Дом был сделан из кирпича, который больше подходил для общежитий где-нибудь на Востоке, нежели для здания среди пустыни. Уилсон сказал, что в Англии много старых объектов, не только семнадцатилетних, как этот дом, но и на сотни лет старше. Ему не хотелось жить в доме, не имеющим истории, а это здание было, должно быть, самым старым в западном городишке.

Когда он поднимался по ступенькам, я обратила внимание на небольшую табличку возле двери, типа тех, с золотым теснением, на которых обычно указывали адрес дома. На ней стояла единственная надпись: Памберли. И больше ничего.

— Вы назвали дом Памберли?

Имя было очень знакомое, но я никак не могла вспомнить, где его слышала.

— Это небольшая шутка, — вздохнул он. — Сестры подарили мне эту табличку на день рождения, посчитав, что это будет забавно. Я пообещал себе, что сниму ее, но… — Его голос стих. Я не стала настаивать на продолжении разговора, подумав про себя, что пробью название Памберли в «гугле», чтобы тоже иметь возможность оценить шутку.

Над интерьером неплохо поработали. В фойе имелась винтовая лестница, ведущая на второй этаж. Выглядело это очень красиво. Полы сочетались с перилами, выполненными из красного дерева, изящно изгибающимися вместе с лестницей, описывающей круг под сводчатым потолком. Два помещения были полностью отремонтированы — одно на втором этаже, второе на первом. Остальные все еще находились на стадии разработки, но, по словам Уилсона, скоро тоже должны были быть готовы. Первый этаж занимала какая-то пожилая леди, к которой молодой учитель относился с неподдельным трепетом. Правда, нам с ней так и не довелось познакомиться. Все-таки на дворе была глубокая ночь. Мне было любопытно увидеть комнату Уилсона, но я притормозила, подумав, будет ли это уместно. Он был моим учителем, и то, что произошло этой ночью, и так могло стоить ему работы или, по крайней мере, навлечь на него неприятности, хоть он и являлся всего лишь жертвой обстоятельств.

Казалось, он вздохнул с облегчением, когда я не последовала за ним внутрь, но все-таки оставил дверь открытой. Я могла видеть темные деревянные полы в его апартаментах, которые сам он называл «квартирой». Стены были выкрашены в зеленый. В коридоре, ведущем вглубь помещения, висели изображения двух африканок с кувшинами на головах. Мило. Я не знала, чего ожидала. Может быть, полки с книгами и вельветовое кресло с высокой спинкой, где за чтением пыльных фолиантов Уилсон, облаченный в красный бархатный халат, мог бы раскуривать свою трубку.

Учитель оставил виолончель, сменил одежду и взял ключи. На него не попало ни капли блевотины, но Уилсон все равно настаивал, что от него пахнет. Я никогда прежде не видела, чтобы он надевал что-то кроме строгих штанов и рубашек. Теперь же он облачился в синюю футболку и поношенные джинсы, которые, тем не менее, выглядели очень дорого. Явно не из магазина «Hot topic».

— Классные штаны, — прокомментировала я, когда он возник в дверном проеме.

— Что? — не понял Уилсон. А затем улыбнулся. — Ах, это, спасибо. Ты имела в виду брюки?

— Брюки?

— Да, слово «штаны», которое употребляют в Америке, подразумевая верхнюю одежду, в Британии означает «трусы». Впрочем… м-м-м, не важно…

— Трусы? Вы называете трусы штанами?

— Может, поедем уже? — поморщился он, проигнорировав вопрос и захлопывая за собой дверь. Он выглядел непривычно, и я изо всех сил старалась не пялиться. В эту минуту он был… горяч. А-а-ах! Я закатила глаза, поражаясь самой себе, и забралась в грузовик. До школы мы ехали молча.

Прежде чем вылезти из машины, он серьезно посмотрел на меня, серые глаза растворялись в слабом свете кабины. Затем, он накрыл мою руку своей и ободряюще ее сжал.

— Это искупление. Увидимся в понедельник, Блу, — с этими словами он выбрался из моего грузовика и направился к своей субару. Он быстро открыл ее и легко тронулся с места.

— Это искупление, — тихо повторила я, надеясь, что это так.

Глава 11

Тиффани

В центре Боулдера на Аризона-стрит располагалось кафе Беверли, появившееся в 30-х в виде ресторана во время строительства дамбы Гувера. Вообще Боулдер задумывался как рабочий городок, полностью выстроенный правительством США для строителей дамбы после великой депрессии. В городе до сих пор сохранились некоторые оригинальные постройки, к числу которых принадлежали и чистенькие отели недалеко от Беверли кафе. Боулдер-Сити представлял собой странную смесь из отбросов большого города и традиций старого запада, и это сочетание заставляло множество людей в недоумении чесать затылки. Хотя город располагается недалеко от Вегаса, азартные игры здесь запрещены. А еще Боулдер обладает той удивительной привлекательностью маленьких городов, какой не может похвастаться Лас-Вегас.

Беверли — хозяйку кафе — я знала лично еще со времен Джимми. Она содержала в заведении небольшой сувенирный магазин, в котором продавались все виды юго-западного искусства: живопись, керамика, кактусы и прочий антиквариат. Она принимала работы Джимми на комиссию, а ему, кажется, всегда нравилась хозяйка кафе. Он оставался сдержанным со мной, но она умела разболтать нас обоих. Он доверял ей, и это кафе было одним из немногих мест, где мы могли немного расслабиться. Я ела там множество раз.

А несколько лет назад, когда я достигла возраста вождения, я обратилась к Беверли за работой. Она была крупной, приятно пухлой и приветливой рыжеволосой дамой. Ее смех был таким же впечатляющим, как и ее грудь, а сама она была так же популярна у клиентов, как ее молочные коктейли с двойными чизбургерами и перцем халапеньо. Она не узнала меня до тех пор, пока я не назвала свое имя. Затем, раскрыв рот от удивления, она вышла из-за своего прилавка и стиснула меня в объятиях. В этом жесте чувствовалось столько волнения, сколько я не ощущала, наверное, ни от кого.

— Что случилось с вами обоими, Блу? Джимми оставил мне 5 работ, я продала их все, но он так и не приехал за деньгами. А ведь у меня были клиенты, которым нравились его работы, которые спрашивали о нем. Сначала я думала, что, возможно, сделала что-то не то. Но у меня были его деньги. И он, конечно, должен был заехать за ними. Но не заехал… и тогда я начала беспокоиться. С тех пор прошло уже пять лет, кажется?

— Шесть, — поправила я.

Беверли наняла меня, и с тех пор я работаю у нее. Она никогда ничего не говорила о моей внешности или моем вкусе на мужчин. И даже если она думала о том, что мой макияж чересчур ярок, а униформа чересчур облегающая, она никогда не озвучивала свои мысли вслух. Я много работала и в итоге заслужила ее доверие. Она даже отдала мне деньги, вырученные с продаж работ Джимми шесть лет назад.

— Здесь сумма за вычетом 20% плюс проценты, набежавшие за шесть лет, — сказала Беф как ни в чем не бывало. — И если у тебя еще сохранились его работы, я возьму их.

Там было пятьсот долларов. Я потратила их на инструменты и аренду мастерской за общежитием. И всерьез занялась резьбой по дереву. Так как Джимми умер, некому было наставлять меня. Я ушла в это дело с головой, наполненная такой страстью, на которую, казалось, не была способна. Некоторые из моих поделок выходили плохо. Некоторые нет. И день за днем я совершенствовала свой навык. Я продала оставшиеся изделия Джимми и довела до ума те, что он не успел закончить. Затем я продала их под его фамилией — Ичхоук, а когда дело было сделано, у меня на руках оказалось еще 500$. Благодаря им и другим накоплениям, я в конце концов купила себе свой маленький грузовичок-пикап. Он был довольно покарябанным с пробегом в 100000 миль. Но он ездил и позволял мне перевозить материал для дальнейшего совершенствования в деревообработке.

Я хваталась за любое бревно, ветку или дерево, которое могла унести, но вокруг меня было не так уж много лесов. Ведь я жила в пустыне. К счастью, Боулдер находится у подножия горы, засаженной мескитовыми деревьями, среди которых я могла выбрать почти все, что душе угодно. Я научилась довольно ловко управляться с бензопилой. А за мескиты, похоже, никто не волновался. И я получила возможность подпиливать их, причем очень качественно. За год работы в кафе я продала десять своих изделий, а еще столько же было выставлено на продажу в магазинчике Беверли. Через три года у меня накопилось несколько тысяч долларов.