Глава вторая

Поначалу Иван немного беспокоился, будут ли афганцы достаточно осмотрительны с грузом. Самолеты как-никак вещь тонкая. Однако его опасения быстро рассеялись. Носильщики действовали быстро и уверенно. Их сильные руки надежно подхватывали ящики и несли их на ровную площадку, где около больших кованых желтых сундуков-яхтанов, лениво развалясь, отдыхали верблюды и прогуливались три медлительных и спокойных индийских слона.

Один из носильщиков — рослый, крепко сбитый юноша лет восемнадцати, подойдя к Чучину, который был как раз с переводчиком, спросил у него с некоторым недоверием:

— Это правда, что вы можете летать?

— Кто тебе сказал? — усмехнулся Иван.

— Да вот солдаты говорят: «Он выше орла подняться может», Говорят, что знаменитый маг открыл вам тайну, как человеку превратиться в птицу.

Чучин внимательно посмотрел в темное, словно вылепленное из обожженной глины лицо юноши.

— И ты веришь?

— Не знаю. Я видел, как змей заклинают, как по горячим углям босиком ходят. В Кандагаре жил странный человек. Он умел творить всякие чудеса. Однажды разозлился на своего соседа и так посмотрел на него, что у того на лице появился рубец, как от плети. А вот чтобы люди, как птицы, летали, я никогда не видел, — совсем по-детски огорчился молодой носильщик. Глаза у него были серьезные и пытливые.

Чучину искренне захотелось помочь юноше разобраться, что к чему.

— А сам хочешь научиться летать? — положил он руку на мускулистое плечо носильщика.

Когда Аркадий перевел вопрос Чучина, юноша вздрогнул и Чучин увидел, как глаза его подернулись грустью:

— Конечно, только кто же меня научит? Это, наверное, страшная тайна. У меня и денег никогда не будет, чтобы за нее заплатить.

— Ну, — рассмеялся Иван, — какая же это тайна…

И он рассказал, как пятнадцатилетним парнишкой, впервые увидев парящий над Череповцом диковинный аппарат, решил, что обязательно будет авиатором. Не на него одного, на весь город появление аэроплана произвело ошеломляющее впечатление. Гомонящая толпа с восхищением смотрела на летчика. Ивану этот улыбающийся, одетый в черную кожаную куртку человек казался посланцем из другого мира.

— Значит, и я смогу научиться летать? — радостно воскликнул носильщик.

— Сможешь, и тебе не придется превращаться в птицу, — заверил его Иван. — Здесь, в ящиках, аэропланы. Они и поднимают людей в воздух.

— В этом ящике аэроплан? — встрепенулся молодой афганец.

— Нет, — снова рассмеялся Чучин. — В этом только двигатель. А двигатель — сердце самолета. С ним надо обращаться очень бережно.

Юноша понимающе кивнул и побежал к берегу. Вымазав ладонь в пепле потухшего костра, он приложил ее к лицу, а затем к ящику.

Тут уже настала очередь Ивана удивиться.

— А это еще зачем?

Юноша обернулся и что-то прокричал.

— Он говорит: моя рука будет охранять самолетный двигатель моих друзей, — с улыбкой перевел Аркадий.

Дорога на Мазари-Шариф, по которой тронулся в путь караван, ничем не отличалась от туркестанских — такая же унылая, раскаленная лучами знойного солнца, разбитая в пыль копытами вьючных животных.

Когда река и прибрежные чинары остались позади, растаяли в полуденном мареве, журналист на своем коне догнал Ивана.

— Камал, — обратился к нему Чучин, — вы обещали рассказать мне о своей стране, о тех переменах, которые происходят сегодня.

Журналист на мгновение задумался.

— О силе дерева судят по его корням, о характере народа — по его истории. Вся наша история — это борьба за свободу и независимость, против чужеземных колонизаторов. Вы учились в Англии и должны знать, что британские правители всегда считали нашу страну своей так же, как Индию. В 1838 году наше народное плохо вооруженное ополчение разгромило вторгшиеся первоклассные по тем временам войска англичан. Захватчики потерпели поражение и во вторую англо-афганскую войну, которая шла почти два года в конце прошлого века. Однако из-за мягкотелости тогдашнего эмира, которому деньги были нужнее на собственные развлечения, чем на защиту родины, англичанам удалось установить контроль над внешней политикой Афганистана и диктовать нам свою волю. — Иван понимал почти все, что он говорил, — английским владел неплохо, да и речь Камала была размеренной, неторопливой и четкой.

Камал помолчал, устремив взгляд вдаль, туда, где за пыльными дюнами гордо высились увенчанные снежными шапками неприступные отроги Гиндукуша, а затем продолжал:

— Избавиться от британского господства стало мечтой каждого афганца.

— Каждого? — перебил Чучин. — Но вы сами говорили, что предыдущий эмир Хабибулла был недоволен нападками Махмуд-бека Тарзи на англичан. Значит, он был их сторонником?

— О нет, — энергично запротестовал Камал. — Все гораздо сложнее. Хабибулла-хан, например, знал много иностранных языков, в том числе и английский. Но говорить на нем считал ниже своего достоинства. Правда, находились люди, которые обвиняли эмира в том, что он пляшет под дудку англичан, но, мне кажется, он просто не чувствовал себя достаточно сильным, чтобы избавиться от их господства. К тому же для человека, привыкшего к лести и поклонению…

Камал замолчал, не докончив фразы, и Чучину показалось, что он испугался, — слишком разоткровенничался и недостаточно почтительно говорил о бывшем правителе.

Внезапный порыв ветра обдал всадников жаркой волной песка и пыли. Иван закашлялся. Он никак не мог свыкнуться с тем, что песок тут повсюду. Его ели с хлебом, пили с водой, он забивался в ноздри и уши, разъедал глаза, проникал под одежду. И не было от этой напасти никакой защиты.

Камал протянул ему фляжку. Иван сделал глоток и поперхнулся.

— Что это?

— Аб-дуг. Сметана, разбавленная водой, — объяснил журналист. — Лучшее средство от жажды.

Они остановились, и караван начал медленно их обходить. В голове колонны чинно шествовали слоны, на которых были погружены самолетные крылья. Следом шел верблюд с двумя тяжелыми яхтанами. Голова животного была высоко и горделиво поднята. За его хвост привязан другой, за ним — третий. На верблюжьих шеях, обвязанных разноцветными плетеными ремнями, в такт шагам мерно позвякивали медные колокольчики, звук которых вливался в причудливую и унылую мелодию пустыни. Королевские гвардейцы на низкорослых конях ехали по обе стороны каравана в полном парадном обмундировании, казалось, не замечая ни жары, ни песка, который все сыпал и сыпал в лицо усиливающийся ветер.

— Как бы не было бури, — встревоженно сказал Камал, из-под ладони глядя на небо.

И, как бы подтверждая его опасения, загомонили, переговариваясь между собой, погонщики, плотнее сдвигая караван в цепочку.

— Будь она неладна, эта погода… — пробурчал Иван, предчувствуя долгую стоянку.

НАСРУЛЛА-ХАН ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЕ

Притороченный к седлу деревянный футляр раскрылся, и украшенный изящной резьбой маленький пузатый сосуд с водой упал на дорогу. Всадник, офицер из охраны эмира, не заметил этого, а если бы и заметил, то все равно не остановил бы коня, чтобы поднять сосуд. Абдуррахман не мог терять ни секунды. Он все гнал и гнал коня и успокоился лишь тогда, когда перед его глазами показались высокие стены Джелалабада с видневшимися из-за них верхушками пальм.

Вихрем влетел Абдуррахман во дворец эмира и остановился посреди просторного светлого зала перед величественно-спокойным сановником.

— Я должен немедленно видеть его высочество Насруллу-хана, — задыхаясь, произнес Абдуррахман.

Ни один мускул не дрогнул на лице сановника. Он продолжал хранить молчание.

— Разве вы не слышите, что я говорю?! — повысил голос прибывший.

— Зачем так кричать, Абдуррахман? — услышал он знакомый голос. — Разве ты забыл, что сказано в Коране? Самый неприятный из голосов — это голос осла. — Говоря это, в зал вошел Насрулла-хан. Абдуррахман почтительно склонился перед ним.