Шефтл стоял у широкой деревянной кровати, на которой спали отец с матерью, а может быть и дед с бабкой, смотрел на бледное лицо жены.
«Еще одно несчастье на мою голову! — сокрушался он. — Такая красивая была девка, такая здоровая, арбу накладывала быстрее меня, а как перешла ко мне, будто назло, все болеет и болеет… Вот и живи как хочешь…»
— Пошла отсюда! — Он со злостью пнул ногой ласкавшуюся к нему собаку.
Собака взвизгнула и, поджав хвост, выбежала из горенки.
— Что ты собаку бьешь? — закричала старуха. — Собака, что ли, виновата, что ты взял себе такую жену? Выдумал тоже — за докторами ехать…
— Годи! Годи! Полезай на свою печь!
Старуха, что-то бормоча себе под нос, пошла на кухню.
Шефтл потрогал лоб Зелды — он был весь в испарине. Лицо ее порозовело.
Юдл Пискун уже несколько дней не поднимался с постели. Доба прикладывала ему к пояснице грелки и проклинала все на свете:
— Чтоб их скрутило, чтоб их разорвало, чтоб им спину не разогнуть… Он должен за всех отдуваться, таскать на себе мешки! Дня ему мало — так он еще ночью…
— Ночью-шмочью?… Болтает… Язык длинный, как у коровы. — Глаза Юдла испуганно забегали. — Ох, она меня в могилу сведет! — Он схватился за поясницу. Наградил же его господь женой! Орет, дура, во всю глотку. И так уже по хутору всякие слушки о нем пошли. Недаром они собрание на сегодня назначили: знали, что Юдл болен. За глаза оно удобнее.
— Ну что ты копаешься? — Голос его звучал жалобно. — Я же велел тебе пойти туда, послушать…
— Успею. Дай я тебе грелку положу.
— Грелку-шмелку… Кто тебя просит? — Выхватив из рук жены грелку, он швырнул ее на пол.
— Совсем одурел! — Доба достала из-под скамьи грелку и бросила на кровать.
Молча надела она замызганный, куцый кожух, обвязала голову платком и вышла, хлопнув дверью.
Оставшись один, Юдл попытался было встать, но поясницу еще пуще заломило, и он, кряхтя, повалился на измятую, застиранную простыню.
Черт его понес перетаскивать пшеницу в конюшню! Могла бы спокойно лежать где лежала. Никто не пронюхал бы… Юдл приложил грелку к пояснице, но боль не утихала.
— Где Доба? Где она? — бурчал он, не сводя глаз с двери.
Время тянулось нестерпимо медленно. Юдл уже было вздремнул, как услышал скрип снега под окном.
— Ты что, уснул? — В горницу вошла Доба, запыхавшаяся, взволнованная. — Знаешь, кто был на собрании? Если ты соскучился по ней, так она уже опять здесь…
— Кто?
— Ну, та, из Ковалевска, что позапрошлым летом…
— Кто? Говори толком!
— Ну, девка эта, коммунистка… Руднер…
— Руднер? — Юдл похолодел. — Откуда? Когда она приехала? Говори же!
— А я знаю, когда она приехала? Я за ней не посылала.
— Не может быть! — Юдл заерзал на постели. — Что ты там мелешь? Откуда она взялась?
— Посмотрите на него! Боже мой, он весь посинел… Чего ты так испугался? — раскричалась Доба. — Ее ты тоже боишься? Вечно он дрожит, всех боится…
— Я боюсь? Ты с ума сошла! — прошипел он. — Ну, говори скорей: что на собрании?
— Да что там могло быть! Галдели. Дым коромыслом… Утром слегла еще одна лошадь…
— Что ты мне про лошадей рассказываешь!
— О чем же еще? Про лошадей только и говорили. Шумели так, будто бы все кони подохли. И вдруг она вошла, эта королева, да такая здоровая. Никто бы не поверил, что она столько времени в больнице валялась…
— Об этом кто-нибудь вспомнил? — Юдл теперь спрашивал спокойно, только руки его дрожали.
— Я первая вспомнила и Зоготихе сказала. Такая здоровая…
— Прямо ветряк, мелет и мелет… А про меня, про меня никто там не говорил?
— А кому там говорить про тебя?
— Зачем она приехала? — Юдл не удержался и снова заговорил об Эльке.
— Стану я спрашивать! Выздоровеешь — сам узнаешь. Не горит.
— Сходи к Риклису, — помолчав, сказал он.
— Зачем?
— Позови его сюда.
— На кой черт он тебе нужен? Сам он и кружку воды пожалеет, а ты ему жареного быка подавай. И все равно скажет, что его плохо угостили.
— Иди, раз я говорю! — Юдл стукнул кулаком по спинке кровати. — Не учи меня!
Доба схватила кожух и, надевая его на ходу, отправилась к двери.
— Иду, иду! Слова нельзя сказать…
Юдл опять остался один. «Нет, неспроста она сюда приехала, что-то почуяла». Ему стало так страшно, что он чуть было не завыл, как затравленный зверь.
Дверь стремительно отворилась, и в комнату вбежал закутанный в башлык Иоська.
— Ты знаешь, кто приехал? — заговорил он быстро, захлебываясь. — Никогда не угадаешь! Никогда на свете…
— Не ори! Весь день шляешься… Опять у Калмена Зогота пропадал?… Ну, кто приехал?
— Никогда не угадаешь! — Иоська снял башлык. — Товарищ Руднер, Элька Руднер! Она тогда у нас организовала отряд…
— Надолго она приехала? — перебил его Юдл.
— Насовсем. Она уже вылечилась. Дядя Калмен сказал…
В горницу вошла Доба.
— Тебе бы только гонять жену! — Она потирала озябшие руки. — В такую стужу… Сумасброд проклятый!
— Ша-а! — Юдл скосил глаза на Иоську.
— Чего ты боишься? Что я такое сказала? Собственного ребенка он тоже боится…
Юдл сел в постели, бросая яростные взгляды на жену. Иоська ничего не замечал. Он твердил свое:
— Теперь у нас будет весело. — Мальчик прошелся колесом по горнице. — Уж Элька что-нибудь придумает, ого!
— Тише! Нашел чему радоваться! — проворчала Доба. — Кушать она тебе не даст. Даже пары рваных башмаков от нее не получишь…
— А ты знаешь, почему в нее стреляли? — продолжал говорить Иоська взахлеб. — Дядя Калмен рассказывал, потому что она коммунистка, самая настоящая… В нее два раза выстрелили. Одна пуля попала в бок, а другая — в руку. Но Элька совсем не испугалась. Вот она макая! Жаль, я тогда был маленьким, а то я этого паразита нашел бы… Ну, ничего, его обязательно найдут, увидишь!
Иоська схватил со стола краюху хлеба и выбежал из хаты, крикнув на ходу:
— Скоро приду…
Юдл хотел было остановить сына, но тут же раздумал: «Сейчас, пожалуй, лучше, что не болтается в хате. Что он здесь наговорил? Неужто опять начнут копаться?… Поверили ведь, что это Патлах…»
— Ну как, придет Риклис? — спросил Юдл жену.
— Дома его нет. Не знаешь его, что ли! Шляется по хатам, сплетни разносит.
Доба ушла на кухню.
Юдл закутался в одеяло. «А действительно, к черту его! Наврал бы еще что-нибудь. Надо завтра самому…»
Всю ночь Юдл почти не смыкал глаз. А когда сон одолевал его, ему виделась Элька Руднер, которая, указывая на него пальцем, что-то говорила колхозникам. Он силился разобрать ее слова и просыпался.
Как только рассвело, Юдл оделся потеплее и вышел на улицу. Он уже не мог больше лежать. Снег скрипел под ногами. Где-то заскулила собака. «Не к добру», — с тревогой подумал Юдл. Неподалеку от загона он увидел Шефтла, который вел на поводу кобылу к ставку.
— Доброе утро! — поздоровался Юдл, догнав Шефтла. — Как живется-можется?
— Живем — сено жуем…
— Что-то невесел ты?
— Жене нездоровится, — нехотя ответил Шефтл.
— А ее ты уже видел? — Юдл подмигнул глазом.
— Кого?
— Ее… Уполномоченную. Руднер…
— Какую Руднер? — Шефтл боялся поверить.
— Ну, Эльку, Эльку Руднер, которую тогда прислали к нам из Ковалевска. Коммунистку.
— Эльку? — Шефтл выпустил повод из рук. — А что, разве она здесь?
Лошадь подошла к изгороди и стала языком слизывать снег с перекладины.
— Когда она приехала? — Шефтлу все не верилось.
— Ну что ты прикидываешься? Будто не знаешь… — Юдл плюнул и, ковыляя, зашагал к колхозному двору.
Шефтл тут же раздумал идти к ставку, подбежал к лошади, схватил повод и поспешил домой.
«Элька здесь, приехала…» Шефтл все оглядывался, словно надеялся ее увидеть.
Войдя во двор, он напоил лошадь из колодца и, забыв стряхнуть с валенок снег, вошел в горницу.