И оперлась на ствол сосны. Глазами пробежала с помятой бумажки на Лужинского и Виктора. Мир пошел кругом. Пришлось плотнее прижаться к стволу, чтобы удержаться на ногах, не упасть от этого головокружения.
- Замечательную свекровь имеете, Кристина! Такую бы в разведчики вам взять. Бумажку подобрала и сохранила! Негодяй, бездельник… Переписал с нее на чистовик, а эту беспечно забыл. А старуха, пусть и с женского любопытства: за что же такие деньги охватил мерзавец, - подобрала… Копия телеграммы об одном из гнусных его дел, за которое, наверное, выторговал кучу денег.
- О Ниночке что-то? - снова спросила, сдерживая дрожь губ. Понимала, что Станислав подробно объясняет тот ужасных документ о ее несчастной дочери.
- Да, Мария Иосифовна. Про Ниночку….
- Что же… что там написано?.. - разрыдалась, умоляюще переводя взгляд с одного на другого.
- Спокойствие, товарищ командир! Спокойствие и рассудительность. Ваша дочь жива, а это не мелочь в таком деле. Здесь написано, чтобы девушку бережно присмотрели в нейтральной стране.
- Читайте, прошу вас… Я же мать!
- Написано так. - Поляк взял из рук Марии Иосифовны бумажку и не торопясь прочитал: - «…Дочь советского генерала Андрея Дорошенко немедленно переправить надежным средством…» Слышите? Надежным средством! «Нейтральный порт Сетубал»… Это Португалия, прошу покорно, соседка Испании. Помню его, проклятый порт. Заокеанские миротворцы оружие для генерала Франко привозили в этот «нейтральный» порт. Знам его, бардзо добже знам…
- Значит… - только и произнесла Мария и еще больше залилась неутешительным плачем.
- Спокойствие, говорю, спокойствие, уважаемый командир! Главное известно: девочка жива! А об остальном еще попробуем узнать. Между тем кончится война…
Где-то сбоку в лесу послышался сдержанный гул. В штаб отряда возвращались с операции партизаны. Это была диверсионная группа Вадима Шестопалько.
А когда группа возвращается с боевой операции, жди всего: и счастливой удачи, и тяжелого поражения… И в обоих случаях готовься принять раненых, услышать тяжелую весть об убитых…
Впереди группы с опущенной головой шел Лука Телегин. Двое партизан за ним вели под руки раненого Вадима Шестопалько. Наскоро забинтована голова, один глаз чуть виднелся из-под повязки. Обмотанная левая рука висела на куске сорочки, порванной для перевязки. Засохшие подтеки крови на плечах и груди.
Вадим еле шел, поддерживаемый двумя партизанами. Автомат его висел на плече сапера. Внимательный взгляд Марии Иосифовны успел заметить, что в группе нет двух партизан, в том числе и младшего сержанта Старовойтенко.
- Черт возьми, прибыли! - стараясь не показывать своих переживаний, первым сказал Телегин.
- Правильно, Мария Иосифовна. Тянуть, конечно, тянет… Докладываю, потому что, наверное, усну.
- А может, потом доложишь? - опять предостерегла командир отряда.
- И то правда, простите, товарищ… товарищ…
Шестопалько заснул. Во сне тяжело стонал, скрежетал зубами, его отнесли в землянку Виктора. Мария Иосифовна осторожно взялась менять повязки. Засветили ночник из гильзы фашистского снаряда. В землянку вошла Кристина. Молча, со знанием дела взялась помогать командиру отряда.
- Ага, ага… фашисты проклятые… Мама, не жалей его и не плачь. Мы сами… сами справимся. Ах, ключи от ЗИСа… - Вадим открыл глаза, оглядел присутствующих. - Мария Иосифовна, ключи в машине. Пусть Виктор…
И снова заснул, что-то бормоча, пока не затих совсем.
- Никуда он не поедет, - как бы про себя сказала Мария Иосифовна:
- Да куда ему. Подлечим, тогда уж… - в тон ей полушепотом сказала Кристина.
Мария оглянулась на нее, знаками показала молчать и вышла из землянки. Кристина села у постели раненого.
Опершись плечами на сосны, стояли Виктор и Станислав Лужинский. Молчали, когда из землянки к ним вышла Мария. Где-то в стороне тихо говорили партизаны. Мария услышала те разговоры, постояла, прислушиваясь, и пошла под сосны к Виктору и Лужинскому.
- Грустите? - спросила. - Обещали же рассказать, Станислав, что выведали там у них.
Виктор первым качнулся от сосны, погасил серьезность в глазах, улыбнулся.
- Да тут, Мария Иосифовна, мы вот советуемся со Станиславом.
- О чем? Давайте будем взрослыми, Виктор, давайте ни о чем не советоваться под соснами. Нас так немного здесь. Вадиму плохо, серьезное ранение.
- Рука? - спросил Лужинский, чтобы как-то утаить то, о чем только что так горячо спорил с Виктором. Но Виктор понял, махнул ему рукой. - Тут, Мария Иосифовна, другое… Вадима, наверное, придется положить в селе, уговорить какого-то надежного врача. Это мы так и сделаем. Но… товарищу Лужинскому надо уже уходить с отряда по своему партийному поручению, сорванному арестом. Может, он попутно поинтересуется тем адресом, что… Ниночка…
- В Португалии? Что ты, Витя… Время ли теперь? У матери болит сердце, но… товарищ Лужинский имеет свои дела. Спасибо ему за дружескую помощь. И… пусть уходит на свое задание.
- Он сам себе хозяин в своем партийном обязательстве.
- Не надо его впутывать в мои личные дела… Не время теперь даже говорить об этом… Если уже известно, что жива, то…
- То надо проверить что и как, - встрял Лужинский, отталкиваясь от сосны. - Я в самом деле буду где-то там и, как только будет возможность, наведаюсь.
Он понимал Марию Иосифовну. Есть ли мать, которая не согласилась бы на какие угодно трудности, даже на пытку ради спасения своего ребенка! Когда Мария застала их за разговором, Виктор уже успел рассказать Станиславу о ее сложной судьбе. Лужинский хорошо сознавал, что кроме него в отряде нет никого, кто мог бы помочь командиру в этом болезненном вопросе. И он решил обязательно помочь.
- Завтра отправляюсь! - сказал Станислав. - За сегодня отдохну, план продумаю…
- Конечно. А командир… - добавил Виктор, когда Мария отошла.
- Она мать, Виктор. В этом вопросе Мария нам не командир.
На рассвете третьего дня лесом пробирались несколько вооруженных партизан. Холодная изморозь хрустела под ногами. Высокий, стройный поляк отчетливо выделялся между бойцами, которые его окружали. Лужинский был одет теперь уже в какую-то лихую то ли венгерку, то ли в благородный однобортный пиджак со смушевой оторочкой, который достали в том же селе с помощью Христининой свекрови. На голове была какая-то фуражка - Виктор советовал непременно заменить ее, чтобы не привлекать внимания.
- Я ее просто выброшу в критическую минуту, - буркнул задумчивый Лужинский.
Шли в основном молча, определяя путь по звездам. О фуражке на голове Лужинского вспомнили как-то между прочим. Но чувствовалось, что она беспокоила всю группу с самого начала, как только партизаны решили сопровождать поляка в такой хлопотной, как назвала ее Мария Иосифовна, дороге.
Партизан, шедший впереди группы, немного постоял, копаясь где-то во внутреннем кармане, под шинелью.
- А эта штуковина вам не пригодится? - сказал знакомым голосом… Это был сапер Лука Телегин. Он подал Лужинскому черный берет. Развернул на кулаке, будто и сам залюбовался.
- Берет? Замечательно, товарищ! - обрадованно воскликнул Лужинский, принимая берет с руки сапера.
Поляка обступили, примеряли берет, отбросив фуражку.
- Ну что же, товарищи… Слышите шум авто? Возвращайтесь, а мы с Лукой пойдем дальше. Если надо будет - инсценируем мое бегство. Капитана упустили, и он убежал! Итак… Дальше мы идем только с Лукой. Вы возвращайтесь.
В франтоватом черном берете Лужинский теперь походил на типичного интеллигента средней Европы.
Прощался, как с родными. Виктору дольше жал руку, будто молча разговаривая с ним.
- Обязательно постараюсь дать о себе знать. Будьте уверены, товарищи, я всегда буду помнить и чувствовать вашу горячую жажду счастья и успехов в нашей общей борьбе. Если же… - Лужинский замолчал, махнул рукой и бегом догнал Луку Телегина, который должен завершить его отрыв от партизанской группы.