Удар был нанесен с большой силой. Он пришелся Томасу по затылку, но толстая шапка смягчила его, и Томас почувствовал лишь, как страшная, но мягкая тяжесть почти ласково заставила его медленно упасть на колени. Одновременно он услышал, как упали на пол его ботинки, и хотел подобрать их, но руки уплывали от него и… и исчезли. Исчезли ноги, исчезло тело. Исчезло все.

— Спать, — проговорил он, улыбаясь той чуть жалобной интонации, с которой, вопреки его воле, прозвучало слово, и прежде чем окончательно погрузиться в забытье, успел повторить на разных языках: — Schlafen gehen… go to sleep… dormir…

2

…— Но каким образом? — воскликнул капитан. — Как подобное вообще может случиться? Разве здесь не приняты меры безопасности?

— Ты что, считаешь, здесь ставка генерального штаба? — отозвался человек в исландском свитере.

Капитан пропустил его слова мимо ушей. Он обращался к рыжему человечку в комбинезоне.

— Я требую информации, — сказал он. — Мы здесь не марионетки. С нами нельзя обращаться с такой полнейшей безответственностью.

Рыжий человечек пожал плечами.

— Вы же сами видели, охрана сработала. Ничего не случилось.

— Откуда такая уверенность? — спросил капитан. — Может, его немцы подослали. Может, следом придут другие.

— Господи, да он был мертвецки пьян, — сказал медик. — Едва на ногах держался.

— А зачем вы тогда его ударили? — спросила девушка с узким бледным лицом.

— Что вы с ним сделали? — поинтересовался долговязый юноша с окладистой бородой.

— Черт подери, меня спрашивать бесполезно, — сказал рыжий человечек в комбинезоне. — Я к этому не имею ни малейшего отношения, я, как и вы все, должен перебраться через пролив. Понятия не имею, что они с ним сделали. Возможно, пристрелили. Будем надеяться.

— Вы не имеете права так говорить. — Глаза девушки потемнели и казались огромными на бледном лице. — Эрик! — позвала она.

— Можно было бы хоть поговорить с ним, — сказал юноша, выступая вперед. — Это совершенно ненужная жестокость.

— А что, по-твоему, надо было делать? — спросил рыжий человечек. — Нельзя же допустить, чтобы здесь шаталась всякая пьянь, правда? У нас нет времени на разговоры о правах человека, — сказал он и оглядел снизу вверх долговязую худую фигуру, в конце концов упершись взглядом в редкую крашеную бороду и блеклые крашеные волосы. — Думаешь, мы здесь играем в солдат и разбойников? Ты еще не понял, что идет война?

— Но ведь мы вступили в бой против чуждых нам методов не для того, чтобы самим их использовать?

Рыжий скривил губы.

— Нет, мы должны подставить левую щеку, — сказал он.

Пожилой седой человек снял очки и протер их о рукав черного пиджака. Покрасневшими глазами он прищурился на свет, глубокие складки вокруг рта страдальчески дрогнули.

— Неужели нельзя жить в мире? — сказал он устало.

— Извините, пастор, — отозвался рыжий. — Здесь курить нельзя, — обратился он к медику, который постукивал сигаретой о портсигар.

— А почему этому исландцу можно? — спросил медик.

Человек в исландском свитере протянул к свету свою короткую толстую изогнутую трубку, показывая, что она пуста. Он улыбнулся, сунул трубку обратно в рот, на мгновенье обнажив желтоватые клыки, и грузно уселся на место — широкоплечий, широкозадый, расставив ноги и упираясь богатырскими руками в ляжки.

— Керосин, — сказал он.

— Ну, а это? — Медик мотнул головой в сторону фонаря. — А электричества нет? Мне надо побриться.

— Понятия не имею, — отозвался рыжий. — Наверное, тока нет. Спроси ее, когда она появится.

— А у тебя, значит, с собой электрическая бритва? — спросил человек в исландском свитере, касаясь мундштуком чемодана из светлой свиной кожи.

Медик кивнул. Его замшевый ботинок попал в полосу света. Над ботинком виднелся красный носок, а еще выше — белая щиколотка. Покачивая ногой, медик провел рукой по подбородку.

— Двухдневная щетина, — сказал он.

— Успеет стать четырехдневной, — сказал рыжий человечек.

— Заткнись, рыжик, — сказал медик. — Лучше скажи, когда нас наконец переправят.

— Когда Господу Богу будет угодно, — отозвался человек в исландском свитере.

— Задай этот вопрос им, когда они явятся, — сказал рыжий. Он встал, чтобы отодвинуть ведро с керосином от горящего фонаря.

— Ну и висит же у тебя задница, брат, — сказал исландец.

— Нельзя ли выражаться повежливее, — сказал капитан.

— А, пошел ты… — ответил исландец, вынимая трубку изо рта.

— А я и не знал, что мы пили на брудершафт.

— Неужели нельзя жить в мире, — сказал пастор. Рыжий человечек осклабился.

— Это мне дал Кузнец, — сказал он, подтягивая штаны комбинезона, мешком висящие на его тощей фигуре. — Я очень спешил, не успел надеть воскресный костюм. Ну, а у тебя-то, только вот это?

Мужчины улыбнулись друг другу.

— Вот черт! — воскликнул вдруг человек в исландском свитере.

Кузов коляски какое-то время молчал, но теперь он вновь начал раскачиваться, и из него медленно высунулись два крошечных кулачка.

— Сара, — сказал маленький портной, послав жене выразительный косой взгляд. Она тут же поднялась и направилась к ребенку — большая, одетая в черное, по-матерински грузная. Опустившись на колени, она занялась ребенком, успокаивая его нечленораздельными горловыми звуками. Громкий плач стал чуть тише. Но тут раздались еще звуки с верхнего этажа. Над их головами беспокойно вышагивали — взад-вперед, взад-вперед — чьи-то ноги.

— Опять немец начал, — сказал медик.

— Австриец, — коротко поправил рыжий. — Не путай.

Воцарилось недолгое молчание.

— Сколько времени? — спросил бородатый юноша.

Капитан вынул из кармашка жилета золотые часы, поднес их к свету и щелкнул крышкой.

— Ровно пять часов семнадцать минут, — ответил он.

— А сколько секунд? — спросил человек в исландском свитере.

— Секунд?

— Ага, не скажешь ли, сколько секунд? Это может иметь важное стратегическое значение.

— Избавьте меня, пожалуйста, от вашего хамства, — сказал капитан.

— Неужели нельзя жить в мире, — сказал пастор.

— Простите, пастор, но не я взял этот тон, — отозвался капитан. — Нам бы следовало здесь иметь человека, несущего всю полноту ответственности, — добавил он.

— Точно, давайте введем немножко прусской дисциплины, — сказал исландец. — Почему бы вам самому не принять на себя командование? Чтобы мы могли сдаться вермахту, держа руку под козырек.

Капитан побагровел.

— Если вы сейчас же не прекратите ваши выпады, то…

— То что?

— Заткнись, ладно тебе, — сказал рыжий. Человек в исландском свитере улыбнулся ему, обнажив клыки, и принял прежнюю позу.

— Датский офицер выше вас всех на десять голов, — сказал капитан. — Вы недостойны даже завязать шнурки на его ботинках.

— Замолчите, — рявкнул рыжий.

Пастор открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но передумал. Он снял очки и потер их о рукав, оголенное лицо с глубокими морщинами дрогнуло. Все молчали, младенец кричал громче прежнего, над головой безостановочно шагали взад и вперед беспокойные ноги.

— Сегодня ночью уехать тоже, наверно, уже не удастся? — спросил бородатый юноша.

— Совершенно исключено, — ответил капитан. Он сидел прямой как палка на раскладном кресле и барабанил пальцами по подлокотнику. — Не понимаю, зачем собирать нас, когда еще ничего не готово, — сказал он. — Мы ждем уже больше суток.

— Нам никто не обещал, что нас переправят в точно назначенное время, — возразил рыжий.

— Вся эта история плохо пахнет, — сказал капитан. — Каким образом здесь мог появиться мертвецки пьяный человек в четыре часа утра? Как он вообще нашел это место?

— Ничего странного, этого крикуна за квартал слыхать, — ответил медик, кивая в сторону ребенка.

Маленький портной рывком вскочил на ноги.

— А я вам говорю — нет, — сказал он. — Наверху — да, слышно. На улице — нет, не слышно. — Голос его сорвался на фальцет. Широко раздвинув коротенькие ножки, он размахивал руками с растопыренными пальцами.