Фабрику акционировали. Акции, как тогда говорили, раздали трудовому коллективу. Как радовался народ. Мы теперь все хозяева. И все будем получать прибыль. Прошло немного времени и директор скупил все акции у голодных людей за копейки. Заработки были маленькие и платили их нерегулярно. И надо было кушать и одеваться. И директор стал единоличным хозяином одной из крупнейших фабрик России задарма. А продукция фабрики стала все хуже и хуже сбываться. Ибо вдруг хлынул к нам дешевый заморский ширпотреб. Закрылся сначала один цех. Из него отвезли на металлолом все станки и оборудование. Затем закрался в второй, третий цех. Взглянешь, пустое здание с выбитыми окнами. Люди оказались на улице. А кушать и одеваться надо. Люди городка, жизнь которого зависела от фабрики, были в растерянности. Как жить дальше. Молодые потянулись в Москву, где устраивались на любую неквалифицированную работу. Жили в общежитиях по скотски. Людям постарше было хуже. Кто их в Москве возьмет на работу? И совсем плохо нашим пенсионерам. Они оказались вдруг никому не нужными. Они питались теперь, наверное, одним святым духом. Ибо ни на мясо, ни на рыбу у них не было денег из их нищенской пенсии. Семья у нас была большая. Я был четвертым ребенком в семье, старшим. Мать поняв, что на одном приусадебном участке детей не накормить, бросила детей одних и поехала в Москву искать работу. Так же, как и она, местные, ей подсказали сидеть привратницей в подъезде богатого дома. Сутки сидеть – двое дома. Их было три сменщицы. Наш городок был не на главной железнодорожной ветке, а между ними. И приходилось ехать на местной электричке до главной ветки и потом по главной ветке в Москву.

Вставала мама в 3 утра. Пешком шла 30 минут до станции. Там в переполненной местной электричке ехала до станции на главной ветке. И там еле влезала в переполненный утренний вагон электрички, идущей на Москву. Дорога общая 4 часа. И все стоять на ногах, а возраст за 50 лет. И контролеры, требующие билеты, а если их нет, то требуют себе денег в карман. Какие только трагедии не происходят каждое раннее утро в электричках, идущих в Москву. В вагонах, которые переполнены людьми. Ибо работа только в Москве. А в радиусе 100-200-300 км от Москвы ее просто нет. И так, моя мама, ездила 3 года и подорвала сильно здоровье. И ей как раз пенсионный возраст вышел – 55 лет. Жильцы в том доме, где она была привратницей, были холеные, сытые. У подъезда стояло много богатых машин. Но жильцы были жадные. Платили мало. Но попробуй попросить, чтобы жильцы подняли ставку оплату – съедят. И потому общая сумма была небольшая. Ибо квартиры были большие, и на этажах их было мало. Мама вставала в 3 утра, тяжелая дорога 4 часа и все на ногах и приезжала она к богатому подъезду уже измученная.

А сытая публика вылезала из своего подъезда в десятом часу утра на свет божий. И ненависть вспыхивала в моем сердце. Мать слегла. И надо было кормить 3-х младших. И отец тоже стал безработным. Их филиал центрального института закрылся. Сотни талантливых людей оказались на улице. И все они стали ездить в Москву и искать работу по специальности. И отец тоже пытался найти работу как конструктор по специальности. Но тогда вся промышленность и отраслевая наука в Москве была разрушена. И хозяевам было выгоднее в зданиях заводов и институтов устраивать офисы и склады. На малоквалифицированных работах работали в основном приезжие из дальних мест, за копейки. Отец поездил три месяца в поисках работы в Москву. Сначала по специальности, а потом уже по любой, малоквалифицированной. И понял, что ему талантливому человеку, в возрасте, нет места в этой жестокой жизни. И он от отчаяния застрелился из старого охотничьего ружья. Моя сестра тоже поехала на заработки в Москву. Ей было 16 лет. Юная красавица. Устроилась продавщицей в ларек на рынке. Через пару месяцев ее там изнасиловали хозяева ларька. И она пошла по рукам. Благо рынок большой. Хозяев ларьков много. Я немного поработал на строительных работах. Бригада, куда я подрядился, переобустраивала внутренние помещения заводов и институтов в склады под импортную продукцию. Работы было много. Благо разрушенных заводов и институтов было много. Импортных товаров тоже, в отличие от российских., которого совсем и не видно было. Но было противно смотреть на сытые физиономии своих хозяев. А нам платили гроши. Мы спали в не приспособленнных подсобках. А хозяева шиковали. И хозяева каждый квартал и каждый праздник ездили в теплые страны на отдых. Моя работа плохо кормила меня, мою больную мать и двух младших сестер, оставшихся в городке. Я мечтал стать инженером. А стал вором. Кормить мать и сестер надо было. Начал я с богатых домов и богатых квартир. Но там было трудно воровать. Сигнализация, специальные замки, где трудно подобрать ключи. Меня поймали. Я отсидел срок в тюрьме. Порядки в тюрьме такие, любого ангела в дерьмо перевоспитают. И после освобождения, я стал залезать в простые дома. Залезал в квартиру днем, когда хозяева на работе или еще где. Брал все ценное, что находил. Потом относил перекупщику. В простых домах замки в квартирах стандартные. Ключи подобрать к ним проще простого. Таких квартир в Москве тьма тьмущая. Они хоть и с замком, но считай нараспашку открыты. В иную квартиру зайдешь и стыдно становится, ведь последнее воруешь. Там я ничего не брал. Уходил пустой. В последней квартире в дверь стала вламываться милиция. Невысоко было. Думал спрыгну и ничего не будет. Но поскользнулся. Сломал ногу, потерял сознание. И что-то отбил себе. Очнулся в больнице. И увидел, что здесь в больнице, если родные за тебя не дадут денег врачам или медсестрам, то и лечить толком никто не будет. Горшок за тобой не вынесут. На бок не перевернут. Двигаться я не мог. Пошли пролежни. Состояние мое все ухудшалось и ухудшалось, а равнодушие врачей ко мне все росло и росло. Ведь я был нищий вор, зэк. И вот я здесь в аду. На этом месте. Я был честным человеком и верил в добро. А стал уголовником, который уже ни во что не верит. И сколько таких честных парней жизнь исковеркала и послала в тюрьмы, чтобы они превратились в уголовники. Нам нет числа. Посмотрите. Это все мы, мучаемся здесь, до самого горизонта. Лада подняла голову и вправду – до самого горизонта в муках резали сами себя молодые души. «Когда будете на земле, пожалуйста, заезжайте в мой городок и передайте моей маме и моим сестренкам, что я люблю их и все время думаю о них. Пусть молятся за меня. И под конец душа в отчаянии вскричала «Не виноватый я, жизнь заставила – я жертва. Я вор-поневоле и мучаются в аду те, кто поставил меня в такие условия жизни. «Хорошо. Я все передам на земле. Если будет кому передать. Я буду молиться за вас» – сказала добрая Лада.

Глава 5. Круг 5. «Наниматель убийц поневоле»

И снова в скорбный путь. Окружающий пейзаж не меняется. Все та же чернота. Бесконечные ледяные скалы и ледяные поля. Только любовь к Ладе прибавляли силы Фигуре. Он устало трепыхал своими слабыми крыльями, и несся вперед, бережно держа Ладу. А ведь меньше полпути одолели» – говорила Фигура. «Ах, какой большой ад. И ведь и этого пространства не достаточно. Я слыхал, что его собираются сильно расширять. Грешные души все валят и валят. И толпы их растут и растут». Но вот впереди показались ворота. Это был вход к круг 5-ый ада. Фигура договорился обо всем с яростными бесами. Они указали куда идти. И вот Лада подошла к крайней душе. И увидела тягостную картину. Душа хватала нож и начинала резать себе живот. Справа налево, слева направо. Внутренности начинали вываливаться из живота. Душа падала на спину. Пыталась запихнуть их обратно. Боль медленно пронизывала ее всю. От головы до пят. Душа от боли билась в конвульсиях, глаза медленно тускнели, и жизнь покидала их. Но вечная душа никак не могла умереть. Она снова и снова оживала. И все начиналось сначала. И каждый раз душа проходила тягостный и тяжелый путь умирания. Смотреть на это было жутко. Фигура пояснил: «Здесь проходят муки убийцы, которые сами не убивали, но посылали других убивать. Это начальники, хозяева убийц всех мастей и на самом разном уровне. Мука их состоит в том, что каждодневно убивая себя, они испытывают при этом все муки медленного умирания и угасания организма. И снова вечная их душа оживает и снова испытывает муки медленного умирания. И так вечно.