XIX

Ариана вела слишком резко, на вкус Адамберга, он любил сидеть в машине, привалившись головой к стеклу, и чувствовать, как его качает, словно в колыбели. Проезжая по темным улицам, Ариана смотрела по сторонам в поисках ресторана.

— У тебя хорошие отношения с этой толстухой в погонах?

— Это не толстуха в погонах, а божество о шестнадцати руках и двенадцати головах.

— Вот оно что. А я и не заметила.

— И тем не менее. Она ими пользуется, когда ей вздумается. Скорость, масса тела, неприметность, сериальный анализ, переноска тяжестей, физическая мутация — в зависимости от обстоятельств.

— И еще дурное настроение.

— Если ее это устраивает в данный момент. Я часто ее раздражаю.

— Она в связке с пестроволосым парнем?

— Это Новичок. Она занимается его обучением.

— Не только. Он ей очень нравится. Он хорош собой.

— Очень ничего себе.

Ариана резко затормозила на светофоре.

— Но поскольку жизнь устроена неправильно, — продолжила она, — твоей лейтенантшей интересуется тот развинченный франт.

— Данглар? Интересуется Ретанкур?

— Если Данглар — это долговязый элегантный мужик, державшийся подальше от нас, то да. С манерами брезгливого академика, который явно не прочь пропустить стаканчик, чтобы взбодриться.

— Он самый, — подтвердил Адамберг.

— Так вот, он влюблен в толстую блондинку. Но бегая от нее, он не станет ей ближе.

— Любовь, Ариана, — единственное сражение, которое можно выиграть, отступая.

— Что за идиот это сказал? Ты?

— Бонапарт, а у него со стратегией было все в порядке.

— А ты что делаешь?

— Отступаю. У меня нет выбора.

— У тебя неприятности?

— Да.

— Тем лучше. Обожаю чужие истории, а главное, чужие неприятности.

— Давай паркуйся, — сказал Адамберг, указывая на свободное место. — Поужинаем здесь. Какого рода неприятности?

— Когда-то муж ушел от меня к мускулистой санитарке на тридцать лет моложе его, — продолжала Ариана, паркуясь. — Вечно они поперек дороги становятся. Санитарки.

Она уверенно потянула на себя ручной тормоз, издавший сухой скрежет, и этот звук послужил единственным заключением ее истории.

Ариана была не из тех врачей, что терпеливо дожидаются конца ужина, чтобы перейти к делу, стремясь из вежливости отделить мерзости морга от радостей застолья. Не переставая жевать, она нарисовала на бумажной скатерти раны Диалы и Пайки в увеличенном размере, чтобы комиссар вник в проблему. Уголки и стрелки отмечали характер нанесенных ударов.

— Помнишь, какого она роста?

— Метр шестьдесят два.

— То есть это женщина, на 90 процентов. Есть и еще два довода: первый — психологического порядка, второй — ментального. Ты меня слушаешь? — неуверенно спросила она.

Адамберг несколько раз кивнул, не прекращая раздирать кусочки мяса, нанизанные на шпажку, и размышляя, пытаться ли ему переспать сегодня с Арианой или ну его. Ее тело чудесным образом — возможно, благодаря ее любви к необычным смесям из разных напитков — забыло, что ему шестьдесят лет. Эти мысли отбрасывали его на двадцать три года назад, когда он, так же сидя напротив нее в кафе, пожирал глазами ее плечи и грудь. Но Ариану занимали только покойники. По крайней мере внешне, потому что женщины, тщательно следящие за собой, так умело скрывают свои желания, что часто забывают о существовании оных и изумляются, внезапно обнаружив их. Камилла же, напротив, будучи неудержимо естественной, на такое притворство неспособна, и ее просто заставить задрожать и вспыхнуть. Ариана такого прокола себе не позволит, Адамберг даже не надеялся.

— Психологическое и ментальное — это не одно и то же?

— Под «ментальным» я понимаю компрессию «психологического», накопившегося в течение длительного времени, последствия чего столь подспудны, что их иногда по ошибке принимают за врожденные черты личности.

— Понял, — сказал Адамберг, отодвигая тарелку.

— Ты меня слушаешь?

— Конечно.

— Очевидно, что мужчина ростом 1,62 метра, а таких немного, никогда бы не решился напасть на громил вроде Диалы и Пайки. Тогда как женщины им бояться нет резона. Уверяю тебя, когда их убивали, они стояли себе и в ус не дули. Второй аргумент, ментального характера, даже интереснее: в обоих случаях первой раны с лихвой хватило бы, чтобы свалить жертву на землю и прикончить. Такую рану я называю первичным надрезом. Вот тут, — Ариана поставила точку на скатерти. — Оружие — острый скальпель, рана была смертельной.

— Скальпель? Ты уверена?

Адамберг, нахмурившись, наполнил бокалы, пытаясь отделаться от неуместных эротических грез.

— Уверена. А когда убийца вместо ножа или бритвы выбирает скальпель, это значит, что он умеет им пользоваться и ему известен результат. И тем не менее она нанесла еще два удара Диале и три — Пайке. Эти надрезы — я назову их вторичными — были нанесены, когда жертва уже лежала на земле, поэтому они не горизонтальны.

— Я внимательно тебя слушаю, — сказал Адамберг, не дожидаясь, пока Ариана его об этом спросит.

Она подняла руку, прося передышки, глотнула воды, потом вина, потом опять воды и снова взялась за ручку.

— Вторичные надрезы свидетельствуют о том, что убийца позволил себе роскошь перестраховки, то есть налицо стремление к образцово-показательному результату и по возможности безупречному исполнению. А избыточный контроль, проверка для очистки совести — безусловные пережитки школьной дисциплины, ведущие к неврозу перфекционизма.

— Да, — сказал Адамберг, подумав, что Ариана вполне бы могла написать книгу о компенсаторной кладке в пиренейской архитектуре.

— Эта жажда совершенства — всего лишь защита от угрозы окружающего мира. И она, как правило, — привилегия женщин.

— Угроза?

— Жажда совершенства, проверка мира. Такие симптомы наблюдаются лишь у незначительного числа мужчин. Вот я, например, проверила сейчас, хорошо ли закрыта машина. А ты — нет. А также, что ключи в сумке. А твои где, ты в курсе?

— Полагаю, что на месте, висят на гвоздике в кухне.

— Ты полагаешь?

— Да.

— Но не уверен.

— Иди ты, Ариана, поклясться я не могу.

— По одному этому, даже не видя тебя, я могу заключить, с погрешностью 12 процентов, что мы европейцы, ты мужчина, а я женщина.

— Проще все-таки посмотреть.

— Не забывай, что убийцы Диалы и Пайки я не видела. Но это женщина, ростом 1,62 с вероятностью 96 процентов, исходя из результатов сопоставления наших трех параметров. Вывод сделан при допущении, что средняя высота каблуков — 3 сантиметра.

Ариана отложила ручку и выпила вина, глотнув воды до и после.

— Остаются следы от уколов на руке. — Адамберг взял ее роскошную ручку, но ограничился отвинчиванием и завинчиванием колпачка.

— Уколы сделаны для отвода глаз. Преступница, возможно, пыталась представить их наркоманами и направить следствие по ложному пути.

— Шито белыми нитками, тем более что укол всего один.

— Ну, Мортье-то поверил.

— Если уж на то пошло, она могла всадить им героин.

— А может, у нее его не было? Отдай мне ручку, ты ее сломаешь, а она мне дорога.

— Как память о бывшем муже?

— Именно.

Адамберг перекатил ручку по столу, и она застыла в трех сантиметрах от края. Ариана убрала ее в сумку, к ключам.

— Кофе будешь?

— Да. Попроси еще мятной настойки и молока.

— Ну разумеется. — Адамберг поднял руку, подзывая официанта.

— Все остальное — мелочи, — продолжала Ариана. — Думаю, убийца — дама в возрасте. Молодая женщина не рискнула бы остаться ночью наедине с такими парнями, как Диала и Пайка, и к тому же на пустынном кладбище.

— Действительно. — Адамберг тут же вспомнил о своем намерении переспать с Арианой, не отходя от кассы.

— И наконец, я считаю, как и ты, что, скорее всего, она не чужда медицине. На это указывают не только выбор скальпеля в качестве орудия убийства и умение вонзить его прямо в сонную артерию, но и использование шприца, твердой рукой вколотого в вену. Она расписалась трижды.