Рохлин еще копошился со старушкой, стараясь придать ее лицу благородные черты. Обернувшись на шаги, он увидел Ревзина и вопросительно вздернул мохнатые брови.  Два медбрата вкатили Риту. Смерть стерла улыбку и набросила на заострившееся лицо вуаль безразличия. Рохлин оставил старуху в покое и стянул резиновые перчатки.

– Слишком торопилась насладиться жизнью, а наслаждение нужно растягивать… Что теперь об этом говорить? – Иннокентий спрятал руки в карманы пальто. – Сегодня она познакомилась со смертью, но не сделала надлежащих выводов.

Он сел на кушетку и замолчал. Долго глядел в пол, затем резко поднялся, суетливо заходил взад-вперед.

– Надо сменить работу. Надоели эти трупы, эта вонь. Все надоело! Открою кабинет женской консультации. Я же гинеколог по образованию. – Ревзин хрустнул пальцами. – Без меня не вскрывай. Всегда мечтал посмотреть, из чего слеплены стервозные бабы.

Он вышел на крыльцо, закурил. Будто дожидаясь его, из-за кустов выглянула тощая дворняга. Поджав хвост, она следила за Рев-зиным слезящимися, воспаленными глазами. Кажется, псина признала в нем родственную душу и думала, чем бы помочь. Ревзин горько усмехнулся. Пошарив в кармане, достал конфету, нагнулся и протянул ее на ладони. Собака шарахнулась, но потом осмелела и бочком подкралась к мужчине. Вместо благодарности она неожиданно цапнула его за руку! «Вот, сука!» – Ревзин отпрянул. Конфета упала в снег. Заливаясь радостным лаем, собака убежала. Ошарашенный паскудством Иннокентий смотрел, как на ботинки капает кровь. «Кругом сволочизм… во всех слоях… Раньше это было явление, теперь – образ жизни!»

Ревзин вернулся в морг, обыскал одежду Риты. Долго вертел в пальцах ставший ненужным ей пузырек.

Швыряя мертвую листву, осень куксилась и роняла слезы. Не в силах вынести ее сумасбродства, журавли уносили на крыльях дымку отчизны. По ночам луна смотрела на маскарад, устроенный рыжей хулиганкой, и с горечью пряталась за облаками. Природа готовилась к летаргии. И выпал снег. Почти сразу он растаял, добавив слякоти и грусти. Так продолжалось пару недель, пока зима не закутала тополя в искрящийся саван.

Тамара, новая сожительница Ревзина, водила пальцем по вспотевшему оконному стеклу. Палец рисовал смешные мордочки и, словно недовольный своей работой, ставил на них кресты.

– Хочу незабываемую ночь! Можешь ее подарить?

Иннокентий смотрел на белый, похожий на занесенное снегом кладбище, потолок. Отзвуки недавней эйфории приятно пощипывали мозг и не располагали к лишним телодвижениям. Хотелось просто лежать. Лежать, рисуя в голове узоры из мерцающих образов. Тамара подошла и потормошила его за плечо.

– Чего притих? Помер что ли?

Ревзин болезненно скривился.

– Чтобы провести незабываемую ночь, достаточно иметь хорошую память, – сказал он тихо и отрешенно.

– Ты уходишь от прямого ответа. Так сможешь или нет?

– Смогу. Выпей «Ноотропил» и раздевайся!

Тамара удивленно посмотрела на Ревзина.

– Зачем «Ноотропил»? Он повышает качество оргазма?

– Он повышает качество памяти! – Иннокентий закурил.

Раздражение распирало его и готовилось сорваться с языка потоком брани. Ревзин еле сдерживался, стараясь избежать скандала. Кто-кто, а он-то хорошо знал, от чего получают незабываемое наслаждение, к которому тянет вновь и вновь.

– А без него никак? – съязвила Тамара.

– Можно. Но боюсь, ты все забудешь!

– Не забуду! Каждую ласку я вспоминаю, как последнюю.

Настроение Ревзина окончательно испортилось, но в мозгах созрел хитрый план. Взъерошив волосы, Иннокентий потащился на кухню и вернулся с двумя бокалами красного вина.

– За незабываемую ночь! – произнес он тост.

Головная боль сдавила виски. Присев на кровати, Тамара силилась вспомнить минувшую ночь. Безрезультатно! Она растолкала Ревзина – хотелось выяснить, что произошло. Зевнув, Ревзин повернулся на бок. Потом, приподнялся на локтях, зевнул еще раз и бросил на нее рассеянный взгляд.

– Как?! Ты умудрилась все забыть? Ах, да-да… проблемы с памятью не дают наслаждаться воспоминаниями, – скаламбурил он. – Вчера ты испытала три оргазма. Запомнила хоть один?

Ревзин глумился. Тайный союз вина с клофелином отлично справился с поставленной задачей. В ушах Тамары шумело потревоженное море. Откуда-то далеким эхом звучал голос Иннокентия.

– Из памяти стирается все, даже собственная жизнь, не то что какая-то ночь! Помнишь ли ты момент рождения – величайшее событие своей жизни?

Ревзин сбросил одеяло, встал с кровати и потянулся.

Отвечать не хотелось, во рту першило. Свинцовая голова плохо держалась на шее и тянула вниз. Тамара прилегла.

– О чем ты? Я в то время ничего не понимала.

– А запомнишь ли момент смерти? Тоже нет. Потому что потеряешь память раньше, чем умрешь. Таковы свойства головного мозга, а ты говоришь… Я могу подарить наслаждение. Но где гарантии, что кто-то другой не подарит тебе более сочное? Тогда испытанное со мной удовольствие забудется, как несущественное. Все относительно, дорогуша… память избирательна.

Ревзин обыскал карманы брюк. В его пальцах завертелся целлофановый пакетик. На прикроватной тумбочке появилась насыпь стеклянной пыли.

– Опять?! Ты же обещал! – Тамара поджала губы.

Ее маленькие, выточенные из слоновой кости ноздри презрительно дернулись. Хотелось плюнуть в лицо Иннокентия, крикнуть, что он слабак и дрянь.

– Не мешай! – Ревзин разделил горку на две части и старательно вытянул неровные дорожки. – «Снег, снег, снег… Зима за облаками», – мурлыкал он под нос.

Ловя прекрасное мгновенье, Иннокентий закатил глаза

– Вот единственное блаженство, которое забыть нереально! Этот «снег», как награда и наказание.

– Да вы, батенька, поэт! – Тамара накинула халат и поплелась в ванную.

За окном линяли небеса. Опускаясь на землю, ажурные хлопья окончательно уничтожили остатки осеннего банкета.

Рука затекла. Ревзин поработал пальцами и разлепил веки. Паутина в углу, у самой гардины, трепыхалась в надежде заарканить сквозняк. Болезненное состояние парализовало волю. «Надо вставать, надо искать. Надо, надо, надо…» – Ревзина ломало. Не в силах подняться, он сдавил голову руками. «Подыхаю ежедневно, и нет спасения! Убежать от себя мешает бесконечная стена, облицованная безразличием. Сморщенная как куриный желудок душа хранит пепел кремированной любви и больше ничего. Может, это вовсе не пепел, а грязный иней, отравивший чувства? Да и была ли любовь? – мысли путались. – Где время покоя и безмятежности, где дивные арабески, написанные пьяным воображением? Ничего нет, только стены. Стены душевной пустоты. Мрачные тона бытия, томящие сознание», – Ревзин поймал себя на мысли, что он действительно поэт!

По подоконнику барабанил дождь. Под монотонный звук в голове Ревзина рождались и умирали мысли: «Никто не нужен мне и никому не нужен я. Зачем человеку жизнь? В чем ее прелесть и величие? В любви, которая лишает сна, покоя и причиняет массу страданий? Нет, только не в ней! Она такой же наркотик, как гадость в шприце. Нет сил противостоять соблазну! Я слаб. Каюсь и ненавижу себя. Мир катится в тартарары, скрипит колесами несмазанной телеги. Но вот в чем парадокс – стоит пустить по вене маковую слезу, и он сразу преобразится, поменяет тональность и ритм. Деньги. Нужны деньги! У кого занять? Никто не верит в мою порядочность: боятся, что не верну. Сволочи, тупые сволочи! Надо украсть, на худой конец – обмануть! – Логика Ревзина выстраивалась и рушилась, по принципу домино. – Позвонить по старой памяти Тамарке?! Пусть похотливая сучка возьмет у своего хахаля на дозу. Неужели она забыла чувства, которые питала ко мне? Продажная мармулетка!» – озлобление придало сил, заставило Иннокентия подняться с дивана.

Еще вчера к нему шли с надеждой состоятельные дамы; его боготворили. Мужья доморощенных цариц заискивающе улыбались при встрече. Царицы кокетливо раздвигали ляжки, не подозревая, какую тошнотворную реакцию вызывают у Ревзина своими ужимками. Сегодня некогда признательные клиентки отворачиваются, проходят мимо. В лучшем случае делают вид, что не узнали. За полтора года жизнь раскололась вдребезги. Тоненькая вена оказалась весьма прожорлива. Чтобы ее накормить, пришлось пустить с молотка целое состояние. Ревзин отдернул штору. Дождь выдохся, уронил последние капли в разлитое на асфальте небо. Сквозь расползающиеся тучи выглянуло солнце и подмигнуло Ревзину. Вяло пиликнул телефон.