………………………………………………………………

Весь следующий день влюбленный Шолом бродил как тень, со страшной головной болью, окончательно потеряв аппетит, что было загадкой для мачехи. «Медведь в лесу подох – не иначе», – сказала она и начала дознаваться, почему это парень перестал есть.

Увлеченье «Любовью в Сионе» кончилось вот как. От постояльцев, останавливавшихся у них, Шолому перепадала кое-какая мелочь за беготню по поручениям. На эти Деньги Шолом купил бумаги, сшил из нее тетрадь, разлиновал все странички с обеих сторон и принялся писать роман по образцу «Любовь в Сионе» Мапу. Собственный роман. Он рабски следовал за Мапу и по языку, и по стилю, и по общему плану. Но назвал он свой роман не «Любовь в Сионе», а «Дочь Сиона», и героев его звали не Амнон и Томор, а Соломон и Суламифь. И так как днем времени не хватало – полдня нужно провести в хедере, полдня помогать в доме, то Шолом решил использовать для писания ночь. Он присел к лампе и стал писать. Мелкими буковками он писал, писал, пока… пока мачеха не услышала какой-то скрип и не увидела света. Она встала с постели, подкралась босиком и, увидев пишущего Шолома, подняла гвалт, от которого весь дом проснулся в страхе – подумали, что пожар. Оказалось, весь шум был из-за выгоревшего керосина.

– Керосин они будут жечь? Гореть вам не сгореть, боже милостивый! Пожар, эпидемию, холеру, смерть бы на вашу голову!

Отец, понятно, забрал похищенную «Любовь в Сионе» вместе с неоконченным романом «Дочь Сиона», автор которого ожидал суровой расправы. Кончилось, однако, тем, что отец прежде всего показал «Дочь Сиона» «Коллектору», и тот надивиться не мог почерку, языку и оборотам речи автора. Он так ущипнул «прока-азника», что у того остался синяк на щеке.

– Вы и понятия не имеете, реб Нохум, что это за сокровище! Покарай меня бог, если вы понимаете это! Из него кое-что выйдет! Вот увидите, из него будет толк! Иди-ка сюда, сорва-анец этакий, дай-ка я ущипну как следует твои красные пампушки, сто чертей тебе в бок!

48. Удачные зятья

Кроме «Коллектора», частыми посетителями дома Нохума Рабиновича были так называемые «удачные зятья» – настоящая золотая молодежь, сливки местной интеллигенции.

У каждого города свои обычаи и моды. В Переяславе в те времена была мода на зятьев. У тамошних обывателей это стало чем-то вроде спорта. Они были готовы истратить последнюю копейку – только бы раздобыть хорошего зятя. Привозили этот «товар» большей частью с чужой стороны. Редко кто выдавал свою дочь за местного. Разве уж тот, у кого совсем денег не было. Кто, однако, мог и хотел дать хорошее приданое за дочерью, привозил себе из Польши или из Литвы не зятя, а картинку – каждый по своему вкусу и состоянию.

Так, дядя Пиня привез себе замечательного зятька, и вовсе не из столь отдаленных мест, всего лишь из Лубен. Это был юноша, целиком погруженный в «Писание», бесплотный дух, не знавший даже, что такое деньги. Тетя Хана для своей красавицы дочери привезла зятя из Яготина, молодца, которого можно было бы показывать по билетам. Он был не слишком умен, не слишком учен, зато красив. В субботу после свадьбы, когда молодую чету водили в синагогу, а потом домой, люди давили друг друга, чтобы посмотреть и решить, кто из них красивей. Оценки давали вслух, во весь голос. Одни утверждали, что она красивее, другие – что он. И «он» и «она» это слышали, краснели и становились еще красивее. Родителям ничего больше и не требовалось – выбор оказался удачным, «товар» понравился, и весь город говорит о них. Что еще нужно для популярности?

Случалось, люди даже дрались из-за зятьев. Это не значит, что они лупили друг друга палками, упаси бог. Просто отцы бранились и спорили насчет того, чей зять лучше, матери же показывали друг другу кукиши, а иногда дело доходило даже до пощечин. Мировой судья Романовский – умница, понимавший по-еврейски, – разнимал их и читал нотации. Что с ним поделаешь – не еврей! Как может не еврей понять, сколько наслаждения в том, чтобы привести зятя в синагогу, усадить его, одетого с иголочки, на самое почетное место у восточной стены, всем напоказ, купить для него почетный вызов к торе, чтоб он взошел на возвышение и с блеском отбарабанил главу из пророков и чтоб молящиеся из женского отделения толпились у оконца и спрашивали: «Где он? Который?» Нет, не еврею этого не понять, будь он самым большим умником!

Большей частью, однако, «товар» быстро изнашивался, блекнул и становился будничным, как любой товар, который со временем ветшает и выходит из моды. Год, два – и бывший великолепный зять, вчерашний «принц», игрушка становился таким же, как и все. У него пробивалась бородка, и на нем уже заметно было бремя повседневных забот. Просто жалость брала, когда бывший блестящий зять, вчерашний «принц», который, кажется, только в прошлую субботу был выставлен у восточной стены напоказ всему свету, уступал место новому зятю-игрушке, новому «принцу» и уже сам с завистью смотрел на него, а его юная жена, которая совсем недавно выглядела «королевой», жалась вместе с другими женщинами к оконцу женского отделения синагоги и спрашивала, как все: «Где он? Который?» Вот так-то и все на свете! Здесь бы следовало изречь что-нибудь вроде: «Поколение уходит – поколение приходит», уместно было бы заняться немного философией человеческой жизни, но так как мы уже начали рассказывать об удачных зятьях, то и пойдем дальше своим путем.

Двое из числа удачных зятьев были, можно сказать, исключением из правила. Они сохранили в городе Переяславе весь свой блеск еще долго после свадьбы, не выцвели, как все другие зятья, и не так быстро вышли из моды. Одного из них звали Лейзер-Иосл, другого – Магидов. Первого привез из Корсуни богатый торговец кожей, у которого была не слишком красивая дочь, но зато большие деньги. Второго выписал откуда-то из Литвы богатый подрядчик, поставлявший казне лошадей. От него зять получил и первое и второе: и красивую жену, лакомый кусочек, и порядочное приданое, не считая подарков, полного содержания и прочих благ. Когда привезли этих женихов, город ходуном ходил. Свадьбы же сыграли такие, что их до сих пор помнят и долго еще не забудут. Об этих свадьбах говорили не только в городе и пригородах, но даже в других городах, во всей округе. Шутка ли, во сколько обошлись две эти свадьбы! Насколько нам известно, одна из невест впоследствии развелась с мужем, прижив с ним несколько детей, и уехала в Америку. Муж другой – теперь не то учитель, не то посредник по брачным делам, а может быть, то и другое вместе, об этом с уверенностью трудно сказать, достоверно только, что он большой бедняк. Но мы говорим не о нынешнем времени. а о происходившем давно, мы говорим о прошлом. Тогда отец и мать, то есть тесть и теща, были от радости на седьмом небе. Тещи хвастались друг перед другом своими «находками», выражаясь иносказательно. Одна похвалилась перед женщинами, что принесла в синагогу «рубашечку для свитка святой торы»; тогда вторая выразилась еще острее, будто она «внесла самый свиточек в святой ковчежец» (из-за «рубашечки» и «свиточка» и святой ковчег превратился в «ковчежец»). И действительно, у них было чем похвастаться. Лейзер-Иосл был вундеркиндом. Утверждали, что этот юноша знал наизусть тысячу страниц талмуда. Не девятьсот девяносто девять, а ровно тысячу! О библии и толковать нечего! А как он знал древнееврейский! И какой говорун! И почерк у него был на редкость! А сам – огонь, шутник, уморит кого угодно! Втихомолку, впрочем, поговаривали, что и он не без изъяна: не прочь, мол, пропустить молитву, посты не очень строго соблюдает, носит с собой носовой платок по субботам и не избегает женщин. Такое можно было услышать о нем в доме дяди Пини, например. Все это, однако, ничто в сравнении с тысячью страниц талмуда, которые он знал наизусть.