— И подумай только, — заново переживая все, что было в этот день, горячо говорил Степняк, — только представь себе: такая смелая, яркая, подвижная женщина навеки прикована к постели! Но Лознякова говорит, что она человек редкого мужества и воли, что она и лежа не существует, а живет…

Он сам не заметил, как в точности повторил слова Юлии Даниловны.

Надя вдруг резко поднялась с пустой тарелкой в руках:

— Огурец ко второму хочешь?

— Ты что? — недоумевающе посмотрел на нее Степняк.

— Ничего. Огурец, спрашиваю, дать?

— Я не понимаю…

— Где уж тут понимать! — насмешливо отозвалась Надя. — Там вокруг тебя сплошные герои, да ты и сам скоро героем станешь… На, читай!

Она кинула ему на стол «Вечерку» и, вскинув под бородок, вышла. В газете красным карандашом была обведена какая-то корреспонденция. Степняк, далеко отодвигая от себя газету (очки остались в снятом кителе), прочел сообщение о том, что «к празднику Великого Октября трудящиеся столицы получают замечательный подарок — новую больницу, оборудованную по последнему слову современной медицины». Дальше шло восторженное описание того, о чем сам Степняк мог бы только мечтать, а в заключение сообщалось, что «возглавляет больницу опытный хирург-организатор тов. Степняк, который еще в годы войны…». Степняк, не дочитав, скомкал газету. «Какому идиоту понадобилось?!» Слегка поостыв, он все-таки расправил лист, но последние строки заметки окончательно доконали его. Газета утверждала, что первую партию больных новая больница примет уже в канун праздника.

— Насладился? — появляясь в дверях кухни, спросила Надя.

— Ты в уме?! — закричал Степняк. — Или, может быть, думаешь, что это я водил корреспондента по нашей казарме?

— Не знаю, не знаю, — холодно возразила Надя. — Не ты — так кто-нибудь из твоих героев…

На следующее утро Степняк, размахивая смятой «Вечеркой», ворвался в кабинет Бондаренко:

— Читали?!

Таисия Павловна хитровато улыбнулась из-за своего почти пустого огромного письменного стола. На столе, в тонкой, прозрачной вазе осенние астры переливались всеми оттенками, от бледно-сиреневого до темно-фиолетового.

— Довольны?

— То есть как — доволен? Это же чистое очковтирательство! В операционной шаром покати, угля до сих пор нет, газ не подключен, лифты больше стоят, чем работают, телефонов на этажах нет, строители только сегодня закончат основные переделки, надо еще все мыть, чистить после них… Да и вообще… А тут написано: открываемся в канун Октября.

Бондаренко задумчиво поглядела на взъерошенного Степняка.

— Сядьте и успокойтесь, товарищ главный, — сказала она. — Больница откроется именно в канун праздника. Впереди еще восемь дней, и этого вполне достаточно, чтобы выполнить обязательство.

— Но я не брал никаких…

В улыбчиво-оживленном лице Таисии Павловны проступила неожиданная жесткость.

— Прошу не перебивать! Райздрав уже рапортовал городу, а город — министерству. Вам известно, надеюсь, что такое рапорт?

Степняк стиснул зубы.

— Вот таким путем… — Бондаренко сделала откровенное усилие, чтобы вернуться к своему обычному кокетливо-веселому тону. — И я полагаю, что вы, с вашим организаторским опытом… — Она немного отодвинула астры и доверительно перегнулась через стол: — Не надо волноваться, товарищ главный. Разве в войну вам не приходилось развертывать госпиталя гораздо быстрее и в ку-уда более трудных условиях?

— Тогда это диктовалось острейшей необходимостью!

— И теперь, и теперь, — с печальной значительностью сказала Бондаренко. — Не будем тратить время на препирательства. Чем я могу вам помочь?

Степняк, вытащив из внутреннего кармана длинный список всего, что требовалось больнице, молча протянул его Таисии Павловне. Она недовольно взглянула на сколотые скрепкой листы.

— Боже мой, целый роман!.. А у меня через полчаса президиум райисполкома…

— Нет уж, — настойчиво сказал Степняк, — будьте любезны прочесть.

Это был промах. Таисия Павловна принадлежала к той категории женщин, которые очень не любят признаваться в возрастных слабостях. Она неутомимо следила за своей внешностью, соблюдала строгую диету, пользовалась услугами косметических кабинетов и одевалась так, чтобы скрыть все недостатки фигуры. И, надо отдать должное, ей удавалось это. Но предательская дальнозоркость с некоторых пор одолевала ее. Читать без очков она уже не могла. А очки, по мнению Таисии Павловны, старили любую женщину. И потому каждый, из-за кого она бывала вынуждена пользоваться очками на людях, становился ей неприятен.

— Неужели обязательно читать все? — капризно протянула Таисия Павловна. — Возьмите свой список и называйте самое необходимое…

— Здесь вообще только необходимое.

Раздражение Таисии Павловны нарастало.

— Какая наивность! — Она откинулась на спинку кресла и насмешливо поглядела на Степняка. — Я думала, дорогой товарищ, мы будем лучше понимать друг друга… Самое необходимое для того, чтоб открыться, ясно? Мы не ждем от вас, что в канун праздника вы заполните все четыре этажа больницы. Одна-две палаты в хирургическом, одна-две палаты в терапии… На первых порах этого совершенно достаточно. Остальное доделается в рабочем порядке.

Из райздрава Степняк приехал в больницу злой и возбужденный. Правда, ему удалось заставить Таисию Павловну в его присутствии созвониться с несколькими организациями, от которых зависело получение оборудования и аппаратуры. Среди малых побед этого дня он числил и то, что для больницы-новостройки обещали уделить кое-какие приборы с закрывавшейся промышленной выставки.

Рыбаша, как всегда, не было, и Львовский, вооружившись нарядами, отправился за оборудованием для операционной. Завхоза Марочкина Илья Васильевич послал в Мосгаз.

— Сдохни, а добейся, чтоб сегодня же подключили!

Из медицинского училища явились всем выпуском молоденькие сестры. Они еще никогда не работали, только проходили кратковременную практику во время занятий и теперь с любопытством заглядывали во все углы пустого здания. Их смешки и возгласы звонко разносились по широким коридорам.

— Ну что делать с этим детским садом? — удрученно спросил Степняк Лознякову.

— Ничего, привыкнут. В медсанбате у нас такие же пичуги чудеса творили.

— Сравнили! Там война, кровь, ужас…

Лознякова вздохнула:

— Да, в терапии вообще трудно понять психологию больного. Лежит человек на койке, с виду все в порядке, а одно неосторожное движение — и конец.

Степняк внимательно поглядел на Юлию Даниловну:

— Возьмите над ними шефство, а?

Она не успела ответить — в дверь постучали.

— Да! — крикнул Степняк.

В кабинет заглянула хорошо одетая молодая женщина. Медно-рыжие волосы ее свободно ложились на плечи, маленькая шапочка оставляла открытым чистый, гладкий лоб.

— Ступина, Марлена Георгиевна, — мельком представилась она и без перехода, деловито спросила: — Вам еще нужны врачи?

— Нужны.

Степняк не без удовольствия оглядел вошедшую. Чуть вздернутый носик и аккуратные полукружия темных бровей показались ему очень привлекательными.

— Хирурги?

— Нужны и хирурги, и терапевты… — Он выдвинул из-под стола третью табуретку, отнятую у Рыбаша. — Присаживайтесь, пожалуйста.

— Одну минуту… — Ступина выглянула в коридор и громко позвала: — Наумчик! Товарищ Гонтарь! Ну где ты там застрял?

На пороге появился очень худой, узкоплечий молодой человек в очках, с большим, добрым ртом и копной густых черных волос над смущенной физиономией.

Улыбаясь, Ступина повела рукой в его сторону:

— Познакомьтесь! Это Гонтарь, Наум Евсеевич, хирург-травматолог. Стаж — четыре года. Работал в больнице на строительстве ГЭС. По семейным обстоятельствам вернулся в Москву… Наумчик, долго ты будешь молчать? Мне, что ли, за тебя договариваться?

Со вздохом комического отчаяния она опустилась на свободную табуретку. Степняк и Лознякова весело переглянулись.

— Супруги?

— Кто? Мы? — Ступина расхохоталась, а молодой человек мучительно покраснел. — Нет, нет, ничего похожего! Учились вместе в институте, только я на курс моложе, И четыре года не виделись. А сейчас встретились в метро. Оказывается, он едет сюда, к вам, по объявлению о конкурсе, но уже готов повернуть обратно. «Наверно, говорит, все места заняты…» Ну, я вижу, Наумчик все тот же! Он у нас был отличник из отличников, умница, а о себе слова сказать не умеет…