Изменить стиль страницы

«Маска Бетховена на ваших стенах…»

Маска Бетховена на ваших стенах.
Тот, лицевых костей, хорал.
А вы что, игрывали в сценах,
В которых музыкант играл?
Маска Бетховена и бюст Вольтера —
Две непохожих
                     на вас головы.
И переполнена вся квартира,
Так что в ней делаете вы?

«Хранители архивов (и традиций)…»

Хранители архивов (и традиций),
Давайте будем рядышком трудиться!
Рулоны живописи раскатаем
И папки графики перелистаем.
Хранители! В каком горниле
Вы душу так надежно закалили,
Что сохранили все, что вы хранили,
Не продали, не выдали, не сбыли.
Пускай же акварельные рисунки
Нам дышат в души и глядят в рассудки,
Чтоб слабые и легкие пастели
От нашего дыханья не взлетели.
У русского искусства есть запасник,
Почти бесшумно, словно пульс в запястье,
Оно живет на этажах восьмых
И в судьбах
                 собирателей
                                      прямых.

Н. Н. АСЕЕВ ЗА РАБОТОЙ

(Очерк)

Асеев[29] пишет совсем неплохие,
Довольно значительные статьи.
А в общем статьи — не его стихия.
Его стихия — это стихи.
С утра его мучат сто болезней.
Лекарства — что?
                          Они — пустяки!
Асеев думает: что полезней?
И вдруг решает: полезней — стихи.
И он взлетает, старый ястреб,
И боли его не томят, не злят,
И взгляд становится тихим, ясным,
Жестоким, точным — снайперский взгляд,
И словно весною — щепка на щепку —
Рифма лезет на рифму цепко.
И вдруг серебреет его пожелтелая
Семидесятилетняя седина,
И кружка поэзии, полная, целая,
Сразу выхлестывается — до дна.
И все повадки —
                      пенсионера,
И все поведение —
                                  старика
Становятся поступью пионера,
Которая, как известно, легка.
И строфы равняются — рота к роте,
И свищут, словно в лесу соловьи,
И все это пишется на обороте
Отложенной почему-то статьи.

«Умирают мои старики…»

Умирают мои старики —
Мои боги, мои педагоги,
Пролагатели торной дороги,
Где шаги мои были легки.
Вы, прикрывшие грудью наш возраст
От ошибок, угроз и прикрас,
Неужели дешевая хворость
Одолела, осилила вас?
Умирают мои старики,
Завещают мне жить очень долго,
Но не дольше, чем нужно по долгу,
По закону строфы и строки.
Угасают большие огни
И гореть за себя поручают.
Орденов не дождались они —
Сразу памятники получают.

«Перевожу с монгольского и с польского…»

Перевожу с монгольского и с польского[30],
С румынского перевожу и с финского,
С немецкого, но также и с ненецкого,
С грузинского, но также с осетинского.
Работаю с неслыханной охотою
Я только потому над переводами,
Что переводы кажутся пехотою,
Взрывающей валы между народами.
Перевожу смелее все и бережней
И старый ямб, и вольный стих теперешний.
Как в Индию зерно для голодающих,
Перевожу правдивых и дерзающих.
А вы, глашатаи идей порочных,
Любой земли фразеры и лгуны,
Не суйте мне, пожалуйста, подстрочник —
Не будете вы переведены.
Пучины розни разделяют страны.
Дорога нелегка и далека.
Перевожу,
                  как через океаны,
Поэзию
            в язык
                        из языка.

«Я перевел стихи про Ильича…»

Я перевел стихи про Ильича.
Поэт писал в Тавризе за решеткой.
А после — сдуру или сгоряча —
Судья вписал их в приговор короткий.
Я словно тряпку вынул изо рта —
Тюремный кляп, до самой глотки вбитый.
И медленно приподнялся убитый,
И вдруг заговорила немота
Как будто губы я ему отер,
И дал воды, и на ноги поставил:
Он выбился — просветом из-под ставен,
Пробился, как из-под золы костер.
Горит, живет.
Как будто, нем и бледен,
Не падал он
И я — не поднимал.
А я сначала только слово
                                          Ленин
Во всем восточном тексте
                                            понимал.

НАЗЫМ[31]

Словно в детстве — веселый,
Словно в юности — добрый.
Словно тачку на каторге и не толкал.
Жизнь танцует пред ним молодой Айседорой,
Босоногой плясуньей Айседорой Дункан.
Я немало шатался по белому свету,
Но о турках сужу по Назыму Хикмету.
Я других не видал, ни единой души,
Но, по-моему, турки — они хороши!
Высоки они, голубоглазы и русы,
И в искусстве у них подходящие вкусы,
Ильича
           на студенческих партах
                                                 прочли,
А в стихе
               маяковские ритмы учли.
Только так и судите народ —
                                          по поэту.
Только так и учите язык —
                                       по стихам.
Пожелаем здоровья Назыму Хикмету,
Чтобы голос его никогда не стихал.
вернуться

29

Слуцкий и Н. Н. Асеев (1889–1963) были связаны большой дружбой и многими общими интересами: вместе помогали на первых порах молодому Андрею Вознесенскому, отстаивали от несправедливой критики ленинградского поэта Виктора Соснору. Н. Н. Асееву посвящены также Слуцким стихотворение «На смерть Асеева» (т. 2 наст. изд.), статья «Созидатель» (ЛГ, 1959, 27 июня) и статья-воспоминание «Мне никогда не будет сорок!» (Юность, 1969, № 9).

вернуться

30

Переводческая деятельность Слуцкого, начавшаяся по инициативе Л. А. Озерова в самом конце 40-х годов и продолжавшаяся всю его творческую жизнь, была очень напряженной и плодотворной: им переведены сотни поэтов, тысячи стихотворений. Луи Арагон называл его лучшим переводчиком своих стихов. Особенное значение в деятельности Слуцкого-переводчика имеют переводы Б. Брехта, Н. Хикмета, польской поэзии.

вернуться

31

Турецкому поэту и драматургу Н. Хикмету (1902–1963), с которым Слуцкий дружил, стихи и поэмы которого переводил, посвящена также статья «Памяти брата» (Пионер, 1967, № 8).