Да, ковырнул Николай Павлович, как говорится, под ребро. Умница мужик, ничего не скажешь. Этот не будет острые углы обходить.

Василий Петрович перечитывал логичные и обоснованные строчки докладной записки. Просматривал приложенные расчеты с колонками цифр, разбирался в формулах экономической эффективности, разглядывал графики и диаграммы.

С привычным сожалением Бортнев подумал о своем суматошном директорстве, о невообразимой текучке, которая с головой втянула его в бумажную трясину. Подумал о своей неоконченной рукописи по теории решения пространственных, статически неопределенных систем, в которой вырисовывались оригинальные выводы. Монография была начата пять лет назад, когда Бортнев, работая, как и Жебелев, рядовым руксеком, провел интересные исследования. Их надо было доработать. Но на шее висело руководство институтом, висел стопудовый камень.

Бортнев оценил предложение Жебелева о ликвидации ненужных ограничений по применению в строительстве металлических конструкций. Слишком уж этот сборный железобетон раструбили. Но он понимал и последствия докладной записки, если ей дать «зеленую улицу». Безобидное на первый взгляд предложение Жебелева ставит под сомнение ответственный документ, утвержденный коллегией министерства.

То-то Маков тревожится. Он же был одним из активных создателей этого документа. Он и Лаштин запевалами были. Два года на этом документе как на коне ехали, а вот теперь Жебелев нацелился их из седла выбить.

Бортнев вздохнул, с усилием потер лоб и подумал, что и его собственная подпись имеется на докладной записке Лаштина о замене металлических конструкций железобетонными. Не станешь же теперь оправдываться, что докладную ему под горячую руку подсунули, а он, доктор технических наук, директор института, не разобрался толком и подмахнул. Прав Маков, переворота нельзя устраивать. Вопрос надо свести в русло обычного отчета сектора по обычному научному исследованию. Так, чтобы не протыкать дыру, а умело чиркнуть бритвочкой и дать этой трещинке расти самой. Тогда и ажиотажа не будет, и вопрос не застрянет на месте.

Если безоговорочно подтвердить на ученом совете правоту Жебелева, значит, открыто выступить против линии индустриализации строительства только с ориентировкой на сборный железобетон. В таком переплете кое-кому не поздоровится. Маков первый в лужу сядет. Он громче всех в эту дуду дудел. В научном отношении Маков ноль без палочки, но мужик он цепкий, защищаться будет изо всех сил. Он, уж конечно, вытянет на свет божий ту докладную записку, с которой вся эта показуха началась.

Материалы Жебелева на профсоюзную конференцию не сплавишь. Здесь фактура другая. Да и Николай Павлович — мужик упрямый и с характером. Он на полпути не остановится.

Вот ведь закавыка! Надо очень хорошо продумать, как пропустить материал через ученый совет.

Василий Петрович поправил очки и ткнул пальцем в кнопку звонка.

— Есть ко мне народ? — спросил он секретаршу.

— Когда его нет, Василий Петрович?

— Запускайте по одному.

Первой в кабинет проникла химическая брюнетка. Она мило поздоровалась и уселась так, чтобы выгодно оттенить гибкую фигуру. Ее коленки, обтянутые ажурным плетением, оказались в центре внимания при таком ответственном разговоре. Затем она изложила скромную просьбу, подкрепив ее застенчивой улыбкой.

— Но ведь ваша специальность несколько иного плана, — возразил Василий Петрович, повертев в руках новенький темно-синий диплом. — Не по профилю нашего института.

— Я буду очень стараться, — горячо пообещала брюнетка и подалась вперед верхней половиной хорошо развитого корпуса. — Я отдам все силы…

«Отдаст», — мысленно согласился Бортнев и с грустью подумал о проклятой занятости, которая не позволяет ему и часа выкроить, чтобы провести иной раз разговор в спокойной обстановке.

— Приношу извинения, но вынужден вас огорчить, — сказал Василий Петрович и возвратил просительнице диплом. — Ваша специальность, к сожалению, не вписывается в профиль экономики строительства.

Аспиранту Бортнев в три минуты утвердил индивидуальный план, а пенсионера-рационализатора переадресовал Лаштину, в принципе одобрив его взгляд на необходимость систематических рационализаторских поисков.

Со всеми остальными посетителями Василий Петрович расправился так же деловито и быстро.

«Демократией надо руководить», — вспомнил он один из любимых афоризмов Макова. Что ж, здесь имеется рациональное зерно. Именно за этот кончик следует ухватиться, чтобы спокойно размотать жебелевский клубок.

Ученый совет поможет достойно выбраться из экономической западни, куда Бортнев так опрометчиво сунул нос, подписав докладную записку Лаштина. Ученый совет — это представительная и авторитетная организация. Три четверти состава совета — лица, в институте не работающие. Так что в необъективности или предвзятом подходе их не упрекнешь. В то же время Бортнев, как председатель совета, имеет возможность активно руководить обсуждением вопроса.

«Демократией можно руководить», — мысленно перефразировал Бортнев афоризм министерского начальства и пригласил ученого секретаря.

Иван Михайлович Казеннов явился с объемистой папкой, на которой было написано: «К докладу». В папке постоянно находилось десятка два бумаг, требовавших решений директора института, которые тот не хотел принимать. Со временем бумаги в папке ветшали, и Казеннов систематически заменял их новыми, ожидающими решений. Но и этим новым было предназначено бесследно умереть в папке ученого секретаря. Содержимое папки перманентно обновлялось, никогда не уменьшаясь в объеме. Всякий раз, посещая директора, Казеннов приносил эту папку, чтобы наглядно продемонстрировать отягощенность собственной персоны грузом нерешенных вопросов.

Но на этот раз Бортнев снова не позволил ученому секретарю раскрыть папку «К докладу».

— Будем созывать внеочередное заседание ученого совета, — огорошил он Казеннова.

Иван Михайлович поинтересовался повесткой предстоящего совета.

— Рассмотрим записку Жебелева по сборному железобетону в промышленном строительстве, — сказал директор. — Он предлагает снять ограничения в применении металлических конструкций.

Ученый секретарь растерянно встал, суетливо выхватил из кармана авторучку, крутнул ее пальцами и положил на стол.

То, что он услышал от Бортнева, было незнакомым и пугающим. Деятельность ученого совета благодаря неусыпному вниманию дирекций и лично ученого секретаря была стабилизирована в четких рамках. Ученый совет работал спокойно и надежно, как часы с электрическим заводом. Присуждал кандидатские степени и звания старших научных сотрудников, выдвигал кандидатов в члены-корреспонденты, поддерживал ходатайства о присуждении уважаемым людям званий заслуженных деятелей науки и техники, утверждал темы диссертаций и оппонентов, представлял трехмесячные и полугодовые отпуска для завершения работ по диссертациям, чествовал юбиляров и творил много других добрых дел.

Все склочные вопросы, касающиеся срыва работ по плановым темам, недостатка научного уровня выполненных исследований, а так же инициативные предложения сотрудников института переадресовывались ученым секретарем на рассмотрение секций совета или оперативно создаваемых комиссий и рабочих групп.

Поэтому члены совета — люди, прямо сказать, даже не второй молодости — аккуратно являлись на заседания, охотно выступали, единогласно голосовали и расходились, довольные проведенным временем.

Теперь же директор института решил положить на мирный стол ученого совета, покрытый зеленым заседательским сукном, мешок с бенгальским тигром. И вежливо попросить доверчивых ученых развязать завязочки на мешке.

Все это как в зеркале отразилось на встревоженном лице ученого секретаря.

— Прошу прощения, Василий Петрович, — спотыкающимся тенорком начал Казеннов, но директор остановил несомненно мудрое предложение о передаче данного вопроса на рассмотрение секций ученого совета.

— Иного выхода нет, — сказал Василий Петрович. — Придется ставить на совет.