Ратибор, Нерадец и другие приближённые Мономаха, а с ними и Гордята, только что прибывший из Волыни, сидели в княжеской гриднице молча. А что они могли сказать? Знали ведь и сами, что Господин Великий Новгород желает Мстислава незаконно. Но что поделаешь, когда своевольный и гордый город этого желает? И им, думцам Мономаховым, от этого только польза, если уж Мономах не сел в Киеве сейчас, то пусть хотя бы его сын Мстислав с помощью новгородцев станет великим князем, как сие было и при старом Олеге, и при мудром Ярославе...

Воевода Путята уж в который раз сердито твердил своё:

   — Святополк и Мономах имеют между собой ряд — Новгороду быть за Святополком и посадить там его сына. Переяславщину же отдать Мономаху, а Волынь — Мономашичу. Так ли молвлю, думцы? — Путята наставлял ухо к Ратибору и Нерадцу и косил на них глазом.

   — Да... да... — неохотно кивали те головами, не поднимая глаз на тысяцкого.

   — Потому идти Мстиславу во Владимир-Волынский, а Ярославу Святополчичу — в Новгород... — Даже охрип от напряжения Путята.

   — Не хотим Святополка! Не хотим и сына его! Хотим Мстислава! — снова гнули своё новгородские послы.

   — Мстислава не дам! — кипятился Святополк. — Я великий киевский князь, и моя на то воля! Должны её блюсти!..

   — Не хотим ни тебя, ни твоего сына, — твёрдо уставился в бегающие маленькие глазки Святополка новгородский боярин Добрыня Ядрейкович. — Хотим Мономашича. Его дал нам великий киевский князь Всеволод... Сами выкормили себе князя... А ты был когда-то у нас, да бежал опозоренный. Изменил нам! Теперь не желаем и рода твоего!

Святополк бегал по гриднице, размахивая перед глазами сидящих своей смятой парчовой накидкой. Её полы мешали длинным рукам князя, и он, захватив их концы в кулаки, поднимал в ярости руки вверх и тряс ими над головой.

   — Вот пред вами сидят люди Мономаха. Спроси, Добрыня Ядрейкович, у них, с какими словами прислал их сюда мой дорогой брат Владимир, который мне роднее всех братьев! Что велел передать переяславский князь? Ратибор? Нерадец? Ну?.. Что умолкли? Говорите же! — Святополк глазами вцепился в непроницаемо спокойные лица переяславских бояр.

Ратибор поглаживал бороду. Смотрел куда-то поверх голов. Нерадец уставился на доски дубового стола, на котором стояли давно опустошённые серебряные кружки и лагвицы. Нерадец нехотя, останавливаясь после каждого произнесённого им слова, проговорил:

   — Наш князь повелел сказать: да возьмут новгородцы себе Святополчича и идут в Новгород. А мой Мстислав да идёт ко Владимиру-Волынскому.

Широкоплечий Добрыня лишь крякнул, услыша такую речь.

   — Этому не бывать. Свою волю желаем творить. Господин Великий Новгород на своём вече так приговорил. И быти по сему...

Снова Поток Туровский вскакивал на ноги и начинал напоминать новгородцам о законах Русской земли. Как приходили из Новгорода первые русские князья и как стали державить во всей Руси. И как с тех пор таков обычай стал укрепляться на Руси. Так и должно быть дальше...

Молчали новгородцы. Они хотели во что бы то ни стало посадить в Киеве своего выкормыша — умного Мстислава Мономашича. И тогда вдруг подал голос Гордята. Что дёрнуло его за язык?

   — Ложь на твоих устах, боярин Поток! Русские князья появились не в Новгороде, а всегда были на Русской земле. Были князья — Люб и Чернь, от них же грады — Любеч и Чернигов. А здесь, в Киеве, княжил старый Кий. От него же и град Киев наречен. И русские князья держали в своих руках много земель славянских. И Новгородскую также.

Боярин Поток всем телом налёг на стол.

   — А тебя ведь не спрашивают, израдца! — грозно рыкнул он на Гордяту.

   — Но откуда это ведаешь? — встрепенулся Путята.

   — От отца Нестора! — дерзко блеснул белыми зубами Гордята в ответ тысяцкому.

   — Нестор? Это который сидит в Печёрах? — Святополк скривил тонкие синеватые губы. — Он, как и ты, изменник, всегда выступал супротив меня!

   — Нет, княже, о себе не скажу, а вот Нестор — за тебя-то горой. Я сам читал в летописи его, как он восславляет тебя! — возразил Гордята. — Всё делает, дабы тебя подпереть словом и законом.

   — Подпереть? Так почему же новгородских князей-варяг не признает? Они соединили все русские земли! — загудел Путята Вышатич, наверное обидевшись за свой род.

Гордята насмешливыми прищуренными глазами оглядел вытянувшиеся лица. Вишь ты, как всем хочется присвоить себе первенство на Русской земле! Готовы даже забыть великое своё прошлое, дабы себя возвеличить. И с какой злобой, с какой возносливостью теперь колют его ненавидящими взглядами! Потому с едким смехом бросил:

   — Нестор молвит, что те варяги были — русы, а не из чужих племён. Как иные назывались норманны, англы альбо готландцы...

   — Не признает Рюриковичей варягами? — вскипел Путята. — Те-те...

   — Варяги — это не народ, это дружины воев. Там были и русы поморские, и другие народы. А Рюрик — слово лужицкое, что значит — «Сокол». И грады, и реки, и озера там часто называли Рюрик — то есть «сокол».

   — Вы слышите? Киевский летописец восстаёт супротив своих законных князей! — вдруг вскипел и Добрыня Ядрейкович. Все века новгородские бояре считали себя выше других, ибо считали, что происходили не от своего, славянского, а от чужого — варяжского — корня. И оказывается, что это совсем не чужой корень, а также славянский... Тогда — какое же превосходство?

   — Воевода, куда глядят твои люди? Что не свяжут рук этому монаху, который сеет ложь и мутит веру в княжескую власть? Не время ли ему предстать пред Всевышним на суде праведном, а? — Святополк снова мял в своих пригоршнях концы накидки.

Гордята растерянно хлопал глазами. Вот как попался — одним допёк, а других — предал. И за что? Задушат книжного черноризца за правду — и никакой пёс не тявкнет. Нужно спасать отца Нестора. Нужно сейчас же бежать к нему...

Гордята тихонько стал пробираться к двери, как вдруг услышал голос дремавшего доселе игумена:

   — Почто, князь, сеешь напрасно гнев свой? Черноризец Нестор своими трудами неусыпными и молитвами защищает твою власть от посягательств иных князей. Он есть твой самый искренний защитник — защищает Словом твоё единодержавное правило. И тебе гордиться надобно таким приверженным тебе мужем. Обдарить бы милостию своей... честью...

Святополк посмотрел в одну сторону, в другую, засопел, замигал мутно-зелёными глазами. Удивлённо, будто ничего перед этим и не приказывал своему верному тысяцкому, поднял свои острые узкие плечи.

   — Я что? Я... приму его. Одарю. И обитель твою не забуду, владыка. Только... зачем же он на Рюриковичей такое...

   — Он ведь не против Рюриковичей. Он — за них. Но он утверждает старейшинство Киевской земли. Ведь она-то существовала ещё до Рюрика! И князья в ней бывали и раньше, до прихода Рюрика... — тяжело отдышался игумен печерский.

   — Э-э, того не бывало! — вдруг грохнул кулаком по столу Добрыня. — Русские князья — все начались от новгородских. Вестимо! — Лицо его порозовело, в глазах блеснули светлые огоньки. Наверное, новгородский боярин нюхом учуял угрозу для честолюбивой и своевольной новгородской вольницы.

Гордята, неожиданно получив поддержку игумена, вновь осмелел.

   — Русские князья пошли от Кия и его рода. Потому новгородцы и ездят к нам просить себе князей из стольного русского града. У нашего первопрестольного просите! — обернулся он в сторону Добрыни.

Святополк вдруг расхохотался. Конечно же у киевских властелинов нужно просить новгородцам себе князя, а не свою волю творить!

   — Вижу, мудр наш книжник Нестор. Потому что правду молвит: Киев—град первопрестольный и отсюда великие князья посылают своих меньших братьев в волости. Путята, слыхал? Вот так и нужно разговаривать со своевольцами, как сей дружинник Василий. Поучись! Русский князь из первопрестольного Киева даёт вам князя по закону русскому — Ярослава.

Добрыня Ядрейкович тяжело поднялся: