Изменить стиль страницы

И вот она у себя, в Амбарном доме, но ей чудится, что сам этот дом, который она только что обновила и приукрасила, укоряет ее, как старый слуга, как верная Дороти. Столы и стулья и те словно говорят: «Не можешь ты нас покинуть. Ты перед нами в долгу».

Гарри даже сквозь свою дремотную отрешенность уловил в ее тревоге что-то новое и ворчит: - Ну что с тобой, Тибби? Не можешь посидеть спокойно. Ты поберегись, не то опять перебои начнутся.

- Не могу я быть спокойной, Гарри. Это все из-за «Масонов». А вдруг...

- Что?! - Мрачные предчувствия всколыхнулись в нем с новой силой. - Я же говорил, быть беде. Ты никогда не умела вести хозяйство. - И бормочет сердито: - Зря я отказался от той комнаты в Брайтоне.

- Но, Гарри, тебе нельзя жить одному.

- Все лучше, чем с этой миссис Тимми.

- Может быть, я могла бы взять тебя с собой, - еле слышно роняет Табита.

- С собой? Куда?

- Если б мне пришлось переехать.

- Переехать? Это еще что за выдумки? Чего тебе не хватает?

Табита молчит. Она знает, что ее слова - уступка неодолимой силе, одной из тех сил, что рвут ее на части. Но оттого, что она произнесла их вслух, сила эта оформилась. Это уже не смутное побуждение, а Идея. И идея эта сразу же объявляет ей бой, чтобы подчинить себе смятенную, измученную волю.

127

Три недели спустя, когда Нэнси остался какой-нибудь месяц до родов, Эрсли с удивлением узнает, что Амбарный дом и «Масоны», а также большая часть обстановки идет с торгов. Но очень скоро люди приходят к выводу, что этого следовало ожидать. Ведь миссис Бонсер - старый человек. Да, за последнее время много чего изменилось. Не диво, что она решила удалиться от дел и отдохнуть на старости лет.

Зато в Данфилде Табита теперь предстает в новой роли - как опытный финансист. Она сама приобрела за шесть тысяч фунтов долю в Центральной компании воздушных сообщений с условием, что после ее смерти эта сумма, оставаясь под опекой, переходит к Нэнси; а Центральная со своей стороны приняла в долю «Данфилдский прокат» с его тремя компаньонами и двумя самолетами.

Макгенри для них ценное приобретение, Скотта они согласны взять пилотом. Вся трудность в Паркине: пилот он ненадежный, механик посредственный, коммерческого образования не имеет; однако поверенный Табиты договорился, что место ему найдут и жалованье платить будут.

Сама же Табита, запустившая в ход всю эту цепь грандиозных преобразований, пребывает в состоянии тяжело больного человека, который, решившись на серьезную операцию, лежит под легким наркозом, а сознание его сквозь ужасы, отчаяние, смутные надежды и острые приступы боли все возвращается к мысли: «Это было неизбежно», к смирению обреченных.

Амбарный дом кричит ей на все голоса: «Предательница! Убийца!» Она не смеет смотреть в глаза ни креслам, ни-саду. Она покорно молчит, когда Дороти, начав с неожиданно гневного взрыва, громко сетует, что кругом обижена, что ей некуда приклонить голову, одна дорога - в богадельню да в могилу. И потом сама не может опомниться, получив должность старшей горничной в Гранд-отеле с жалованьем втрое выше прежнего.

А Гарри, перед которым Табита чувствует себя так глубоко виноватой, что впору провалиться сквозь землю, тот вбил себе в затуманенную голову, что Табита разорена и нуждается в утешении.

- Бедненькая Тибби, - бормочет он, - ты уж себя не кори, ты для этого не создана, свою натуру не изменишь.

Ум его все больше мутится, жить один он, конечно, не сможет. А Нэнси... Табиту она даже просила поселиться с ними вместе, но взять к себе восьмидесятилетнего, выжившего из ума старика - это другое дело, на это ни она, ни Паркин не пойдут.

Впрочем, когда за ним приезжает жена Тимоти, он сразу узнает ее и, видимо, смиряется со своей участью. Он ведет себя послушно, как ребенок. Старается всем угодить.

Миссис Тимоти вовсе не мегера, какой она рисовалась Табите. Это усталая, еще молодая женщина, худенькая и нервная. Она жалуется, что очень трудно вести дом врача, когда нет прислуги. «А Тимми расстраивается, если упустишь хоть один вызов». Что старый Гарри оказался в конце концов у нее на руках - это очередная неудача, но ничего не поделаешь. «Конечно, мы его возьмем к себе. Но как мы справимся - одному богу известно».

И брата и сестру гнетет вина перед миссис Тимоти. Они прощаются, чувствуя на себе ее терпеливый, тоскующий взгляд. Табита молит: «Ты же понимаешь, Гарри». А он, ссохшийся старичок, росточком чуть повыше ее, глядит пустыми глазами в пространство и бормочет: «Ничего, ничего, не волнуйся... тебе везет...» Очевидно, он пытается утешить ее мыслью, что везенье ей не изменит.

- Я буду приезжать к тебе в гости, Гарри.

Но он мотает головой. - Лишние хлопоты. Миссис Тимми и так нелегко.

В машину его вносят на руках; и миссис Тимоти, прощаясь с Табитой, кажется еще больше удрученной от того, что он так слаб. - Я думала, он все же покрепче. За ним будет нужен непрестанный уход. - И опять словно чей-то голос обвиняет Табиту.

Присутствовать на торгах она не в состоянии. Она уезжает из Эрсли, как преступник бежит от воплей своей жертвы, и перебирается в Данфилд-отель до того обессиленная, что всю первую неделю проводит в постели. Операция позади, но больной еще страдает от шока, от полного истощения всех сосудов и тканей.

128

Но стоит ей встать, и кажется, что она на пять лет помолодела. Она ездит по магазинам, закупает что нужно энергично и с толком. На приветствия продавцов отвечает молодой, оживленной улыбкой.

И в самом деле, хотя голова у нее еще покруживается, зато на душе стало легко, как будто все грехи ей простились. Операция подобна смерти, но после нее выздоравливаешь, и это - воскресение. Неимоверное усилие, которого потребовал совершенный ею переворот, обернулся для нее новой жизнью, новой ответственностью. Нэнси скоро родить, и Табита носится с ней, как наседка с цыпленком. А Нэнси только смеется над ее страхами. - Да брось ты, бабушка, я до противности здорова.

Такая уверенность кажется Табите легкомысленной. Ей известно немало случаев, когда молодые матери поступали опрометчиво, и вот - искалечили себя на всю жизнь.

А ребенок, девочка, и правда рождается неожиданно, на три недели раньше срока, когда Паркин уже переехал на лондонскую квартиру, а здесь, в отеле, нет ни акушерки, ни врача, ни наркоза, в результате чего у Нэнси разрывы, но это тревожит ее куда меньше, чем отсутствие Паркина: «Ему там будет скучно».

- Если он теперь пойдет к Филлис, ты, надеюсь, порвешь с ним всякие отношения, - говорит Табита с апломбом, в сознании своей независимости.

- Ой, он это не из вредности, бабушка. Он вообще не такой уж бабник. Мне кажется, он, скорее, даже ненавидит женщин. Просто у него бывает потребность выпустить пары, а то нервы не выдерживают.

- Чушь какая. Не тебе бы оправдывать такое его поведение.

Паркин, заехав в Данфилд на шикарной новой машине, в шикарном новом костюме (он все время в разъездах по делам Центральной компании), забыл даже справиться о дочке. Он небрежно помахал Табите рукой, точно встретил приятеля-летчика, поцеловал Нэнси, сказал: «Привет, а ты все толстеешь. Ну, мне пора». А потом принялся клясть правительство за то, что не дало компании санкции на расширение конторы. «И обжаловать нет смысла, эти бюрократы, черт их дери, только смеются, знают, сволочи, что мы в их власти». И размахивает руками, точно хочет сломать клетку. На его лице, в его голосе - удивление и ярость. Паркин - в прошлом владыка воздушных просторов, лучший в любом подразделении ночной пилот, окруженный почетом и благодарностью. Человек остался тот же, но теперь его в грош не ставят, вытесняют из жизни.

- Помяни мое слово, - говорит он; - недолго этим чиновникам куражиться. Скоро им преподнесут хорошенький сюрприз. - И отбывает.

- Просто спасение, что ему дали машину, - говорит Нэнси. - Ему только бы носиться с места на место, это для него как лекарство.