Поразмыслив, мы решили не откладывать составление аргументированного мнения относительно подводной лодки на будущее, а заниматься этим параллельно обустройству на новом месте. В конце концов, мнение прекрасно можно составить и в пустой комнате, где из мебели только стол и два стула, причем один из них настоятельно просит ремонта. Ведь с подводной лодкой Джевецкого ситуация была куда яснее, чем с самолетом Можайского. Я точно знал, что лодка без всякого нашего вмешательства способна нырнуть примерно на такую глубину, на какую высоту в конце концов поднялся самолет. И даже при соблюдении определенных усилий всплыть после этого. Единственное, что меня удивило, когда я про нее услышал от отца — почему так поздно?

Насколько я помнил, она была одобрена еще летом восьмидесятого года. Но быстро сообразил, в чем тут дело.

В той истории изобретатель Джевецкий продемонстрировал, что из него мог бы выйти и неплохой придворный. Он добился того, что демонстрация лодки производилась на Серебряном озере в Гатчине. Лодка нырнула, под водой подплыла к плотику, изображавшему вражеский корабль, прицепила к нему взрывпакет и взорвала его. После чего, не выныривая, подплыла к шлюпке, с которой за ходом испытаний следили цесаревич, будущий Александр Третий, и его супруга. Подводная лодка всплыла, люк открылся, оттуда высунулся Джевецкий, одетый в безукоризненный фрак, и вручил великой княгине великолепный букет цветов. Артист, блин, больших и малых императорских театров!

Цесаревичу представление очень понравилось, и он пробил изготовление сразу аж пятидесяти этих подводных велосипедов. Почему я их так назвал? Да потому что лодка Джевецкого имела мускульный привод! Чтобы она двигалась, надо было крутить педали.

Из пятидесяти построенных лодок хоть как — то плавали только две — одна в Кронштадте, другая на Черном море. Но недолго — моряки быстро убедились в их полнейшей боевой бесполезности. Все прочие вообще так и остались ржаветь на берегу. Более провальный проект в морском деле я навскидку могу назвать только один — это круглые броненосцы адмирала Попова, вошедшие в историю под неуважительным названием «поповки». Летающую тарелку вы себе хорошо представляете? Вот это и было почти то же самое, только не летающее. И даже толком не плавающее, ибо форма не позволяла.

Так вот, благодаря тому, что у нас народовольцы ликвидировали Александра Второго на год с небольшим раньше, эпопея с подводными велосипедами Джевецкого сильно затормозилась. Нашему отцу летом восьмидесятого года было совершенно не до каких — то лодок, а других столь же легковерных и облеченных властью лиц ни в Адмиралтействе, ни в Морском техническом комитете не нашлось. И довести свое прошение до рассмотрения на высочайшем уровне Джевецкий смог только сейчас.

— Ну и что нам со всем этим делать? — поинтересовался Николай, когда на стол легли прилагаемые к докладной Джевецкого бумаги.

— Как что? Читать. Причем как и положено, с первого листа.

— Там написано, что испытания могут быть проведены в нашем Серебряном озере.

— Замечательно! Для чего, по словам ее конструктора, предназначена подводная лодка?

— Для уничтожения кораблей противника путем прикрепления мин к их днищам.

— Согласен. Какова вероятность появления этих кораблей в Серебряном озере?

— Очень маленькая, — рассмеялся Николай. — Но они могут появиться в Финском заливе, например. И даже в Маркизовой луже.

— Там будут такие же условия в смысле глубины, волнения и прочего, как в озере?

— Нет.

— Значит?

— Испытывать подводную лодку надо не Гатчине, а в Кронштадте.

— Отлично! Первый вывод нашего комитета уже есть. Так как секретаря у нас пока нет, вместо него поработаю я. Итак, первый пункт записали, двигаемся дальше. К чему должна прикреплять свою мину лодка на испытаниях?

— К кораблю, изображающему вражеский.

— Где он должен находиться?

— Ну… наверное, где — нибудь неподалеку.

— Что станет с вражеским кораблем, вошедшим в зону действия береговой артиллерии? Во время Крымской войны англичане так и не рискнули приблизиться к Кронштадту на расстояние выстрела.

— Значит, корабль должен стоять не ближе, чем в четырех морских милях, — догадался Николай. — Но лодка столь далеко уплыть не сможет, ее матросы устанут раньше.

— Возможно, но точно мы этого не знаем и узнаем только по результатам испытаний. Вот только с чего ты решил, что вражеский корабль будет стоять? Гораздо вероятнее, что он станет маневрировать, ведь у нас тоже есть боевые корабли, которым окажется куда легче попасть по неподвижной цели.

— Но тогда лодка совершенно точно никогда не сможет к нему приблизиться, даже если каким — то чудом и проплывет четыре мили!

— Проверим. Пусть на первом этапе она крепит мину к неподвижному кораблю, а на втором — к движущемуся. Что еще надо написать?

— Не знаю, — вздохнул Николай.

Он уже устал, и я решил не давить на него новыми наводящими вопросами.

— На море бывают всякие непредвиденные случайности, и если из — за них с лодкой что — нибудь случится, испытания не будут доведены до конца.

— Получается, надо построить еще одну на всякий случай! — догадался цесаревич.

— Лучше две, и одну отдать морякам. Они, возможно, смогут заметить что — то, ускользнувшее от внимания Джевецкого. Изобретатели часто бывают пристрастны к своим творениям. Как, например, Можайский.

— Теперь — то наконец все?

— Почти. Человек старался, изобретал, строил. Возможно, даже на собственные средства. Если так, то ему их надо возместить. И дать поощрительную премию, пусть и не очень большую. Не знаю, что покажут испытания, но сама идея очень перспективная. Это запишем пятым пунктом. Вот теперь все, расписывайся тут. Если бы у нас была канцелярия, то она по команде из секретариата оформила бы эту бумаженцию как положено, в трех экземплярах. Один вернула бы в секретариат, второй отправила по назначению, третий положила в архив. И завела бы картотеке еще одну карточку с кратким описанием документа. Любой документ по карточкам при необходимости можно будет найти гораздо быстрее.

— Пошли домой, а, — взмолился Николай, — у меня уже глаза слипаются.

Спали мы с Николаем в одной комнате, так было заведено с раннего детства. Цесаревич быстро уснул, а я не мог. Как там в песне? «Кипит наш разум возмущенный!». Вот и у меня он был близок к точке кипения. Ну как же так, чему только не учили Николая что в этой, что в той истории! И никто не догадался научить его решать простейшие управленческие задачи вроде той, с которой мы недавно разбирались. И ведь для этого вообще не потребовалось никаких специальных технических знаний. А потом еще удивляются, что под руководством Николая Второго страна дошла до революции. Да скажите спасибо, что чего похуже не случилось!

Глава 9

Честно говоря, я был даже слегка разочарован тем, сколь малый резонанс произвел первый в мире управляемый полет аппарата тяжелее воздуха. Он еще до своего свершения был объявлен государственным секретом, так что в газетах про него не писали. Слухи тоже не поползли, Можайскому дали премию, а мне вообще пришлось удовольствоваться устной благодарностью самодержца. Жалко, в глубине души я вообще — то надеялся на хоть какой — нибудь орденок. Ведь Николаю и то присвоили звание подпоручика, а мне — ничего.

Правда, у меня висюлек и без того было весьма немало, причем высших. Судите сами — орден Андрея Первозванного, орден Александра Невского, орден Белого орла, орден святой Анны первой степени и орден святого Станислава — тоже первой. Не как у Брежнева, конечно, но все равно довольно внушительный иконостас. В свое оправдание я могу сказать только то, что лично я ко всем этим побрякушкам вообще никакого отношения не имел. Их пожаловали Александру Романову, когда ему исполнился месяц от роду.

Однако почти через год после полета выяснилось, что я был несколько несправедлив к родителю. Это только в кино, да и то про войну, императоры снимают со своей груди ордена и вешают их замеченным в геройстве солдатам и офицерам. В реальности и в мирное время работает бюрократическая машина, и отец просто не считал этичным вмешиваться в неспешное вращение ее шестеренок. В общем, аккурат к моменту завершения хлопот с организацией нашего комитета я получил первый в обоих жизнях действительно свой орден — святого Владимира четвертой степени. Причем гражданский, без мечей.