Каждый из парней пытается завоевать ее внимание, словно делят кусок добычи. Это немного напоминает ревность, потому что я тоже хочу, чтобы она обратила на меня свое внимание. Но этот момент так и не наступает. Мы слушаем о диване, шляпах и брелоках. Я делаю заметку, что ей нравятся личные вещи. Предметы, которые смущают тебя. Ей становится хорошо от всей херни, из-за которой ты чувствуешь себя дерьмово.

Она так и не называет мое имя. Все парни делятся чем-то, кроме меня.

— А сейчас я хочу, чтобы вы выбрали один пункт, который вызывает у вас сильные чувства, и написали об этом сочинение.

Какого хрена, твою мать?

Моя рука взлетает вверх.

— Грейсон? — Она и бровью не ведет.

Грейсон. Могу ли я сойти с ума от того, каким низким и хриплым голосом она произносит мое имя? Черт, мне хочется еще раз услышать, как она меня зовет, но только ближе и тише. Вот отлетают пуговицы, шелк с легкостью рвется, мягкая кожа, которую можно укусить.

— Почему вы не спросили меня?

— Сегодня твой первый день в классе, я не хотела давить на тебя.

Я хотел бы проверить свою теорию, но сейчас мне это не удастся.

— А вы будете читать наши сочинения?

Она немного колеблется.

— В этом вся суть. Обратная связь поможет вам улучшить и, в итоге, подготовить ваши работы для публикации.

Не могу сдержать ухмылку. Публикации. И виньетки. Она так чертовски, претенциозна. И вместо того, чтобы раздражаться, я нахожу это привлекательным.

— Осталось всего пятнадцать минут, тебе следует поторопиться, — щурится она.

— Хорошо, мисс Уинслоу.

Что-то мелькает в ее глазах, прежде чем она отворачивается, а я начинаю писать, потому как это важно. Получив ее одобрение, я смогу отправить сообщение моей команде. Я думаю о своих приемных братьях и о том, что заставляет их чувствовать себя дерьмово. Вспоминаю про Джордана Клиника, из-за которого моему брату было плохо. Случилось это сразу после того, как он попал в бейсбольную команду в старших классах.

Решаю, что напишу его историю, выдав ее за свою собственную. Я мало что знаю о бейсболе, я закончил играть в подобные игры в пять лет, поэтому буду сочинять. Так ведь дети делают, нет? Сейчас я представлю, как и что должно быть.

Самый счастливый день в моей жизни, когда меня взяли в команду по бейсболу в старшей школе. Я и мои друзья праздновали и валяли дурака. Мы были ненормальными и бросали камни в окна и метили стены. Мне кажется, все заслужили это, кроме Джордана Клиника. Мистер Джордан всегда очень хорошо относился к детям, но мы разбили его окно и разрисовали все краской.

Я на самом деле пишу так, как брат мне рассказывал.

На следующий день я достал свою форму и перчатку защитника, такую красную специально на правую руку. А потом рассказал все своему младшему брату, пытаясь переделать все в шутку, но даже ему было понятно, как хреново я себя чувствовал в тот момент Джордана Клиника. Как пожилой человек отреагирует, когда увидит, что мы натворили? Я надел форму, чтобы похвастаться перед ним, но все равно чувствовал себя ужасно…

Комната вместе с ним до сих пор стоит у меня перед глазами, я даже могу ощутить исходящее от него чувство вины.

Немного жестковатая история, надеюсь, она на нее купится. Насилие, лишенное смысла, вина. Думаю, я не прогадал.

6 глава

Эбигейл

Студенты заполняют пространство вокруг меня своим глубоким, сбивчивым дыханием. Вдох. Выдох. Прямо как в школе, медитируют, дабы успокоиться. Через несколько минут они покинут здание, оставляя дверь Эстер далеко позади.

Моя встреча с ней началась пятнадцать минут назад, но я все еще нахожусь здесь, хотя и не должна. Я провела несколько занятий в тюрьме, как и обещала, и сейчас мне нужно, чтобы она позволила мне выйти из проекта. Она будет расстроена, но вся эта ситуация слишком сложна. Он чересчур труден для меня.

Я расправляю плечи и стучу.

— Войди, Эбби, — зовет она сразу же после стука, ее голос спокойный, выжидательный, но не нетерпеливый.

Я захожу внутрь и вижу Эстер, стоящую перед своим столом. Известно ли ей, что нас разделяет всего два метра? По ее вежливой улыбке и руке, сжимающей плечо, я понимаю, что она это знает.

— Прошу прощение за опоздание, — говорю я, — не знаю, что на меня нашло.

— Не о чем волноваться.

Вот так вот: никакого давления. Она садится за свой стол, ожидая меня, чтобы поговорить.

— Что ж, — начинаю я сбивчиво, — последние несколько занятий прошли хорошо, по крайней мере, они не издевались надо мной, как в первый раз, но, тем не менее, есть кое-что, о чем мне бы хотелось поговорить.

— Ты нашла с ними общий язык, — ободряюще кивает Эстер.

— Сначала они… сопротивлялись. Но на второй части задания, начали раскрываться. Это было приятно, — я вспоминаю, как мы вместе смеялись. Может быть, эта была наша маленькая связь. Правда, мне все еще кажется, что им нужен кто-то другой, постарше. Человек, который захочет быть там. Мне же следует быть где угодно, только не в тюрьме. — Так что это не полный провал, но…

Она ждет.

— Это все еще не работает. Я не поменяла своего мнения, до сих пор считаю, что все может выйти из-под контроля, — на самом деле я единственная, кто не может себя контролировать.

— Звучит прямо противоположно, — отвечает Эстер.

— У меня появился новенький ученик, — говорю я, — несмотря на то, что класс был переполнен.

— О, — произносит она, вот и все изобилие чувств в одном лишь звуке.

— Думаю, ему понравилось заниматься, но у меня уже достаточно учеников, из-за этого все просто разваливается на части. Ничего не получается, конец, — об этом мы как раз и договаривались. Она нужна мне, чтобы не возвращаться туда. У меня было время, я его благополучно отработала, здесь все так же, как и у заключенных: они исполняют свой приговор, а затем свободны.

— Ладно, — в ее голосе нет осуждения, но почему-то мне хочется услышать порицание от Эстер. — Он проблемный?

— На самом деле нет, даже, несмотря на то, что он занимает мой стул, — я сдерживаю улыбку, понимая, что отчасти, он действительно наглый. — Ему пришлось его забрать.

— А твой класс? Его он тоже забрал?

— Нет, конечно же, — не класс, только мои мысли и тело. Эта личность постоянно фигурирует в моей голове в сексуальном плане, хотя я на самом деле совершенно другой человек. У меня нет времени на подобного рода забавы. — Заключенный… Грейсон. Он хороший ученик, как магнит, притягивает к себе. А еще он довольно убедителен и умен, даже его ложь. Она западает в память.

— И?

— Понимаете, истории других учеников были хвастливыми. Представления о богатой и известной жизни, — я делаю паузу, вспоминая каждую рассказанную деталь: разыгрывающий в бейсболе. Нет такой позиции. Более того он правша, а значит, не смог бы носить перчатку на правой руке. — В своем сочинении Грейсон рассказал о бейсболе, а так же, что вырос в Америке и все, что с этим связано, только он ошибся. По тому, как он все описал, можно понять, что он никогда не играл в эту игру. Это вроде того, как раньше определяли русских шпионов. Потому что, какой американский мальчишка не знает о бейсболе? — Эстер кивает, и я продолжаю. — Жуть какая, ведь даже самый бедный американский мальчишка знает, как играть в бейсбол, так же как и дети в колонии для несовершеннолетних. Это один из видов лжи, что раскрывает слишком много.

— У него есть история, — предполагает она.

— Наверное, но все же, мне кажется, что кто-нибудь другой сможет помочь ему лучше, чем я.

— Разве это не твоя работа? Помочь ему?

— Нет, — отвечаю я, чувствуя себя капризным ребенком. Мне известно, к чему она ведет.