— А что кирпич… Мы таких кирпичей можем полтонны привезти, — проворчал Мишка.
— Со дна реки? — хитро спросил Айсинг.
— С берега…
— Я, конечно, понимаю, что вы шутите, — сощурился Айсинг. — Но вообще этот кирпич представляет большой интерес.
— Уж и большой, — засомневался Лешка.
— Мне кажется, в археологии мелочей не бывает, — сердито сказал Айсинг. — И то, что сегодня мы с вами называем мелочью, завтра может обернуться крупным научным открытием. Недавно я вновь внимательно перечитал все, что мог, о пребывании Петра Первого в нашем городе. Ведь по сути дела русский флот, которым мы гордимся, родился в Воронеже. Посмотрите на эту гравюру, — и он протянул им плотный лист бумаги.
Река. Лес мачт. Суетящиеся люди. А на берегу в раскрытых дверях кузни стоит Петр в кожаном фартуке с молотом в руках и смотрит на корабли. На наковальне лежит якорь.
— А как прекрасно об этом написал Алексей Толстой! — взволнованно говорил Айсинг.
Он снял с полки книгу, отыскал нужную страницу и стал читать вслух, тепло и немного торжественно:
«Пылали все горны. Кузнецы в прожженных фартуках в соленых от пота рубахах, рослые молотобойцы, по пояс голые, с опаленной кожей, закопченные мальчишки, раздувающие меха, — все валились с ног, отмахивали руки, почернели. Отдыхающие (сменялись несколько раз в ночь) сидели тут же: кто у раскрытых дверей жевал вяленую рыбу, кто спал на куче березовых углей…
Петр в грязной белой рубахе, в парусиновом фартуке, с мазками копоти на осунувшемся лице, сжав рот в куриную гузку, осторожно длинными клещами поворачивал в том же горне якорную лапу. Дело было ответственное и хитрое — наварка такой большой части…»
Ребята оживленно зашептались.
Айсинг строго взглянул на них и продолжал читать:
«…Торопливо перехватывая руками, рабочие потянули конец. Заскрипел блок. Сорокапудовый якорь пошел из горна. Искры взвились метелью по кузнице. Добела раскаленная якорная нога, щелкая окалиной, повисла над наковальней. Теперь надо было ее нагнуть, плотно уместить…
Петр вымахнул из горна пудовые клещи и промахнулся по наковальне, — едва не выронил из клещей раскаленную лапу. Присев от натуги… наложил…»
Когда Айсинг поднял голову, в кабинете никого не было. Тихо поскрипывали створки открытого окна.
Археолог растерянно снял пенсне, протер его и снова надел.
— Странные молодые люди, — пробормотал он. — Зачем же было уходить в окно, когда есть дверь?
И сел дочитывать пухлую старинную книгу.
Глава шестая
По следу и назад
Когда Лешка и Мишка прибежали во двор Усатого, якоря уже не было и Сеньки тоже.
— Он часа два назад ушел в плавание, — спокойно сообщил Ленька.
— И якорь взял, — добавил Петька.
Но когда Мишка им сказал, что этот якорь, возможно, ковал сам Петр Первый, от их спокойствия не осталось и следа.
Правда, Лешка все еще сомневался:
— Так Айсинг же нам читал про большой якорь, а этот для корабля никак не годится. Маловат!
Мишка разволновался:
— Дурак! Если хочешь знать, Петр Первый за свою жизнь столько якорей выковал — не сосчитаешь! — И передразнил Лешку: — Для корабля… А может, наш для шлюпки!
— А что, — сразу согласился Лешка — Все может быть.
…И вот уже второй час продолжается погоня. Как они торопились! Так, наверное, за всю свою жизнь не бегал известный бегун Владимир Куц. Впереди по берегу реки мчался Мишка, за ним Петька, следом Ленька, а Лешка маячил где-то далеко позади. Сначала они бежали по пляжу, перепрыгивали через загорающих, затем по лугу, опасливо поглядывая на коров, потом по воде вдоль обрывистого берега под отчаянные крики разъяренных рыболовов, по лесу, по запутанным тропинкам, петляющим над рекой, пугая браконьеров-любителей.
— А вдруг он опять в баржу врежется, — оборачиваясь, кричал Мишка Петьке, — и наш якорь утопит?
— Я ему утоплю, — пыхтел Петька.
Лешка, наверно, потерялся. Издали слышались его отчаянные вопли:
— Ау-у… Ау-у…
Но ждать его было некогда.
Так они все бежали да бежали, а Усатого не было видно. Он, наверное, уплыл неизвестно куда, «обкатывать» новенькую запасную лодку.
Ребята устали и совсем медленно пошли вдоль реки.
Неожиданно навстречу им выскочил Лешка. Он так быстро мчался, что чуть не проскочил мимо них.
— Ау, — засмеялся Петька.
Лешка остановился как вкопанный:
— Вот вы где?! А я направление спутал.
И как он оказался впереди, никто не понимал, даже сам Лешка.
— Будем искать, пока не найдем, — решительно сказал Мишка.
— А если он в верховье уплыл, километров за двести? — ужаснулся Лешка.
— Все равно, — отрезал Мишка.
Погоня продолжалась. Ребята прошли еще немного и…
Почти у самой реки горел костер. И Сенька помешивал в котелке деревянной расписной ложкой аппетитное варево.
Изумление было взаимным.
— Гуляем? — придя в себя, спросил Сенька и посмотрел на часы. — В рабочее время?
— Якорь давай! — заорал Мишка.
— Вы слышали?! — удивился Усатый. — Сам подарил, а теперь назад требует. Это что ж выходит, ежели я кому часы подарю, а потом через неделю его поймаю и снимать буду — как он на меня посмотрит? — и, изобразив свирепость на лице, добавил: — Вот так посмотрит!
Сенька был по-своему прав. Но ребята знали, объяснять ему что-то бесполезно. Если Усатому станет известно, что его якорь ковал Петр, ни за что не отдаст. На базар оттянет.
Ребята уговаривали его по очереди, пока не охрипли. Но Сенька не сдавался. Он внимательно выслушивал каждого, не забывая время от времени помешивать уху. В заключение он произнес краткую, но выразительную речь:
— Уха готова!
Он снял котелок с костра и, осторожно держа его на вытянутых руках, пошел к лодке.
— Подзаправимся? — спросил Петька.
— Ага, — ответил Усатый, залез в лодку и оттолкнулся от берега. Он остановился на середине реки и с грохотом сбросил якорь.
— Вы от нас все равно не избавитесь, — многообещающе сказал Мишка. — Лучше отдайте якорь.
Ребята уселись на берегу.
— А чем я лодку прикалывать буду? — глубокомысленно ответил Сенька, хлебая уху.
— Усами! — разозлился Ленька.
— Вот ты как, — сказал Усатый, облизывая ложку. — Я уж было подобрел. Думаю, принесут мне сейчас ребятки другой якорь, а я им этот отдам. А теперь все!
Усатый закинул удочки, улегся на дно лодки и накрылся полосатым одеялом. Из-под одеяла глухо доносилось:
— Про усы, видишь, вспомнили… Я тут три дня стоять буду и три ночи, как Иван-царевич!.. А потом на вас посмотрю, какие вы будете…
— Клюет! — завопил Петька.
Усатый сразу вскочил. Все поплавки спокойно торчали над водой.
— Я тебе сейчас так клюну… как золотой петушок царя Салтана! — разволновался Усатый. — Знаком с литературой?
Наконец он угомонился и снова закутался в полосатое одеяло, хотя солнце пекло немилосердно. «Пар костей не ломит», — любил повторять Сенька.
Пока он дремал, «археологи» срочно провели совещание.
— Остается одно, — сказал Ленька, когда совещание закончилось, и стал раздеваться. Потом он раскрыл перочинный ножик и бесшумно нырнул.
Секунда, другая, третья… одиннадцатая…
Лодку Усатого внезапно медленно понесло по течению. Поплавки прибило к борту. Усатый по-прежнему лежал под одеялом. Он ничего не заметил.
Ленька вынырнул на том самом месте, где раньше стояла Сенькина лодка, держа в руке конец веревки.
Ребята поплыли к нему. Крепко вцепившись в веревку, они отбуксировали якорь к берегу.
Лодка Усатого исчезла за поворотом.
«Археологи» с шумом выволокли якорь на песок. Сейчас, когда он отмылся от земли, на одной из его лап можно было прочитать выбитую надпись. Мелкие узорчатые буквы сообщали:
«К сему руку приложил Петр».