В жилой части города большинство кирпичных домов, замков и все фабрично-заводские корпуса заранее приспосабливались к круговой обороне. Для ведения огня использовались оконные и дверные проемы, заложенные мешками с песком, а также специально пробитые в углах зданий по всем этажам бойницы с широким радиусом обстрела.

На подступах к Познани с севера и северо-востока (там как раз предстояло действовать нашей дивизии) противник располагал 5 фортами, 27 дотами и 6 дзотами. Танкодоступные направления прикрывали противотанковые рвы глубиной 4–5 и шириной 6–8 метров.

Чтобы правильно организовать штурм этих грозных укреплений, необходимо было тщательно разведать огневую систему противника. Визуальным наблюдением и опросом местных жителей нам удалось довольно точно установить расположение огневых точек. Но последнее слово принадлежит в таких случаях разведке боем. Эту задачу я и возложил на командира разведроты гвардии старшего лейтенанта В. И. Шевченко, усилив его подразделение ротой саперов, батареей 76-миллиметровых пушек, минометной батареей, отделением химиков-дымовиков, одним тяжелым и двумя средними танками.

После часовой артподготовки разведчики прикрылись дымовой завесой и пошли на штурм форта № 16. По ним сразу открыли сильный огонь соседние форты и цитадель. Однако гвардейцы прорвались к форту. Первыми его достигли младший лейтенант Андреев и рядовой Глебов. Андреев был ранен в ногу, но остался в строю. Получили ранения и еще 11 участников штурма. А все-таки задача была выполнена: своей отважной вылазкой разведчики выявили огневую систему противника в полосе дивизии, и теперь мы могли действовать наверняка.

Я перегруппировал силы. Нацелил на форт № 15 полк И. Ф. Сухорукова и временно подчиненный мне в оперативном отношении один из полков 39-й стрелковой дивизии, на форты № 16 и № 17 двинул полк В. С. Клепикова, а на форт № 18 — 244-й полк, которым после гибели В. А. Ускова стал командовать подполковник Н. П. Павленко. Каждый полк усиливался одним 203-миллиметровым орудием, предназначавшимся в первую очередь для разрушения стен фортов и дотов. Каждому участнику штурма было приказано иметь при себе трофейные фаустпатроны.

В наступление мы перешли 1 февраля. Разворачивалось оно медленно и трудно.

Прикрываясь железнодорожной насыпью, 242-й полк двумя штурмовыми отрядами атаковал познанский пригород Голенцин и развернулся фронтом на восток. Больше часа продолжалась огневая дуэль, прежде чем подразделения этого полка вновь стали продвигаться вперед, штурмуя буквально каждый дом.

Еще хуже шли дела у Павленко. Этот полк трижды бросался в атаку, и всякий раз противник возвращал его на исходный рубеж. А потом начались даже контратаки, и немцам удалось вклиниться в боевые порядки батальона Героя Советского Союза Ф. К. Сарычева.

Во второй половине дня я сам поехал туда и задержался до вечера, помогая молодому командиру полка управлять боем. С наступлением темноты на полковой КП пришла польская женщина, хорошо владевшая русским языком, и привела с собой двух немецких солдат — перебежчиков. Они сообщили, что утром противник предпримет здесь контратаку гораздо большими силами. На всякий случай я распорядился о немедленном выдвижении сюда роты тяжелых танков ИС-3.

Показания перебежчиков оказались верными. На рассвете 2 февраля фашисты опять атаковали батальон Сарычева. Главный их удар пришелся по штурмовой группе Героя Советского Союза Н. Ф. Шарко, основу которой составляла 4-я стрелковая рота. Несколько часов продолжался тяжелый бой. Враг потерял три танка, две самоходные артиллерийские установки, сотни солдат и, наверное, десятки офицеров. Но и мы не избежали потерь: с поля боя унесли тяжело раненного Николая Филипповича Шарко. Он выжил, однако в строй уже не вернулся. Имя его навсегда вписано в боевую летопись 82-й гвардейской стрелковой дивизии.

На первых порах нас радовал главным образом В. С. Клепиков. Его полк раньше других прорвался за внутренний обвод и завязал бои в пригороде Виняры. Три дня и две ночи в Винярах шли яростные схватки за каждый дом, каждый сарай. Гвардейцы отвоевывали у врага метр за метром.

Чтобы ускорить дело, командир полка решил обойти этот район с запада и учинить переполох в тылах оборонявшихся там неприятельских войск. Осуществить задуманное можно было только ночью и лишь небольшим числом людей. Командир батальона Б. В. Беляев, к тому времени ставший уже майором, сформировал две группы из добровольцев, по шесть человек в каждой. Одну из них возглавил гвардии старшина Г. М. Запорожец, другую — гвардии сержант Н. С. Иванов. В ночь на 5 февраля обе группы просочились в расположение противника и пустили в ход все, что имели на вооружении: фаустпатроны, ручные гранаты, автоматическое стрелковое оружие. Непрерывно передвигаясь, эти малочисленные группы сумели создать такое впечатление, будто в тыл гитлеровцев прорвались внушительные силы. Там возникло замешательство, близкое к панике. Этим и воспользовался Клепиков. Перейдя в атаку всем полком, он к утру почти без потерь овладел Винярами.

Одновременно с этой радостной вестью пришла и горестная. Снова из полка Павленко. Продвижение этого полка задержала, более чем на сутки, огневая точка, искусно замаскированная в роще. Командир штурмовой группы гвардии лейтенант Н. А. Белецкий с десятком бойцов сам пополз по-пластунски к этому дзоту. По офицеру полоснула пулеметная очередь. Обливаясь кровью, он поднялся во весь рост, пошел на дзот и упал, закрыв своим телом пулеметную амбразуру.

Узнав об этом, я приказал представить Н. А. Белецкого посмертно к награде, а командиру полка объявил строгий выговор. В тот же день я собрал на его КП всех находившихся рядом командиров батальонов и рот. Благо, было уже темно и наступило некоторое затишье.

Собравшиеся выглядели неодинаково. Одни после трудного боевого дня казались очень усталыми, другие — напротив — были полны энергии. Но слушали меня все одинаково внимательно.

Закончив разбор боя за рощу и кладбище, я рассказал о лейтенанте Николае Алексеевиче Белецком, павшем смертью героя.

— Конечно, лейтенант совершил подвиг и достоин вечной славы. А все же действия его как командира одобрить не могу. Они неправильны…

Сказав это, я сделал паузу. Комбаты и ротные, находившиеся на КП, переглянулись.

— Может, и неправильны… Но жизнь иногда вносит свои поправки в наши действия, — подал голос командир полка.

— Командир в любой обстановке должен оставаться командиром, — возразил я. — Для чего штурмовым отрядам и группам приданы танки, пушки, самоходные артиллерийские установки, саперы, огнеметчики? Надо уметь распорядиться всем этим! В Познани много дотов и дзотов. В Берлине их будет во сто крат больше. Прошу командиров помнить об этом и готовить бойцов к предстоящим трудностям. Наша святая обязанность — беречь людей. Прежде чем атаковать какой-либо объект, надо уничтожить, подавить, подорвать, ослепить огневую точку, преграждающую подступы к нему. Врага можно сломить только при умелом сочетании атаки с мощным огнем…

В заключение я предложил собравшимся почтить вставанием память погибшего боевого товарища. Затем отдал указания на дальнейшие действия, отпустил комбатов и ротных, а сам уехал в полк В. С. Клепикова.

Этому полку предстояло штурмовать два форта. Для разрушения их толстых стен требовалась артиллерия большой мощности, а ее не дали. Вся артиллерия находилась на южных подступах к Познани, где наш корпус наносил свой главный удар. Я связался по радио с генералом Шеменковым и попросил придать дивизии хотя бы батарею орудий большой мощности.

— Обходись тем, что у тебя есть. У нас тут тоже туго, — ответил командир корпуса.

— Нет, товарищ генерал, обойтись невозможно, — решительно заявил я. — Буду вынужден прекратить атаки фортов до тех пор, пока не пришлете тяжелых орудий.

Командир корпуса, никак не отреагировав на мой демарш, спокойно стал информировать меня о положении в других дивизиях. Я истолковал это как молчаливое обещание помочь нам. Так оно и оказалось в действительности. Но до подхода артиллерии большой мощности мне не раз еще пришлось и погоревать, и порадоваться.