И государство должно помогать своим талантливым людям. Их не так уж много. Всего лишь несколько процентов от всего населения. Государство должно помогать тем сторонам человеческой деятельности, где эти таланты применяют свой талант. А это наука, искусство во всех его разных областях. И другие, духовные, интеллектуальные области.

Без государственной поддержки искусство превращается в грязную, коммерческую кормушку, в шоубизнес, калечащий и оболванивающий нашу молодежь.

Без государственной поддержки кино превращается в один коммерческий блокбастер с супергероями из нереальной жизни.

Без государственной поддержки телевидение превращается в развлекающее, отупляющее ток-шоу, где главное – реклама, а в промежутках между ней – сплошные выстрелы и голые танцующие задницы.

Без государственной поддержки наука превращается в механизм по переработке интеллекта ученых в деньги, во благо узкой группы хозяев и их узких интересов, а не интересов всего общества в целом.

Без государственной поддержки – интеллектуальная мощь народа из полноводной реки, как Великая Волга, превращается в зловонную жижу, текущую из узкой трубы канализации.

Без государственной поддержки интеллектуальная мощь народа мертвеет, а духовная мощь народа съеживается и цепенеет. И все застаивается. И все постепенно загнивает и опошляется.

С государственной поддержкой интеллектуальная мощь народа растет, духовная мощь народа растет. И общество движется вперед и интеллектуально, и духовно, и морально, и нравственно. Но для эффективной государственной поддержки само государство должно быть сильным и богатым. Лишь в сильном государстве, если его сила нацелена во благо народа, во благо развития интеллектуального, духовного, морального, нравственного потенциала – лишь народ живет хорошо и физически и духовно. Сильное государство – это наказ Бога.

Слабое государство – это наказ Дьявола.

Я очень много работал. Я очень торопился. Я очень хотел довести свои идеи до логического конца. Чтобы оставить о себе творческую память. Ибо я видел, что дело моей жизни идет к развалу. Все идет к развалу моего любимого института, моей любимой отрасли науки. И всей науки в целом.

Все идет к развалу промышленности, где можно было использовать результаты моей научной работы. Я очень торопился, чтобы все успеть до развала всего. И надорвался.

Я надорвал свое сердце. Я умер прямо в лаборатории от обширного инфаркта, прямо на своем рабочем месте. И душа моя вознеслась прямо в рай земной, на вечное блаженство.

И здесь, в раю земном, я много думаю о земных делах. Я вижу кругом души, таких же талантливых людей, фанатично любящих свое дело. Неважно, в какой области это дело. Ибо везде требуются талантливые исполнители своего дела. А талант – это всегда любовь к своему делу, бескорыстная преданность своему делу. И не место красит человека, а человек красит место. В любой человеческой области деятельности, в любом деле, надо уважать талантливых, бескорыстных, высоко духовных людей. Ибо только благодаря им идет прогресс человечества. И их души уносятся после смерти их тела прямо в рай на вечное блаженство, где они вечно творят, занимаются своим любимым делом. И для них это единственная будущая благодарность на этой многострадальной для них, мало духовной земле.

Так берегите же, люди земные, своих талантливых людей на Земле. Так берегите же, государство и власть, – своих талантливых людей на земле. А уж на небесах, в раю, их очень берегут.

Глава 8. Исповедь 7. «Жертвенник любви к ребенку-инвалиду»

Я родила дочку. И с самого детства стало понятно, что дочка не сможет двигаться. Был поврежден позвоночник. А так девочка росла очень смышленой, очень умной. Муж, как только увидел, что ждет его впереди нелегкая жизнь, вырастить и воспитать дочку-инвалида, которая может передвигаться только в коляске – срочно ушел из семьи. Ушел втихомолку, ничего толком не объяснив. Уехал в другой город и канул, как в воду, ни дня не платив алиментов.

Так он исчез из нашей жизни. Из моей жизни. Из жизни дочки. Я дочке никогда не говорила об ее отце. А дочка никогда не спрашивала о своем отце. Его не существовало для нас. Для нашей семьи.

Я родила, мне было 22 года. Вся жизнь была впереди. А какова суровая реальность? Я была красивая, высокого роста. Но замуж войти с больным ребенком я не смогла. Как только ухажер узнавал, что у меня больной ребенок, так сразу же исчезал. Как будто ветром его сдувало. Так что личной жизни у меня не было. Моя личная жизнь – это больная дочь. Работать на полной ставке я не могла. Работу по специальности на полдня найти было трудно. И я работала, где попало. Лишь бы часть дня быть дома.

Так я потеряла не только мужа и надежду на личную жизнь, но и профессию, специальность, которой я училась 5 лет в институте. Теперь вся моя жизнь была заполнена хлопотами, где и как достать деньги на содержание больной дочери. Где и как ее лечить? В какой больнице? У каких врачей? С деньгами всю жизнь было плохо. Я практически всю жизнь недоедала. И последнюю еду отдавала дочке. До перестройки к инвалидам отношение было более человеческим, чем сейчас. Государство было социальным. И помогало тем, кто болен или не может сам себя прокормить.

После перестройки все резко изменилось. Я месяцами не могла найти надомной работы. А если находила, то платили гроши. Все льготы и пособия на больного ребенка как-то сильно усохли. Их еле-еле было видно. Жизнь дорожала. И я была в вечном финансовом цейтноте. Я была у всех в долгах. Не успевала один долг отдать, как залезала в новый. Знакомые уже обходили меня стороной. Хотя у меня был принцип: одолжила, как ни трудно, отдай его.

Несколько раз я даже хотела покончить жизнь самоубийством. Мои силы иссякали. Но мысли о том, что дочка-инвалид останется совсем одна на белом свете, никому не нужная, удерживала меня в самые тяжелые моменты жизни. Я мучительно собирала остатки сил и шла дальше по своей мучительной дороге.

С лечением, с больницей, с врачами тоже было не легче. Бесплатное лечение было малоэффективно. В больницах врачи были равнодушны. Отблагодарить их, и вызвать тем самым в них энтузиазм и интерес к своему горю, я не могла. Денег не было. Хорошо, что течение болезни законсервировалось. И оставалось относительно стабильным.

И единственная радость в моей жизни была моя дочка-инвалид. Она была очень красивая девочка. И напоминала меня в молодости. Я тоже слыла в школе и студенткой самой красивой девочкой. И если бы моя дорогая и любимая дочка не страдала своей недвижимостью, то жизнь моя была бы совсем другой. Сейчас же моя жизнь была полностью посвящена моей дочке-инвалиду. Я искала все возможности, чтобы развить ее таланты. Ноги ей не подчинялись. Тело тоже не очень поддавалось, как и руки. Но у нее был блестящий математический ум и прекрасный голос. Я буквально на коленях, вымолила в социальном отделе бесплатную машину, чтобы ее возили в вокальный бесплатный кружок, где учили пению. Школьный курс я сама с ней проходила – без учителей.

Я сама ездила по математическим школам и искала учителя математики, который согласился бы с ней заниматься математикой, за маленькие деньги. И один такой преподаватель математики согласился. Он любил не только математику, но и людей. И имел большое и доброе сердце. Но он еще и был ученый. Хотел написать диссертацию по разработке методики обучения математике, с такими детьми-инвалидами. Несколько лет он разрабатывал эту методику вместе с моей дочкой. Совершенно бесплатно. Итогом его работы стала диссертация на эту тему. Защитившись, он ушел из школы в педагогический институт, на кафедру. К сожалению, таланты дочки – как их не развивай – не могли бы ее прокормить в будущем.

Девочка, привязанная к креслу, не могущая управлять своими руками и ногами, кому она нужна была в этой реальной, жестокой, рыночной жизни? Как можно было использовать ее математические способности в этом положении?