Так уговаривал Петр Федорович себя потому, что не принял никакого решения, что-то помимо нежелания, даже сопротивления выталкивало его на какую-то колею. Даже удивился, каким подробным эхом чувственных видений-воспоминаний отозвалось в нем сочинение Бабанова. Было ощущение не столько участия своего в том, о чем рассказывал Бабанов, сколько присутствия, ибо место и время не просто совпадали, а каким-то образом переплелись, замешав их всех — его — Силакова, генерала Уфимцева, Бабанова. И признавшись себе в этом, Петр Федорович все-таки с неприязнью покосился на рукопись, лежавшую на столе, как на виновницу, вновь раскачавшую давно остановившийся маятник иного времени, при воспоминании о котором сладко и больно защемило.

Петр Федорович не считал себя ни романтиком, ни сентиментальным. И если уж кого ругать, то прежде всего себя — зачем поехал в Город на эти торжества. Отказался бы и не возникло никаких волнений, сомнений и этой рукописи… Но она есть — вон, на столе…

Написанное генералом Уфимцевым было книгой — типографский шрифт, титульный лист с именем автора, название государственной типографии, указан тираж, фамилия редактора, корректора. Можно поставить на полку с другими книгами. И это давило, вытесняя возникавшее доверие к бабановским машинописным страничкам, которые рядом с томиком Уфимцева, заключенным в строгую обложку утвержденного формата, выглядели кустарщиной сомнительного достоинства и достоверности, несмотря на правдоподобие. И все же… Петр Федорович усмехнулся, подумал, что похож на человека, который, прочитав надпись «Осторожно, окрашено», все-таки тянется рукой проверить…

С этой мыслью он поднялся с дивана, подсел к столу, взял чистый листок и написал сверху: «Противоречия», а затем по пунктам: 1. Уфимцев пишет, что участок от совхоза «Пролетарский» до поселка Крутоярово обороняла рота лейтенанта Мудрика. Бабанов же утверждает, что Мудрик был убит еще на марше, по дороге в Город. 2. Уфимцев сообщает, что «Сельмаш» немцы прошли с ходу. Бабанов опровергает: 1-й СБОН пришел на «Сельмаш», никаких немцев там не было, и одна из рот СБОНа заняла оборону на «Сельмаше». 3. Уфимцев вообще не упоминает о существовании этого СБОНа. Бабанов называет себя его командиром и начштаба…»

Затем Петр Федорович сочинил два запроса: в архив Министерства обороны в Подольске и в редакцию «Военно-исторического архивного вестника».

23

Алеша смывал под душем пыль и запах бензина. Сегодня он закончил свои автомобильные курсы. Дверь в ванную была чуть приоткрыта. Тоня возилась в кладовке, и сквозь шелест воды они переговаривались громкими голосами.

Он привык уже к этой квартире, к ширпотребовским гравюрам, к дешевому красному коврику в коридоре, к черной сковороде с длинной ручкой и дыркой в ней, чтоб вешать на гвоздь. Чувствовал себя здесь свободней, легче, чем дома. От него ничего не требовали, не обещали, и он не клялся ни в чем. Только одно смущало: за все время лишь однажды встретил здесь Тонину мать. Потом всякий раз, когда спрашивал о ней, оказывалось, что она либо в командировке, либо уехала на крестины к двоюродной сестре, либо живет пока у заболевшей одинокой подруги. Сперва это смутило, насторожило, но поскольку никак не стесняло его свободы, а даже наоборот, укрепило уверенность, что его не застигнут тут ночью, он успокоенно решил: «Это их дело, если им так удобней…» О будущем не думал, и Тоня не заговаривала. Родители делали вид, что его отлучки их не волнуют, хотя понимал, как хотелось им, чтобы поделился. Но о чем? Есть девчонка, была там, в Афганистане. Вот и все. Но мама и папа такой коротенький простой сюжет начнут обставлять умными рассуждениями, радостными проектами, предвосхищающими прогнозами, все усложнится, — в итоге прозвучит фраза: «Мы, конечно, разменяем нашу квартиру, ты не беспокойся». Так из ничего возникнет целая проблема… Дед тоже не вникал, но все понимал, сам когда-то вернулся молодым с войны. Правда, женился на бабушке рано…

Без стука, не спрашивая, вошла Тоня.

— Ты чего? — отвернулся он к стене.

— Тельняшку твою постирать… Мойся себе… Господи, да насмотрелась я на вас и в Кабуле, и здесь в госпитале… В вертикальном положении все вы стыдливые, особенно когда голые, а баба одета, — она заткнула пробкой раковину умывальника, набрала воды и насыпала стирального порошка…

Потом пили чай. Варенье было темное, вяжущее, с крупными ядрышками, вкусное.

— Это из чего? — спросил он, облизывая ложку.

— Орех. Мама варила…

Ночью долго не спали. Тоня сидела, подложив под спину подушку и натянув на поджатые колени одеяло.

— У меня с пятнадцатого отпуск, — сказала она. — По графику. Дают путевку в Ялту в военный санаторий.

— Поедешь?

— Конечно! Может, еще поплаваю, позагораю.

Он удивился легкости, несомненности этого «конечно!»

— А ты бы разве не поехал? — спросила она, почувствовав в его молчании то ли обескураженность, то ли осуждение.

Он не ответил. Испугало вдруг, что с отъездом Тони возникнет пустота, излишек свободного времени, оно станет, как кандалы, и неизбежно всплывет муть, когда не знаешь, куда уткнуться, увернуться от раздумий, воспоминаний, сомнений, неуверенности, растерянности перед всем, что движется, шумит, кудахчет, орет, хохочет, суетится, галдит в очередях, примеряет, покупает, шуршит купюрами, одним словом, живет по своим законам. Но что он мог сказать? «Не езди! Как же я тут буду один?..» Детский сад… И тут он подумал: почему объявила не сразу? Ведь сидели, пили чай, болтали… Отпуск, дают путевку, хочется на солнышко, к морю… Нормальное дело… Но вроде ждала какого-то удобного момента, чтоб осторожно, как на цыпочках сзади… А может, не одна едет?.. Спросить или нет?.. Сейчас, вот так, тут, в постели, и ложь услышать страшно, и правду не легче…

— Две недели еще позагораешь. Сентябрь в Крыму хороший бывает, — только и сказал он…

И была еще одна суббота, и лежание на тахте, и чтение Майн Рида вперемежку с «Московскими новостями», их в киоске «Союзпечати» при больнице отцу оставляли за три номинала.

Мать ушла в парикмахерскую, отец подался в больницу, — поступил тяжелый больной.

Алеша позвонил деду, но и тот куда-то исчез. Последнее время, замечал Алеша, дед стал озабоченный, говорил мало, от него попахивало корвалолом — этот запах Алеша знал. Он достал из ящика большую групповую фотографию — их взвод, еще в «учебке». Ребята в гимнастерках, в панамах. Крестиками им помечены те, кого уже нет, кружочками — кто был ранен. Смотрел на лица, вспоминал голоса, — как говорил тот или другой, как улыбался, как бежал в строй или выходил из строя, как ел, держал ложку… Их уже нет… Засыпаны землей… Кто где… И их уже не будет…

Он вздохнул, чувствуя ком в горле. Никогда и никому не говорил, как хотелось знать имена тех нескольких, которые решили послать туда десятки тысяч вчерашних школьников. Кто из этих старцев еще жив?.. Встретить бы такого благообразного! Поглядеть, как нежен он со своими внуками на лужайке дачи, как принимает на ночь таблетки и капли, не понятно для чего продлевая свою жизнь. Помнит ли, как послал нас умирать? Очнулся ли тогда после снотворного и хорошо ли слышал, за что голосовал, поднимал руку — «за»?.. Алеша понимал, как бессилен он все это узнать, как долго, может, всю жизнь, будет мучить такое бессилие, невозможность встретить хотя бы через много лет взрослого уже внука одного из тех старцев и показать ему эту фотографию…

Все решено: в понедельник он идет в отдел кадров «скорой помощи». В армии заполняли анкету на него, теперь придется самому…

24

Ответы из архива Министерства обороны и из редакции «Военно-исторического архивного вестника» пришли на одной неделе. Два официальных сообщения: «…По вашей просьбе внимательно просмотрены все документы, касающиеся действий Оборонительного района в августе — сентябре 1942 года. Никаких упоминаний о 1-м СБОНе не имеется. Начальник отделения. Начальник хранилища…» Почти то же, но другими словами из редакции: «Никакими данными по личному составу 1-го СБОНа и вообще о его существовании не располагаем. Этим вопросом мы уже занимались неоднократно. Не исключено, что часть дел и переписка сожжены были в сложной боевой обстановке того времени. Но и в этом случае в обилии документов по действиям войск Оборонительного района, которые хранятся в нашей картотеке, должно было быть хоть упоминание о 1-м СБОНе. С уважением заместитель главного редактора…»