«Расставляйте покрепче локти-ка…»
Расставляйте покрепче локти-ка,
убирайте подальше лапти-ка,
здесь аптека, а рядом оптика,
фонарей и витрин галактика.
Разберитесь, куда занесло
вас, с побасками и фольклором,
избяным, неметеным сором:
это — город, а не село.
Это — город. Он — большой.
Здесь пороки свои и пророки.
Здесь с природой и с душой
не прожить. Нужна сноровка.
Это — город. Взаимная выручка
растерявшихся хуторян
не заменит личной выучки,
если кто ее растерял.
Если кто ее не приобрел,
замечтавшись и засмотревшись,
хоть степной, но все ж не орел,
хоть и конный, а все же пеший.
«Очень редкий ныне в городе…»
Очень редкий ныне в городе,
очень резкий запах в городе —
запах конского навоза,
дух свежайшего дерьма.
Это вам уже не проза,
а поэзия сама.
Едет небоскребов мимо
пароконный фаэтон
и закладывает мины
деревенские
в бетон.
И они уже дымятся,
эти круглые шары.
Кони в городе томятся
и выходят из игры.
Улепетывают вскачь
из столичной круговерти
мимо пригородных дач
эти звери, эти черти.
Их уже в помине нет,
но еще дымится след.
«Дрянь, мразь, блядь…»
Дрянь, мразь, блядь —
Существительные-междометья
Стали чаще употреблять.
Так и слышишь — хлещут, как плетью.
Слово — в морду! Слово — плевок,
Слово — деготь, ворота мажущий,
Слово — палец открыто кажущий,
А не просто — легкий кивок.
Мразь, тля, фря —
Это вам не словесная пря,
Это вам кулачная драка
И клеймо человечьего брака.
Слово — слог. Единственный слог.
НА тебе то, что мне не надо.
Двух слогов или, скажем, трех
Слишком много для этого гада.
Так газообразная злоба
(Это я давно разглядел)
Превращается в жидкое слово
В ожидании твердых дел.
Совесть
Начинается повесть про совесть.
Это очень старый рассказ.
Временами едва высовываясь,
совесть глухо упрятана в нас.
Погруженная в наши глубины,
контролирует все бытие.
Что-то вроде гемоглобина.
Трудно с ней, нельзя без нее.
Заглушаем ее алкоголем,
тешем, пилим, рубим и колем,
но она на распил, на распыл,
на разлом, на разрыв испытана,
брита, стрижена, бита, пытана,
все равно не утратила пыл.
«Подписи собирают у тех…»
Подписи собирают у тех,
кто бы охотнее выдал деньгами.
Это же не для потех и утех
в шуме и гаме
вдруг услыхать тишину.
В тишине,
тихой, как заводь:
— Кто ты?
— Куда ты?
— На чьей стороне?
Подпись поставить.
«Останусь со слабыми мира сего…»
Останусь со слабыми мира сего,
а сильные мира сего —
пускай им будет тепло и сытно,
этим самым сильным.
Со слабыми мира сего пропишусь
и с добрыми мира.
А злые мира сего, решусь
сказать,
мне вовсе не милы.
Я выпишусь. Я снимусь с учета,
с того, где я между сильных учтен.
Я вычеркну в ихней книге почета
имя мое среди ихних имен.
У слабых мира сего глаза
никого не хотят сверлить.
А сильные мира сего — лоза,
всегда готовая гнуться и бить.
Запланированная неудача
Крепко надеясь на неудачу,
на неуспех, на не как у всех,
я не беру мелкую сдачу
и позволяю едкий смех.
Крепко веря в послезавтра,
твердо помню позавчера.
Я не унижусь до азарта:
это еще небольшая игра.
А вы играли в большие игры,
когда на компасах пляшут иглы,
когда соборы, словно заборы,
падают, капителями пыля,
и полем,
ровным, как для футбола,
становится городская земля?
А вы играли в сорокаградусный
мороз в пехоту, вжатую в лед,
и крик комиссара, нервный и радостный:
За родину! (И еще кой за что!) Вперед!
Охотники, рыбаки, бродяги,
творческие командировщики с подвешенным
языком,
а вы, тянули ваши бодяги
не перед залом, перед полком?