Постепенно она утомилась, сон овладел ею. Она легла в постель, Хан заботливо укрыл ее. Нежная улыбка скользнула по лицу девушки. Она что-то сказала на своем языке, Хан не разобрал. Он не мог уснуть. Сидел возле постели спящей и думал о ней.

Хан думал об Устеин. Девушка жила только настоящим. Она не была опутана цепями традиций, или, как это происходит в цивилизованном обществе, подсознательными цепями культурных ценностей. Единственное, что управляло ею, — чувство внутреннего баланса. Ведь для его проявления нужно было забыть о том, что ты — дитя цивилизации, и сознательно опуститься куда-то между диким зверем и рабом, ниже раба. Ведь раб несет какие-то общественные функции, делает какой-то вклад в развитие общества.

Но ведь она человек. Не лер. И не животное. И у нее сохранился разум, который можно было как-то использовать. Лизендир сделала Хана частично лером, чтобы стать ему хоть немного понятнее. А Устеин просто поглощала все в себя, спрессовывала в своем вечном настоящем.

Хан долго размышлял, пока не почувствовал, что сон одолевает его. Тогда он погасил лампу и лег рядом со спящей девушкой, которая доверчиво прижалась к нему.

Хан продолжал думать о ней. Он не был новичком в отношениях с девушками, но эта отличалась от всех, кого он знал раньше. Чем? Красотой. Но это была не внешняя красота, предназначенная, чтобы скрыть внутренний мир. В ней было что-то иное, нечто абстрактное, что невозможно ощутить материально. Видимо, связанное со временем. Итак, время. Жена? Дети? Любовь? Семья. Дети. Бронзовые волосы и стройные ноги… Время… Чувство времени… Дети…

И вдруг сон покинул его. Он понял. Получил ответ! Догадался, кто управляет воинами. Кто и почему. Для полной ясности требовалось задать несколько вопросов Хате. Простых вопросов. Впрочем, и так все ясно. Он взглянул на островок реальности, который находился рядом с ним. На спящую Устеин. Взглянул и уснул.

XII

Хан вскоре начал беспокоиться об Устеин так же, как о Лизендир. Если его предположения хотя бы частично правдивы, они находятся в величайшей опасности, гораздо большей, чем та, которую представлял для них Хата. Хану также стало немного жалко Хату и всех Воинов. Ведь они были всего лишь безмозглым орудием в руках кого-то, даже не подозревая об этом.

Но затем он вспомнил о зле, которое могут принести вселенной Воины — смерть, разрушения, разбитые семьи… У них было ужасное оружие: бомбардировка метеоритами. Правда, это оружие могло быть использовано против планет. Если бы Хан мог забыть об опасности, грозящей вселенной, и думал лишь об одной этой планете, он бы согласился с Лизендир: пусть они тут подыхают. Правда, он постарался бы сначала вывести отсюда людей, но увы! Эти бандиты угрожали вселенной, и их нужно было обезвредить раньше, чем они смогли что-либо предпринять. И совершить это могли только они, Хан и Лизендир. А для этого Хану нужно было завладеть обоими кораблями и добиться сотрудничества с Хатой. Хорошо бы вообще не вмешивать в это дело Лизендир и сделать все это быстро, так как он слышал разговоры среди Воинов, что скоро они собираются в новый набег.

Он направился на поиски Хаты. Обойдя весь дом, он не нашел ни малейшего следа его. Хата исчез. И Лизендир тоже. Хан тщетно расспрашивал клерков и Воинов, которые или не знали, где находится их предводитель, или не хотели говорить ему. Наконец, он встретился с мажордомом и уговорил его послать Хате гелиограмму. Мажордом заметил, что он не может сказать с уверенностью, приедет ли Хата, получив гелиограмму, Хан стиснул зубы. Хата может появиться через несколько дней, а без него он не сможет выполнить задуманного. Остальные Воины либо не доверяли Хану, либо не обращали на него внимания. А почему могло быть иначе? Ведь Хан, как и Устеин, для них не был личностью. Такой же зверек, как и девушка.

Хан вернулся в свои апартаменты. Когда он вошел в комнату, то увидел, что Устеин сидит на постели за своим обычным делом: причесывает волосы цвета темной меди. Он подошел, присел рядом. Им осталось быть вместе всего несколько дней… Или же, в случае удачи, они не расстанутся никогда. Хан легонько коснулся волос девушки.

— Дай мне гребень, я хочу причесать тебя.

Устеин с удивлением подала ему гребень. Хан коснулся ее волос, чувствуя, как в нем просыпается страсть.

Вскоре они забылись.

Хата не появился ни в этот день, ни в следующий. Хан проводил много времени с Устеин и с удивлением обнаружил, что она удивительно быстро понимает то, о чем он ей рассказывает. Она быстро приспособилась к мысли о том, что им придется жить в другом мире, где все люди дикие, вернее, свободные.

— Но мне будет там очень трудно.

— Я буду помогать тебе.

— Без тебя я никогда туда не поехала бы. Но ты будешь рядом. Не бойся за меня. Я сумею жить так, как хочешь ты, но я хочу просить тебя об одном.

— Проси, Устеин.

— Не заставляй меня сбривать волосы с ног. Я буду прятать их, если в твоем мире это будет считаться смешным. Но разве ваши женщины не прячут то, что некрасиво, и не выставляют напоказ только то, что может понравиться?

— Хорошо. Пусть будет, как хочешь ты. Я постараюсь привыкнуть.

Он погладил шелковистый мех, покрывающий ее ноги.

Он сидел задумавшись, а она смотрела на него ласково и нежно.

— Иди ко мне!

Так проходили дни и ночи. Хану не надоедало общество Устеин. Ее поведение было настолько разнообразно, а взгляды так оригинальны. Но вот наступил день, когда вернулся Хата, и время, отпущенное им, кончилось. Хата пригласил Хана к ужину. Хан попросил разрешения взять с собой Устеин, и, к его удивлению, тот не стал возражать, хотя цинично при этом улыбнулся. Улыбка эта встревожила Хана.

Стол к ужину был накрыт в большом холле. Когда они пришли, там уже была Лизендир. Выглядела она очень усталой, видимо, много работала. Однако Хан предполагал, что это не физическая усталость, а нечто другое. Вероятно, она пережила сильный стресс: ведь ей приходилось сотрудничать с Воинами, которых она ненавидела всей душой.

Хата в течение всего ужина не проронил ни слова. Вероятно, он был очень голоден. Хан с трудом сдерживался, чтобы не обратиться к нему с вопросами. Но вот, наконец, Хата заговорил.

— Вижу, что ты сотворил чудо со своей новой подругой, Хан. Я уже не могу относиться к ней, как к домашнему животному. Она стала человеком. Ты за несколько дней сделал то, на что требуется много тысяч лет. Но пойми, что это значит для нее. Ведь она никогда не сможет вернуться к злат. Она теперь знает слишком много. Если она окажется среди них, то будет несчастлива.

Хан почувствовал угрозу в этих словах. Сегодня Хата был в плохом настроении.

Но все же Хан решил идти вперед.

— С тех пор, как я появился на этой планете, многое беспокоит меня. Могу я задать несколько вопросов? У меня появились кое-какие подозрения. Если я неправ, то сохраню все при себе. Я никогда никому ничего не скажу, но если я хоть немного прав, то ты сам не захочешь ждать и потребуешь от меня действий.