Видя, как иные «коронованные» воры ради депутатских ксив, шестисотых «мерседесов» и дворцов с бассейнами дискредитировали звание «вора в законе», он закипал от справедливого негодования и в прежние времена устроил бы отступникам «правилку», но сейчас настолько все смешалось в этом мире, что сразу-то и не поймешь, чем, собственно, народный избранник отличается от криминального авторитета, и о возврате к воровским идеалам, исключающим, к примеру, любое сотрудничество с властью, говорить уже не приходилось.
Слона же пока никто не мог обвинить в лояльности к власти. Если зека Слонченко бросали в «красную» зону, то независимо от того, насколько сильно было в ней влияние администрации ИТК, зона из «красной» неотвратимо превращалась в «черную», в которой верховодили уже воры, а не «актив» из пособников лагерного начальства. Выявленных стукачей в таких «черных» зонах безжалостно вырезали или они сами погибали от «несчастного случая». Вор в законе Слон, исповедовавший воровскую идеологию как своего рода религию, постулаты которой он принял еще малолеткой, всегда жестоко расправлялся с «неверными», чтоб другим неповадно было.
В слывшем «ментовским городом» Слобожанске Слону не удалось установить свои воровские порядки. В том, что тягаться со слобожанским уголовным розыском ему не под силу, «смотрящий» убедился очень скоро. Вызвавший его к себе на профилактическую беседу подполковник милиции Сокольский был немногословен: если гражданин Слонченко не будет вести себя тише воды и ниже травы, дисциплинированно соблюдая при этом установленные для него административные ограничения (с двадцати двух ноль-ноль до шести утра админнадзорный обязан находиться по месту регистрации), он вновь отправится туда, откуда прибыл, – в места не столь отдаленные. Мотать срок по новой в планы Слона не входило, и, зная, что Сокольский не из тех ментов, с которыми можно договориться «по-хорошему», он поостерегся проигнорировать его предупреждение. «Ладно, полкан, сегодня сила на твоей стороне, – скрежетал зубами вор в законе, – но когда к власти придет Рашид со своим кланом, еще поглядим, ментяра, – кто перед кем на цирлах[12] будет скакать».
Некоронованного крестного отца отечественной мафии сорокалетнего олигарха Рашида Мамедова Слон помнил еще профессиональным «каталой». Познакомился он с Рашидом летом восемьдесят пятого на сочинском пляже. Перекинулись, как водится, в картишки: сначала на интерес, затем в компании присоединившихся к ним двух чеченцев продолжили игру в гостинице. Проиграв за ночь все наличные деньги, Слон заподозрил, что худощавый татарин с лицом херувимчика, но жесткими цепкими глазками мухлюет, и поймал его за руку при попытке заменить новую колоду карт на крапленую. Вспыльчивые горцы Муса и Шамиль, тоже проигравшие Рашиду кругленькую сумму, схватились за ножи, но вор в законе не допустил самосуда над шулером. Вор с мошенником всегда поймут друг друга, и Слон, получив от Рашида полный расчет, претензий к нему не имел.
И вот минуло двадцать лет, и бывший «катала» Мамедов – человек, по сути, ниоткуда – стал одним из влиятельнейших в стране людей, перед которым была бессильна и милиция, и прокуратура. Проведший же полжизни в тюрьмах да лагерях Слон так и остался вором: могущественным среди себе подобных, но бесправным перед ментами, которые в любое время суток могли нагрянуть к нему с проверкой, и находящийся под административным надзором особо опасный рецидивист Игнат Слонченко был обязан беспрепятственно пропустить их в свое жилище.
Загнав в вольеру двух огромных среднеазиатских овчарок, Слон безропотно проводил в свой дом потревожившего его в час ночи мента и был обязан под протокол отвечать на его каверзные вопросы. Сокольский, предупредив Слонченко об уголовной ответственности за дачу ложных показаний, подробно записал с его слов, как и с кем тот провел предыдущий день.
– Сергей Александрович, вы что, во вчерашнем налете меня подозреваете? – натурально оскорбился Слон, подписав протокол объяснения.
– Да нет, Игнат, разбой совершили бойцы помоложе тебя. Но с тебя, как с «наставника молодежи», будет особый спрос, и пеняй на себя, если что-то напутал в своем объяснении: прессовать буду по полной программе, – пообещал Сокольский.
– Ну это ж беспредел! – возмутился тот.
– Беспредел – это когда убивают милиционеров, – отрезал Сокольский.
– Твоя правда, – согласился Слон. – Но я за беспредельщиков мазу не держу.
– Раз ты «смотрящий», значит, должен знать, чем дышит твоя паства. А коль знаешь о совершенном особо тяжком преступлении и молчишь, следовательно, уже статью имеешь – за укрывательство. Учитывая твои прежние заслуги и «трудовой» стаж, «санаторная путевка» в ИТК тебе гарантирована. Я доходчиво излагаю? – пристально глядя вору в глаза, спросил Сокольский.
– Зря наезжаешь, начальник, – недовольно пробурчал Слон. – Слово вора даю: моя, как ты выразился, паства в ментов не стреляла.
– А кто стрелял – инопланетяне?
– Может, и инопланетяне, – развел руками Слон.
– Учти, Игнат, кто не с нами – тот против нас, и пока не задержаны убийцы, мы будем действовать чекистскими методами, то есть на бандитский террор отвечать таким милицейским террором, чтобы до самого отмороженного отморозка дошло, что ментов убивать нельзя. Так что делай оргвыводы, «смотрящий».
Сложив вчетверо протокол объяснения, Сергей спрятал его во внутренний карман куртки и вышел из прокуренной комнаты во двор. Запертые в вольере собаки, готовые его разорвать без всякой команды, свирепо залаяли и успокоились, только когда хозяин закрыл за незваным гостем калитку.
Домой Сокольский попал в начале третьего ночи. Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить жену с ребенком, он прошел на кухню и, поплотнее прикрыв дверь, позвонил дежурному эксперту. Как он и ожидал, баллистическая экспертиза подтвердила, что стрельба велась из ранее похищенного у милиционеров оружия. Поужинав оставленным ему женой в сковороде пышным омлетом, Сергей, перед тем как лечь спать, сделал несколько звонков руководителям задействованных в розыскных мероприятиях служб, но порадовать его они ничем не смогли. Никакой новой информации о налетчиках пока не появилось.
Совершив первое разбойное нападение на инкассаторов, бандиты не продолжали бы действовать по одному и тому же сценарию, если бы на это их не спровоцировала сама милиция, повесив их разбой на абсолютно непричастных к нему людей. Одного из них бравые менты пристрелили при задержании, второй вдруг скоропостижно скончался в камере ИВС[13], после чего тогдашний министр МВД заявил на всю страну, что убийство милиционера Государственной службы охраны раскрыто, как он и обещал, за две недели. Это, конечно, здорово, что милиция так лихо умеет раскрывать преступления, укладываясь при этом в указанные начальством сроки. Настоящим профессионалам своего ремесла, в чьем послужном списке заказных убийств было больше, чем пуговиц на расшитом золотом генеральском мундире, стало даже досадно, что их дерзкий разбой незаслуженно приписали другим. Потому через год, день в день и в тот же час «Х», они в пику ментам опять устроили показательный расстрел инкассаторской машины. И опять им все сошло с рук.
Уверовав в свою безнаказанность, они, выждав ровно год, с наглой педантичностью снова пошли на разбой, пополнив свой кровавый счет еще двумя милиционерами и водителем-инкассатором. Скоротечный бой с вооруженными сотрудниками милиции, которые, по их расчетам, должны были ожидать в этот день нападения, бывшие штатные киллеры из группировки Рашида Мамедова устроили для того, чтобы подтвердить свою квалификацию.
Когда-то Рашид был бригадиром в их «штурмовом отряде» по силовому разрешению спорных вопросов с конкурентами, но с тех пор много воды утекло. Став известным олигархом, он теперь чурался старых соратников, с которыми начинал свой путь в большой бизнес, и не в их интересах было напоминать Мамедову о себе. Из двух десятков боевиков, с кем Рашид в эпоху рэкетирского «движняка» ходил на дело, в живых на сегодняшний день остались единицы, причем пацаны, уцелевшие на «стрелках» и «разборках», пропали без вести при загадочных обстоятельствах уже в «послевоенный» период, и это наводило на мысль, что легализовавший свой бизнес Мамедов планомерно избавляется от свидетелей его криминального прошлого.