Подпоручик перестал краснеть и засмеялся.

— О, конечно, я предан вам всем сердцем, но в лесу такая темень, что, пожалуй, заплутаешься и попадёшь волкам в зубы. Завтра же в восемь часов утра колечко с рубином будет на вашем пальчике! — любезно проговорил он.

Подпоручик щёлкнул шпорами, доктор переменил тему разговора, и Лидия Владимировна перестала улыбаться. Стали снова пить чай и есть вишнёвое варенье.

Не пил чай только 12-летний сынишка Лидии Владимировны Боря. Это был худенький и тоненький мальчик с большими серыми глазами, задумчивыми и грустными. Во время разговора он сидел в тёмном уголке, на стуле, никем не замечаемый, жадно слушал рассказы доктора и не сводил с матери влюблённых и грустных глаз. Но после остроумной шутки матери мальчик встал и тихонько вышел из комнаты. Он прошёл в прихожую, надел гимназическое пальто и фуражку и, вооружившись тяжёлой палкой покойного отца, отворил выходившую во двор дверь.

Боря решился идти в караулку за кольцом матери. «Мама увидит, — думал он, — как я люблю её, и сама полюбит меня. Она дорожит кольцом, и я принесу его».

На глазах Бори сверкнули слезы. Видите ли, как бы вам это сказать поделикатнее? Мама не особенно любит его, да, не особенно, и он знает это. Он вечно ждёт от неё ласки, жадно, беспокойно, со слезами на глазах, но ей некогда приласкать сына.

Она страшно занята выездами, пикниками и портнихами, и чаще видится с подпоручиком, чем с ним, Борей; но подпоручик не пошёл за кольцом, а Боря идёт, Боря ничего не боится, только бы его приласкала за это мама.

Боря застегнул пальто на все пуговицы и слегка побледнел; им овладело нервное беспокойство.

Когда мальчик вышел на двор, буря едва не сорвала с него фуражку. Боре стало страшно. Чёрные тучи, косматые и тяжёлые, заволокли всё небо; дождь лил, как из ведра, и хлестал лицо мальчика точно плетью. Порою чёрный полог туч на минуту разрывался и вспыхивал бледным заревом, освещая зубцы леса и соломенные крыши усадебных построек; в то же время что-то трещало там, наверху, и с оглушительным гулом рассыпалось в разные стороны; можно было подумать, что по чугунному полу катились тяжёлые свинцовые ядра, одно за другим, кучами с стремительной быстротой. Боря в нерешительности остановился, но он колебался недолго; он вспомнил подпоручика и маму и решился идти за кольцом. Завтра он может проспать, и подпоручик в 8 часов утра завладеет колечком матери. А он этого допустить совсем не желаете Боря поднял воротник шинельки, нахлобучил фуражку и, осторожно ступая по мокрой и скользкой тропинке, вышел за ворота Ему нужно было повернуть направо, перерезать поляну, на которой стояла усадьба, и идти лесом к караулке, мимо старых сосен.

Боря хорошо знал эту караулку; рядом с ней извивается глубокий овраг, с крутыми берегами, обросший высокими соснами. На его берегах лежат исполинские камни, серые, покрытые зеленоватым мхом и изрытые, точно морщинами; под этими камнями, в норках, живут хорошенькие ящерицы, с весёлыми глазами; а в русле оврага между в щебень избитыми камнями попадаются красивые окаменелости. Боря любит собирать их и изучил эту местность вдоль и поперёк. Он не собьётся с дороги и найдёт караулку с закрытыми глазами.

Мальчик вошёл в лес и не узнал его. Обыкновенно в тихую погоду, днём, Боря часто гулял по этому лесу и не боялся его. Это был весёлый и зелёный лес, ласковый и степенный, как старый дядя. Он, казалось, всегда приветливо улыбался мальчику, одобрительно гудел ветками и угощал его душистой земляникой, костяникой и орехами. А теперь старый дядя был неузнаваем. Он бешено ревел, как дикий зверь, и яростно потрясал ветками. Мальчику казалось, что чёрные тучи, извивавшиеся над вершиной леса, как безобразные драконы, запустили в него свои когти, и лес бесился от нестерпимой боли и злобы. Боря пошёл лесом; его шинелька промокла насквозь, коробилась, как рогожа, и мальчику стало холодно. Кроме того, непроницаемая тьма мешала ему различать предметы, и он постоянно спотыкался на коряги. Боря медленно подвигался впереди; его маленькое сердце тревожно токало. И вдруг наверху снова что-то треснуло и рассыпалось с оглушительными гулом и дребезгом; тучи вспыхнули синим огнём; бледные сосны в испуге затрепетали; мальчику показалось, что кто-то побежал по вершинам деревьев, с дерева на дерево и визжа, как свисток паровоза: улю-лю-лю! Боря подумал: «Это леший, о котором рассказывают крестьянские ребятишки страшные истории!»

На Борю напал страх; он вскрикнул и побежал бегом, бледный, с помертвевшими губами, и бежал до тех пор, пока не споткнулся на корягу и не упал лицом на мокрую траву. И тогда мальчик опомнился; он решил, что леших нет и, стало быть, бояться их нечего. Мальчик сел, прислонившись спиною к пеньку, чтобы растереть больно ушибленную ногу, и внезапно заплакал, сморщил подбородок и заморгал глазами.

— Мама, милая, будешь ли ты любить меня, если я принесу кольцо?.. Будешь?

Боря произнёс это вслух, всхлипывая и вытирая глаза Мокрыми кулаками, но испугался звука собственного голоса и подумал: «Не надо говорить вслух, буду только думать».

Он поднялся на ноги, поглубже нахлобучил фуражку и снова зашагал к караулке.

Буря между тем не унималась; казалось, она хотела стереть с лица земли этот лес или превратить его в дрянной веник; и лес встал на защиту, как одно дерево. Ветер трубил порою, как медный рог горниста, точно призывая тучи к бою. Гром гудел, не переставая, и тучи казались Боре рычащими в бессильной злобе драконами. Далеко жалобно завывал волк. Боря услышал этот вой и подумал: «Это воет волчица; теперь у неё маленькие дети, и она боится за них; их может завалить в норе размытая ливнем глина».

Мальчику говорил о таких случаях старый пастух. Боря вспомнил об этом и внезапно для самого себя заключить:

— Боится ли за меня мама?

Мальчику сделалось грустно; ему стало жаль себя. Он такой маленький, а ему приходится с бою приобретать любовь матери; и он умрёт, а достанет мамино кольцо! Умрёт, но достанет! Боря со слезами на глазах зашагал к караулке. Он боялся плакать; он может случайно всхлипнуть, и сам же испугается звука своего голоса; ему покажется, что всхлипывает не он, а кто-то сзади него под мокрым кустом, в куче старого валежника.

Боря ободрился; караулка была уже недалеко. Мальчик вышел на поляну и увидел хатку, крытую соломой, маленькую и покосившуюся на бок. Буря взъерошила на её крыше солому и выбила одно окно; ветер врывался туда и издавал протяжные, похожие на рёв медного рожка звуки. Боря подошёл к двери и взялся за ручку. Он знал, что в этой караулке никто не живёт, но ему стало страшно отворять дверь.

Наконец он превозмог страх и потянул ручку к себе; дверь, однако, не отворялась; вероятно, она замокла от ливня, но мальчик подумал: «Может быть, там заперлись от бури маленькие бородатые карлики? И когда я отворю дверь, они схватят меня, утащат в подземелье, и я никогда больше не увижу мамы. Или, может быть, там сидят русалки — бледные девушки с синими глазами и зелёными волосами? Тогда они защекочут меня до смерти»…

Несколько минут Боря простоял в нерешимости, прислушиваясь к неистовому рычанью бури. Отсюда с крыльца караулки ему было видно тёмное жерло оврага, где жалобно стонали, ощетинившись колючими иглами, высокие сосны. Мальчику казалось, что там, под кручей, хлопают крыльями какие-то исполинские птицы и дико улюлюкает леший. Может быть, он хочет испугать тучи, опрокинувшиеся на его владения?

Боря собрал всё своё мужество и рванул ручку двери. Дверь распахнулась; Боря напряг зрение, заглянул в караулку и замер на месте. Безотчётный ужас наполнил его сердце, и ему захотелось закрыть глаза и бежать без оглядки назад. Он боялся, что вот-вот увидит во мраке нечто ужасное, что превысить даже его ожидания. Но если он струсит и убежит, ему не приобрести любви матери. Ему необходимо достать её кольцо. Но где оно? Кажется, в углу, у образов. Мальчик полузакрыл глаза и сделал шаг вперёд. Караулка задрожала, закачалась, закружилась, как юла.