Майкл припарковал машину на старом месте и помог Наташе выбраться.

— Спокойной ночи. — Они стояли так близко, опьяняюще близко, непозволительно близко. Майкл понял, что если он сейчас же не уйдет, то останется с ней до утра. Он сделал шаг назад.

— Майкл! — Она схватила его за руку. Глаза смотрели уязвленно, как будто обидели ребенка.

Он взял ее руку в свои, поднес к губам и поцеловал.

— Я не случайно оказался под навесом сегодня. Я ждал тебя. Сидел, смотрел на твою дверь и ждал, что ты выйдешь ко мне. — Он твердо выдержал ее взгляд. — Я люблю тебя. Уж не знаю, как это произошло. Я давно уже никому не говорил этих слов. И именно поэтому сейчас нам лучше разойтись.

Наташа лишь кивнула в ответ. Комок в горле не давал ей говорить. Чтобы скрыть смятение, она повернулась и поспешила по дорожке к дому. Она чувствовала на себе его взгляд, но ни разу не обернулась.

Майкл стоял и смотрел ей вслед. Одного, по крайней мере, он добился. Воспоминание о Леке-Леке больше не мучило ее.

Виктория сдержала слово. Наташа вышла из бара, унося в кулачке две ампулы и два разовых шприца. Менстроген. Сделано в Великобритании.

— Нет результата через неделю, уколоть еще раз, — сказала Виктория в свойственной ей лаконичной манере.

Вторая ампула не понадобилась. Результат не заставил себя долго ждать. Лола слегка воспряла духом.

Они очень сблизились за эти дни. Все свободное время проводили вместе, часами болтали обо всем на свете, ходили в кино, даже ужины стали готовить на двоих.

Наташе было очень интересно с ней. Лола раскрывала ей такие стороны жизни, о которых Наташа знала лишь понаслышке.

Всего в жизни Лола привыкла добиваться сама. Ее семья жила в Новгороде. Отец, механик на автобазе, частенько ударялся в запои, и тогда жизнь в доме превращалась в сущий ад. Мать рано постарела и поблекла от каждодневной тяжкой борьбы за существование. Глядя на них, Лола еще в детстве решила, что у нее все будет иначе. А так как характера ей было не занимать, она медленно, но неуклонно двигалась к намеченной цели.

Она единственная в семье закончила десятилетку, и не просто так, а с отличием. Отец, будучи в подпитии, издевался над ней как мог, называл не иначе, как «профессором», рвал тетрадки, но в глубине души уважал за упорство. Мать только вздыхала. Она куда больше порадовалась бы, если бы ее Лолита, как все девочки ее возраста, ходила на танцы, завивала волосы и вообще старалась заполучить достойного мужа. Чего еще добиваться женщине?

Но Лола твердо знала, что ей нужно. Она обрезала волосы, укоротила имя и ограничила свой и без того небогатый гардероб школьной формой и серым шерстяным платьицем на выход «в люди». И училась, училась, училась, в точности следуя совету дедушки Ленина.

Ее мечтой был Ленинградский университет. Факультет не имел значения, но на меньшее, чем универ, она не была согласна. Она знала, что на поездку нужны деньги, и немалые, и что на родителей рассчитывать бесполезно. Им самим бы выжить. Чтобы заработать, она давала платные уроки отстающим школьникам, а по ночам вязала жакеты на заказ.

Ей удалось скопить фантастическую сумму, двести пятьдесят рублей. Если не шиковать, а она и не знала толком, что это значит, то можно прожить на них долго-долго.

Все было готово, и Лола отправилась завоевывать северную столицу. На время экзаменов она остановилась у тетки своей школьной подруги, которая сразу же намекнула ей, что за дармовое жилье тоже надо платить, и постепенно переложила на ее плечи всю работу по дому. Лола убирала, мыла полы, стирала, гладила и закупала продукты. Но это ее ничуть не огорчало. Работы она не боялась.

Хуже было с универом. Когда она в первый раз пришла туда, то сразу потерялась в толпе по-столичному разряженной и беззаботной молодежи. Она показалась себе провинциальной серой мышкой, опрометчиво высунувшейся из своей темной норки на свет. Ее трезвый, острый ум подсказывал, что такими, как они, она все равно не станет, как ни старайся. Утица должна быть серая, любила повторять ее мать, имея в виду, что женщине подобает быть скромной и незаметной. Лола понимала это несколько иначе: нужно всегда оставаться самой собой, и тогда тебя заметят.

Факультет африканистики она выбрала сразу, из чисто эмоциональных соображений. Африка — это где всегда светит солнце и ходят веселые чернокожие люди в ярких развевающихся одеждах. Африка — это где бананы и ананасы падают прямо на голову. Наконец, это просто далеко от Новгорода, от серого холодного неба и вечно пьяного отца. Она не задумывалась над тем, как попадет туда. Главное поступить, а остальное приложится.

Но ей не повезло. Она срезалась, несмотря на золотую медаль, а может быть, и из-за нее. В универе недолюбливали провинциальных медалистов.

Лоле пришлось еще сильнее затянуть поясок, но это ее нисколько не смутило. Она сняла комнату недалеко от универа и устроилась работать почтальоном. Выбор был просто идеальный: масса свободного времени и чаевые за доставку на дом. Она занималась как безумная, познакомилась кое с кем из студентов и по их читательским билетам проходила в университетскую библиотеку. Ее новые друзья даже водили ее собой на лекции самого знаменитого африканиста Питера, профессора Ольдерогге.

Господь благоволит к тем, кто помогает себе сам На следующий год она поступила. Дальше все пошло как по маслу: стипендия, общага, веселая студенческая вольница. Но Лола ни на минуту не забывала о том кто она и откуда. Ей нельзя было расслабляться, ведь она сама за себя. Скоро она стала секретарем комсомольской организации факультета, а закончила универ кандидатом в члены КПСС.

Впрочем, Лола никогда не питала никаких иллюзий на этот счет и с известной долей цинизма называла свою членскую карточку «хлебной», в узком кругу, конечно. Зато это помогло ей обойти нескольких претендентов на должность переводчика на строительстве в Нигерии, несмотря на то, что английский она знала не ахти.

Для нее Африка стала долгожданной наградой за годы лишений и каторжного труда, и она собиралась использовать этот счастливый шанс на полную катушку. А тут еще появился Франко, беззаботный, порхающий мотылек с вечной белозубой улыбкой и танцующей походкой. Она вбила себе в голову, что это ее приз, который во что бы то ни стало надо завоевать. Может быть, впервые в жизни она почувствовала себя женщиной, попыталась применить чисто бабьи уловки, поставила все на кон и… проиграла.

Но поражение свое Лола восприняла достойно. Тот истерический срыв, свидетельницей которого невольно стала Наташа, был первым и последним. Слишком туго затянутая пружина со стоном раскрутилась и свернулась вновь как ни в чем не бывало. Лола умела держать удар. Не впервой.

— А ты бы уехала с ним, если бы он… — Наташа за мялась, поняв, что ступила на зыбкую почву.

В этот вечер они ужинали у Наташи, дегустировали изобретенное ею блюдо — фаршированную рисом папайю с подливкой. Лола положила себе еще одну порцию и вдохнула напоенный специями аромат.

— М-м-м, потрясающе. Чего от тебя не ожидала, так это кулинарных талантов. Знаешь, что я о тебе подумала, когда увидела первый раз? — Она лукаво посмотрела на Наташу.

— Что?

— Классическая цыпочка, белоручка, которая ничего в этой жизни не умеет.

— Я действительно мало что умею.

— Не прибедняйся. Какой укол мне вкатила! Я даже не почувствовала. Так что тебя интересует? — помолчав, спросила она. Наташа не ответила. Она уже жалела, что завела этот разговор. — Ты хотела спросить, уехала бы я с Франко, если бы он захотел на мне жениться, так ведь?

— Да. Ты можешь не отвечать, если не хочешь.

— Почему? Тебе отвечу. Уехала бы, не задумываясь.

— Но ведь это было бы навсегда, — заволновалась Наташа. — Ты никогда не смогла бы вернуться домой.

— А что я там забыла? — Лола с аппетитом принялась за папайю.

Наташа опешила. Такого ответа она не ожидала.

— Ну как же, семья, друзья…