Я болел целый месяц. Китти рассказывала мне потом, что я часто бредил и кричал во сне.

Я постоянно спрашивал о Бенни. Со мной сейчас же начинали говорить о чем-нибудь другом и не отвечали на мои вопросы. Но один раз я услышал, как тетушка разговаривала с Китти. (Они думали, что я сплю).

- Бедный мистер Уоллес, - говорила шепотом Китти. - Я заходила сегодня к Конвеихе в лавку. Он стал совсем седой и так сгорбился, бедняга, что на него смотреть жалко.

- Еще бы, - отвечала тетушка, - такое горе!..

Я уткнулся в подушку и заплакал.

Когда я встал с постели, курточка висела на мне как мешок, а рукава были чуть пониже локтей.

Я вырос на целую голову.

Весь следующий год прошел у нас тихо. Мы много читали, много занимались. Я стал хорошо учиться, и мистер Гримшау объявил меня вторым учеником.

Сороконожки больше не собирались.

21

Большой корабль приближался к Ривермуту.

Три мачты врезались в небо. Как спички, чернели реи.

На самой высокой мачте полоскался в ветре флаг. Я и Перец Виткомб стояли на краю пристани и, устроив из ладоней зонтики, смотрели на корабль.

- Он идет к нам чиниться, - сказал Перец.

- А ты почему знаешь? - спросил я.

- Что же ему тут делать? - ответил Перец. - Такие большие корабли не приходят к нам за грузами.

- Смотри, смотри, Перец! - закричал я. - Матросы!

- Где, Где?

- Вон там на носу.

- Вижу. А сколько их всего на корабле? Ты как думаешь?

- Человек тридцать!

- Только тридцать? На таком-то фрегате?

- Ну, фрегат! Обыкновенный пакетбот.

Корабль стал на якорь. Матросы спустили шлюпку. Шесть пар весел взлетели и разом воткнулись в воду.

- Здорово гребут, - сказал Перец.

Шлюпка подошла к берегу.

- Ловите, пареньки! - крикнул один матрос и бросил нам канат.

Мы поймали мокрую петлю и надели на чугунную тумбу.

Матросы, разминая плечи и оправляя куртки, выходили на пристань.

Первый был молодой белокурый парень в шапке набекрень. Он шел, размахивая руками, и что-то напевал себе под нос. Второй, юркий, смуглый, с серьгой в ухе, был похож на обезьяну. У третьего квадратная борода росла прямо из шеи, он шагал вразвалочку, широченные плечи покачивались на ходу.

Да ведь это старый тайфунец с картинками!

И я сразу вспомнил, как его зовут.

- Матрос Бен! Матрос Бен!

Бородатый матрос остановился и растерянно оглянулся.

- Вы меня не узнаете, матрос Бен?

- Боюсь, что вас никогда не видал, молодой джентльмен.

- Как же вы меня забыли? Два года тому назад на «Тайфуне»... Вы еще тогда обещали нарисовать у меня на руке якорь.

- А, как же, как же! Мастер... мастер...

- Том, - подсказал я.

- Мастер Том из Нового Орлеана. Ну и выросли же вы с тех пор!

- Матрос Бен, пойдемте, пожалуйста, к нам в гости, - упрашивал я матроса.

- Что вы, мастер Том, я ведь у вас никого не знаю, - отказывался Бен.

- Дедушка будет очень рад. Он сам был моряком, капитаном. К нему всегда приходят в гости матросы. И я ему про вас много рассказывал, так что вы почти что знакомы, - уговаривал я.

- Ну ладно, - сказал матрос Бен. - Вот только спрошу у боцмана.

Я поискал глазами Переца. Он расположился на тумбе с ведерком и удочкой.

- Перец, идем с нами, - сказал я.

- Нет, - сердито ответил Перец. - Сейчас рыба хорошо клюет.

Перецу, конечно, было досадно, что это я, а не он, дружу с настоящим матросом.

Дедушка встретил матроса приветливо.

- Здорово, приятель! - сказал он. - Внук прожужжал мне о вас все уши. Том, закрой двери. Не будем мешать тетушке.

Он усадил Бена в кресло и принялся расспрашивать его о судьбе и о корабле, на котором Бен приехал.

Дедушка вспомнил о своих морских путешествиях, Бен рассказывал о своих, и они скоро разговорились, как старые друзья.

- Сбегай к Китти, Том, - сказал дедушка. - Пусть она принесет нам мадеры. Мы с мистером Бенжаменом выпьем за море и за старых моряков.

Я бросился в кухню.

- Китти, дайте мадеры и два стакана, - крикнул я и сейчас же побежал обратно. Я очень боялся, что Бен расскажет без меня самое интересное.

- ...Вы совершенно правы, мистер Бенжамен, - говорил дедушка, мертвая зыбь дело серьезное. Вот когда я плавал на корвете «Колумб» в 1807 году...

Скрипнула дверь, и Китти с подносом в руках вошла в комнату.

- Господи! - вдруг вскрикнула Китти и уронила поднос.

Графин и стаканы со звоном разлетелись вдребезги.

Китти опрометью кинулась в кухню.

- Это привидение! Это привидение!.. - кричала она.

Матрос Бен вскочил. Он покраснел как рак, а глаза стали у него совсем круглые. Бен с шумом отбросил кресло и побежал вслед за Китти.

- Они сошли с ума, - сказал дедушка и постучал пальцем по лбу.

- Что разбилось? Кто сошел с ума? - В комнату влетела тетушка Эбигэйль. В одной руке у нее была пыльная тряпка, в другой метелка.

- Китти и матрос Бен, - сказал я.

- Какой матрос? Почему матрос? - закричала тетушка и, размахивая метелкой и тряпкой, понеслась на кухню.

Мы с дедушкой отправились за ней.

В кухне возле плиты стояли матрос Бен и Китти. Китти уткнулась лицом в куртку матроса Бена и громко всхлипывала. Бен гладил ее по голове своей большой красной рукой, у него тоже были мокрые глаза.

- Извините, сэр, - сказал матрос Бен дедушке. - Она наконец нашлась!

- Этого только не хватало!.. - воскликнула тетушка, никого не слушая. - В моем доме она целуется с матросами. Вон! Чтобы ноги вашей тут не было.

- Охотно, мисс Нёттер, - сказала Китти. - Вот только соберу вещи. Это мой муж.

- Муж? Врет! - закричала тетушка.

- Попрошу вас, мисс... - Матрос Бен шагнул к тетушке.

Но дедушка отстранил его рукой. На лбу у дедушки появилась большая морщина.

- Успокойтесь, Эбигэйль, и уходите к себе в комнату.

- Я не позволю!.. - крикнула тетушка.

Она взглянула на дедушку, разом осеклась и вышла из комнаты.

- Мистер Бенжамен, Китти, - сказал дедушка. - Пойдемте ко мне и расскажите, в чем дело.

Мы уселись вокруг стола. Я примостился поближе к Бену и уставился ему прямо в рот.

- Одно скажу, - начал матрос Бен и стукнул по столу широкой ладонью. - Пусть меня смоет шквал, если я оставил свою жену по доброй воле. Я ее крепко люблю и любил.

Китти покраснела, как морковь, и стала крутить в руках уголок передника.

- Может, Китти вам рассказывала, что мы после свадьбы поселились в Нью-Йорке, в гостинице против доков. Хорошие это были деньки. Лучших и во сне не видать. Надо вам сказать, что мать моя отдала канат на тот свет раньше, чем я научился звать ее. Мне не было и пяти лет, когда отец первый раз взял меня с собой на шхуну. С той поры я и шныряю по морям. Так вот, жили мы с Китти душа в душу три месяца. На четвертый увидел я, что деньги, - хранили мы их в Киттином чулке, - убывают, как вода в отлив. Тут я оробел: какая, думаю, работа на суше? А оставлять бедную мою Китти страх как не хочется. Каждый день крейсирую я в доках: ищу, как бы подзаработать. Ничего не попадается. И вот в одно утро на насыпи №17 окликает меня какая-то каналья в белой шляпе, делает мне знаки, зовет. Я подхожу.

- Здравствуй, старина, - говорит он мне.

- Здравствуй, сэр - отвечаю я.

- Что? Работы ищешь? - спрашивает.

- Ищу, - говорю я. - Да только ее что-то и в подзорную трубу не видать.

- Пойдем. Может, за стаканом эля что-нибудь и сыщется.

И пошел я за ним как дурак в кабачок «Трех морских свинок». Поставил он передо мною бутылку и говорит:

- Скажу без лести: много я на своем веку матросов перевидел, но такие плечи и бицепсы вижу в первый раз. Это просто грех, чтобы такой человек пропадал в матросах или еще хуже того - в грузчиках. Бьюсь об заклад на пятьдесят долларов - быть вам боцманом, и я даже знаю, на каком судне. Ночью из Нью-Берфорда выходит китолов «Буревестник». На нем как раз не хватает одного человека.