Парнишка прикинулся сиротой. Но в это время вошёл рыжеусый матрос, Семён Горобец, и обрадованно пробасил:
- A-а, старый знакомый!
Максимка вскинул на него умоляющие глаза, «дескать, не выдавайте!» Но Горобец продолжал, как ни в чём не бывало:
- Как батя? Жив-здоров?
- Сирота! - разозлился молоденький офицер, - «Бати не упомню, маманьку тож!» И не стыдно?
Максимка опустил голову.
- Так кто он таков будет? - офицер повернулся к Горобцу.
- Кузьмы Рыбальченко сын, ваше благородие. Батько на корабле в бухте остался.
- A-а это тот самый…
- Он самый, ваше благородие. Вы ещё тогда приказали убрать их с кургана, двое их тогда было…
- Припоминаю. А где живёт эта «сирота», знаешь?
- А как же! В соседях раньше ходили.
- Вот что, Горобец, - принял решение офицер, - сведёшь мальца к матери.
- Слушаюсь, ваше благородие!
- Да родителей упреди, чтоб следили.
- Ужо скажу, пускай загривок ему почешут малость!..
После этого случая отец и настоял, чтобы мать с сыном уехали в Симферополь - там безопасней. …Арба движется медленно-медленно, и, когда вползает в огромную лужу, мальчишке кажется, что это вовсе не арба, а корабль. И плывёт он по морю. Вот только грязь, поднятая колёсами, выдаёт его глубину. Мимо «корабля» проплывают насупленные горы, размытые ливнями, и кажется, что они своей грозной массой вот-вот раздавят узенькую взмочаленную ленту дороги и всё, что по ней идёт, ползёт, движется…
Два старых солдата, сопровождающие обоз, размеренно дымят и ведут бесконечные разговоры. Мальчишка, занятый своими невесёлыми думами, почти не воспринимает их голосов, но, помимо его воли, они сами вплетаются в сознание. -…Сбег Меныпик из Севастополя, - говорит один солдат, - а ещё главнокомандующий.
- Не сбег, а силу скапливает, - не соглашается с ним другой, - вот соберёт воедино всё войско да как вдарит.
- Жди! Как же тебе, вдарит. Разевай рот ширыне.
- Ты не моги так думать. Самим царём-батюшкой Меныпик наиглавным поставлен. В товарищах они с царём-батюшкой ходют… Башковитый…
Но в голосе солдата, хоть он и защищает никому не понятные действия генерал-адмирала Меншикова, не чувствуется уверенности. И не соглашается он со своим товарищем больше по привычке.
Арба продолжает катиться. Впереди показалось несколько домиков. Они отгородились от мира тополями, но деревья, уже лишённые листвы, не в состоянии укрыть мирные жилища садоводов. Это - Бельбекская долина. И без того тяжёлая дорога здесь просто непроходима и можно только удивляться, как всё же движутся по ней люди, телеги, как подвозят к Севастополю вооружение!
Вот в стороне, почти утонув в грязи, застряло не меньше десятка орудий.
Наверное, чтобы их не потерять окончательно, возле пушек выставлен часовой.
- Застряли? - спрашивает возница часового.
- Знамо дело, застряли, - отвечает тот, - рази при таком раздорожье в Севастополь доберёшься?
- Лета будете ждать али как с орудиями? - ехидничает солдат.
Часовой злится, как будто он виновен в задержке:
- Ты… того… не плети языком… Унтер за лошадьми побег…
Солдат-возница в знак примирения отсыпает часовому махры на пару закруток. Обоз двигается дальше…
Проехали ещё с версту, когда неожиданно из-за холма выскочила группа всадников.
- Англичане! - закричал солдат и прыгнул в грязь.
За ним последовал его товарищ. Над головами засвистели пули - это солдаты стали отстреливаться.
Поначалу Максимка ничего не понял и продолжал сидеть на подводе. Но, когда увидел вражеский разъезд, ему стало ясно - англичане пытаются пленить обоз.
Странное дело, Максимке совсем не было страшно, он даже обрадовался чему-то.
Мгновенно соскочив с арбы, мальчишка плюхнулся в грязь рядом с возницей.
Вот прямо на них мчатся двое. Солдат неожиданно прекратил стрельбу. Максимка торопливо дёрнул его за рукав:
- Дяденька, пали, дяденька…
Но тот не отвечает, штуцер тоже молчит. Парнишка поворачивается к солдату и видит, что он мёртв. Не раздумывая, Максимка тянет штуцер к себе, прицеливается… И вдруг во рту делается сладко-сладко, словно маманя сунула за щёку леденец. Он пытается приподняться и тут же теряет сознание…
Через несколько минут подоспели русские казаки, и англичане бросились удирать.
Обоз стал готовиться в путь.
Максимкина мать бегала меж подвод и искала сына.
Вот только что был здесь, а сейчас провалился, как сквозь землю! Может, убило и засосало в грязь? Женщина месит ногами тягучую жижу, но Максимки нигде не видно.
Лишь один картуз с обломанным козырьком вмят в землю. Ничего не понимая, она поднимает картуз и смотрит на него. Смотрит долго и страшно.
На плечо ложится рука.
- Помоги, мать.
Женщина помогает солдату поднять на арбу убитого товарища и с окаменевшим взглядом отходит в сторону.
- Ты чего, мать?
- Сынок, сынок-то мой… сынок мой где?!..
- Вот только туточки был. Найдётся, - утешает женщину солдат. - Садись, поехали!
Но та словно не слышит.
- Садись, - пытается уговорить её солдат.
Но она не отвечает.
Трогается обоз, скрипя и чавкая. Он всё дальше и дальше уходит к горизонту. И лишь одна женщина, не разбирая дороги, идёт в противоположную сторону…
Колька сидел у лафета и внимательно следил за Кондратом Субботой. Тот банником чистил ствол пушки.
- Нагорело! - Матрос смахнул рукавом рубахи пот и присел рядом с мальчишкой.
- Дядя Кондрат, - тотчас же заговорил Колька, - я вот всё думаю: если в ствол побольше заряду заложить, бонба дальше полетит?
- Ствол разорвёт, - ответил Суббота, - кажной маркеле свой заряд положен. На него и рассчитано литьё.
Колька провёл рукой по чугунной шероховатости орудия.
- И придумал же кто-то! - с уважением проговорил он.
- Маркелу не один человек придумал. - Кондрат встал и снова взялся за банник. - Вот этого, - продолжал он, показывая пальцем на маленькое отверстие в стволе (через него поджигали порох), - при Петре Великом, может, ещё и не было. Поди ж ты, небольшая выдумка, а стрельбу облегчает… Я вот тоже про этот запальник кое-чего придумал. Надо будет их благородию Алексею Петровичу Дельсалю доложить. Доброй он души человек.
Колька внимательно смотрел на маленькую дырочку в чугунном литье и не мог понять, что ещё можно такого придумать?
- Тут вишь какая загвоздка, - продолжал Кондрат, - закипает отверстие так, что прут калильный не просунешь. Вот и выходит задержка в стрельбе. Один кондуктор скорострельную трубу придумал: отстрелялась - новую вставили. Оно бы и хорошо, - продолжал вслух развивать свою мысль Суббота, - но вытаскивать после выстрела горелую трубку трудно. А мне так мерещится: трубку надо с резьбой вставлять да салом смазывать…
- Николка! - раздался голос унтер-офицера Белого. - А ну, бегом в блиндаж: их благородие кличут.
Колька сорвался с места и, запыхавшись, скатился в землянку.
- Опять у орудий?! - строго спросил Забудский, но тут же смягчился: - Как магнитом тянет!
- Я Кондрату Субботе подсоблял…
- Ладно, ладно, не сержусь. - Он протянул мальчику пакет. - Вот, снеси на сто вторую батарею командиру.
Колька засунул бумагу за пазуху, надел бескозырку и, прихлопнув большими сапожищами, отдал честь.
- Есть снести пакет их благородию, командиру батареи лейтенанту Бурлеа!
- Ишь ты, - засмеялся находившийся в землянке Дельсаль, - всех командиров знает.
Вот это вестовой!
Чётко повернувшись кругом, Колька выскочил из землянки.
На дне траншей и воронок блестела вода. Земля не успевала просохнуть. Уже несколько дней подряд, ненадолго прерываясь, лил дождь.
Не доходя до батареи, мальчишка заметил в ещё зелёной траве золотистую шляпку гриба. Он раздвинул жухлые листья над травой и обнаружил целое семейство сыроежек. Колька снял бескозырку и быстро наполнил её грибами. «Снесу командиру - зажарим», - решил он и зашагал быстрее.