хан, любовь моя, почему не работает твой блок? Он сломался? Может, он… — она показала на Хату —… попробует поработать с ним?

Хата смутился. Он сказал, что это выше его понимания.

Хан ответил девушке.

— Нет, блок работает нормально, но он не сообщает мне о том, что я хочу знать.

Как он мог объяснить Устеин, что пороговый уровень слишком низок и информацию никак не выделить из шумов? Или сказать, что имеющихся данных недостаточно для обнаружения аномалии? Он ответил:

— Я не могу правильно установить все ручки управления блока.

— Я сделаю это потом, — сказала она, довольная, что поняла, в чем затруднения у Хана. — Я злат, поэтому умею это делать. Твой блок выглядит очень странно, но это ничего. Я немного подумаю и выполню все, как надо. Жаль, что твой блок очень большой и его невозможно носить с собой. Но неужели так важно то, что ты хочешь услышать? Я немного поняла, что сообщает твой блок. Это о чем-то, что находится где-то.

— Ты можешь перевести рассказ моего блока в свой?

— О, это очень просто. Подожди.

Она взяла моток проволоки, встряхнула его.