— Приложи их, пожалуйста, поскорее.

— Бесполезно, — сказал Дрэд; — он умирает!

— О нет! Не давай умирать ему! Разве ты не можешь спасти его? — сказала негритянка, голосом, в котором отзывались мучения её души.

Глаза раненого открылись и без всякого выражения обратились сначала на голубое небо, и потом на негритянку. Казалось, он хотел что-то сказать. У него крепкая рука; он старается поднять её, но кровь струится сильнее прежнего; стиснут, во всём теле заметно лёгкое трепетание, и потом всё утихает. Кровь останавливается, потому что остановилось биение сердца, и бессмертная душа отлетает к Тому, Который её даровал. Негр этот принадлежал к соседней плантации; простодушный и честный, он бежал с женой и детьми, чтоб избавить первую от наглых преследований со стороны управляющего. Дрэд принял и приютил его; построил ему хижину и защищал в течение нескольких месяцев. По законам Северной Каролины, невольники, бежавшие в болота и не возвращающиеся в течение определённого срока, лишаются покровительства законов; тогда уже не вменяется в преступление тому лицу или лицам, которые убьют или уничтожать таких невольников, средствами или орудием, какие признают они удобными. Тем же законом постановляется: когда беглый невольник будет убит, то владетель имеет право получить две трети стоимости его с шерифа того округа, в котором негр был убит. В старинные годы, объявление о беглых публиковалось в праздничный день, у дверей церкви или часовни, немедленно после службы приходским старостой или чтецом. Вследствие такого позволения партия охотников на негров с собаками и ружьями выследила негра, который в этот день, к несчастью, осмелился выйти за пределы своего убежища. Он успел убежать от всех собак, кроме одной, которая бросилась на него, вцепилась губами в горло и повалила его на землю, в нескольких шагах от хижины. Дрэд подоспел во время, чтобы убить собаку; но рана на горле оказалась смертельною. Лишь только негритянка убедилась, что муж её умер, она разразилась громким воплем.

— О, Боже мой! Он умер! Умер из-за меня! Он был такой добрый! Скажите: может статься, он будет ещё жить?

Дрэд приподнял не охладевшую ещё руку и потом опустил её.

— Умер! — сказал он голосом, в котором выражалось подавленное душевное волнение. Став на колени, он воздел руки к небу и в словах, исполненных глубокой горести и негодования, хотел, по-видимому, излить всю скорбь своей души. Его большие, чёрные глаза, расширились и подёрнулись той стекловидной оболочкой, которую замечаем в лунатике во время припадка. Наконец жена его, увидев, что он намерен уйти, бросилась к нему на шею.

— Ради Бога, не уходи от нас. Тебя убьют когда-нибудь, как убили его!

— Оставь меня, — сказал Дрэд, — я должен быть на собрании. Я должен доказать этим людям, до какой степени бесчеловечны их поступки.

Сказав это, он бросился к отверстию средь зелёной ограды и скрылся в её непроницаемой чаще.

Глава XXII.

Собрание

Место, избранное для собрания, находилось в одной из самих живописных частей окрестности. Это была небольшая поляна, среди обширного и густого леса, бросавшего по всем направлениям, на холодную зелень, пятна света и тени. В центре поляны устроен был амфитеатр, скамейки которого было сколочены из грубых сосновых досок. Кругом, по опушке леса, раскинуты были палатки различных богомольцев. Тот же самый ручеёк, который протекал подле хижины Тиффа, скромно журчал в этом лесу и снабжал собравшееся здесь общество свежею водою. Гордоны приехали сюда из любопытства; они остановилось в соседстве, и потому не запаслись палаткой. Прислуга их, однако же, была недовольна таким распоряжением. Тётушка Роза, например, качала головой и с видом прорицательницы говорила, что "благословение снизойдёт ночью, и что те, которые хотят получить долю этого благословения, должны провести ночь на месте, назначенном для собрания". На этом основании, Нину обступили со всех сторон, прося её, чтоб она позволила людям своим построить палатку, в которой они, по очереди, могли бы провести ночь, в ожидании благословения. Нина, обладавшая тою же добротой души, которая постоянно отличала её предков, дала своё согласие, и палатка Гордона забелела между другими палатками, к величайшему восторгу негров, принадлежавших этому дому. Тётушка Роза оберегала вход в палатку и, ради развлечения, то давала ребятишкам подзатыльники, то с полным рвением присоединяла свой голос к хору священных гимнов, раздававшихся со всех сторон. За палатками, на самых оконечностях поляны, находились, на скорую руку сколоченные, лавки, в которых продавали виски, различные съестные припасы и корм для лошадей. В числе лавочников был тут и Абиджа Скинфлинт, между тем как жена и дочь его тараторили по палаткам с другими женщинами. Против скамеек, под густою группою сосен, устроена была эстрада для проповедников. Это был небольшой помост из грубых досок, с перилами и кафедрой для Библии и книги с священными гимнами. Проповедники начали уже собираться и сильно подстрекали любопытство в группах народа, прогуливавшихся взад и вперёд между палатками. Нина, опираясь на руку Клейтона, прогуливалась в числе прочих. Анна шла под руку с дядей Джоном. Тётушка Несбит и мистрисс Гордон шли позади. Для Нины это зрелище было совершенно ново. Прожив долгое время в Северных Штатах, она почти отвыкла от подобных сцен. Благодаря своему зоркому взгляду, наблюдательности и природной весёлости, она находила обильный источник удовольствия в различных странностях и забавных сценах, которые бывают неизбежны при таком стечении народа. Они отправились в устроенную от фамилии Гордонов палатку, где предварительное богомолье было уже в полном разгаре. Мужчины, женщины и дети сидели в кружке и, зажмурив глаза и закинув назад головы, пели во всю силу своих голосов. По временам, тот или другой из них, для разнообразия, хлопал в ладоши, высоко подпрыгивал на воздух, падал всем телом на землю, кричал, плакал и смеялся.

— Мне представилось видение! — воскликнул один и пискливым голосом начал рассказывать, между тем как прочие продолжали пение.

— Мне тоже представилось, — кричал во всё горло Томтит, которого тётушка Роза, заботившаяся о нём, как родная мать, привела с собою.

— Врёшь, Томтит! Садись на место! — возразила Роза, начиная его мять, как резиновый мяч, и продолжая в тоже время ревностно подтягивать хору в пении начатого гимна.

— Я нахожусь на вершине блаженства! — воскликнул негр, сидевший подле Томтита.

— Я тоже хочу вскарабкаться на эту вершину, — кричал Томтит, делая отчаянные попытки высвободиться из дебелых рук тётушки Розы.

— Замолчи же ты, негодный! Или я тебя вовсе скомкаю! — вскричала Роза и, видя, что он продолжает дурачиться, дала ему такого толчка, что Томтит стремглав покатился на солому, лежавшую в самой глубине палатки.

Негодуя на такое обращение, он хотел отомстить ей страшным воплем бессильного гнева; но вопль этот заглушён был общим ураганом песен и восклицаний. Нина и дядя Джон остановились у палатки и от души хохотали. Клейтон смотрел на эту сцену с обычным ему задумчивым, серьёзным выражением. Анна с отвращением отвернула голову.

— Что же вы не смеётесь? — сказала Нина, обращаясь к ней.

— Не нахожу тут ничего смешного, — отвечала Анна, — напротив, это зрелище наводит грусть.

— Почему это так?

— Потому что я смотрю на эти собрания, как на вещь для меня священную, и мне неприятно, когда обращают её в смешное, — сказала Анна.

— Это ещё не значит, что я не уважаю религиозных собраний, если смеюсь над подобными странностями, — отвечала Нина. — Мне кажется, я родилась без органа благоговения, а потому выражение моей весёлости вовсе не представляется мне так неуместным, как вам. Переход от смеха к благоговейным созерцаниям, в моих глазах, вовсе не так велик, как думают другие.

— Мы должны быть снисходительны к образу выражения религиозных чувств в этих людях, — сказал Клейтон. — Варварские и полуобразованные народы всегда чувствуют потребность сопровождать обряды богослужения резкими внешними выражениями своих чувств. Я полагаю это потому, что раздражение нервов пробуждает и оживляет в них духовную сторону натуры и делает её более восприимчивою, более впечатлительною: так точно мы должны трясти спящего и кричать ему в ухо, чтоб привести его в состояние понимать нас. Я знаю, что многие обращались здесь в христианскую веру, находясь под влиянием именно этого нервного раздражения.