А из громкоговорителя объявили: «Просим провожающих выйти из вагонов».

Лесник тем временем не торопясь пересек площадь и занял очередь на автобус. Кестюк тоже пристроился в хвосте. Скоро подъехал автобус, народу было много, но Кестюк все же успел уцепиться за поручень и втиснулся внутрь. «Такая давка сейчас, пожалуй, кстати», — подумал Кестюк и стал потихоньку оглядываться. Вот и лесник, оказывается, почти рядом. Вперед не прошел, видать, недалеко едет…

Когда Кестюк, наконец, попал домой, мать уже ушла на работу. В доме прохладно, тихо. На столе лежала записка. Кестюк взял ее и с размаху бросился на диван. Устал.

Мать писала, чтоб зашел к ней на работу, беспокоилась, что с рыбалки вовремя не вернулся. Кестюк минут пять полежал, раскинув руки, потом встал, умылся холодной водой и стал разогревать себе борщ.

— Ну, наконец-то, — раздался голос Ильдера из прихожей, — четыре раза приходил, а тебя все нет.

— Давай вот поедим, а то я, как мать говорит, что-то совсем забегался, отощал, — отозвался Кестюк.

— Да ты ешь, а я уже обедал дома, — сказал Ильдер, входя в комнату, и нетерпеливо добавил: — Ты чего так долго ходил? Узнал что-нибудь?

— По правде говоря, я не все понял, — начал Кестюк, наливая себе полную тарелку. — Знаешь, куда лесник отправился с вокзала?

— Наверняка на почту, телеграмму дать, — попробовал угадать Ильдер.

— Нет. Он доехал до центра города, зачем-то с двумя пересадками; я уж думал — следы запутывает. Сошел с автобуса, постоял немного, а потом, представь себе, медленно так направился к красному дому, что на площади Ленина, — ну, ты знаешь его: такой большой, с колоннами.

— Ну и что? — спросил Ильдер.

— Как что? Там же городской отдел милиции находится.

— Вот так штука… Выходит, это… — начал Ильдер.

— Да погоди ты, слушай дальше. В дом он так и не зашел. Потоптался у двери, а зайти не решился. Повернул на улицу Салтыкова и понуро так поплелся вниз к Волге. По дороге зашел в кафе. Я тоже зашел. Народу было порядочно. Смотрю, стаканчик опрокинул, закусил колбасой и вроде немного приободрился. — Кестюк помолчал, затем продолжил: — Ну а после уж и вовсе чудно было. Не видел бы сам, ни за что бы не поверил… Сначала куклу купил, потом ботинки сорок второго размера, мужской костюм, соломенную шляпу, болотные сапоги и рюкзак.

— Ну, кукла, конечно, для Маюк, — сказал Ильдер, — но зачем ему соломенная шляпа?

— Вот и я этого не понял, — Кестюк пожал плечами. — Ботинки-то он даже и не примерил, и костюм тоже. Ну, потом сложил все это в рюкзак, опять на вокзал. А потом — на наш автобус. Я его проводил до самого кордона и еще около часу простоял за сараем, но вроде он сегодня больше никуда не собирается. Ну, а ты как, проводил змееглазого в Москву?

— Ну да, он сел в шестой вагон уже на ходу. Я следил за поездом до самого поворота. Вот и все.

— Что теперь делать будем?

— По-моему, надо… — начал Кестюк, но в это время за окном раздалось:

— Ильде-ер!

— Вечером приду, — буркнул Ильдер и выбежал на улицу.

— Сейчас же иди домой, Синерби́ велела, — услышал Кестюк тоненький голосок младшей сестренки Ильдера.

Кестюк сел на диван и задумался: «Да… Ведь даже за этими двумя мы сегодня с Ильдером не уследили…» Он вспомнил вчерашний разговор лесника с незнакомцем в шляпе. «Какой-то Евсей Пантелеевич собирается нагрянуть. Может, и этот змееглазый в шляпе вернется. Тут уж и вовсе разорваться придется…»

— Чего ты болтаешь! — услышал вдруг Кестюк с улицы громкий сердитый голос Ильдера.

«Не добрался, значит, до дому», — подумал Кестюк.

— А вот и знаю! — раздался в ответ звонкий голосок Илемби. — А вот и скрываете! Я утром зашла к Кестюку, а мать сказала, что вы с утра пошли на рыбалку. А сами-то без удочек на горке прохлаждались!

— Ну, пошла-поехала! — Похоже, Ильдер рассердился.

— Ты выбирай слова-то, фантазер-гипнотизер, — сказала Илемби, — а то всем расскажу, как вы ночью к леснику ходили!

— Куда-куда?..

— А на кордон — вот куда! Ты что, думаешь, я не видела?

— Ну уж это слишком! — взорвался Ильдер. — Шпионка!

Вот тут-то Кестюку и пришла в голову идея…

Он высунулся из окна и крикнул:

— Ильдер! Шел бы ты домой, тебя ждут ведь, помни только, как мы договорились.

— Вздуть бы ее как следует, да ладно уж, — пробормотал Ильдер. — Раз ты говоришь, я пошел. — Он успел показать Илемби кулак и побежал вниз по улице.

— А ты, Илем, подожди, я сейчас выйду, — сказал Кестюк через окно…

4

— А не врешь? — спросила Илемби.

— Правду говорю, — ответил Кестюк. — Ровно в одиннадцать будь на месте.

— Буду, буду, конечно, буду, — закивала головой Илемби и пошла, именно пошла, а не поскакала, как обычно, вприпрыжку. Видно, задумалась сильно, даже, выходя со двора, на столб наткнулась.

Кестюк улыбнулся. «Илемби вообще-то неплохая девчонка, а в нашем деле очень может пригодиться: подружится с Маюк, глядишь, что-нибудь и узнает, чего мы не сможем…»

Кестюк решил расширить группу участников операции «СТ». И сейчас, сидя в тени под навесом, он обдумывал, кто еще может быть полезен в раскрытии тайны сломанной трубки. В том, что эта тайна существует, Кестюк уже не сомневался. Странные действия лесника в городе окончательно убедили его в этом.

Большинство знакомых Кестюку ребят разъехались на каникулы кто куда, но все же кое-кто и остался… Вот, например, Захарка-собачник. Его прозвали так за то, что у него во дворе целый собачий поселок: конура на конуре. И ломали их, и выбрасывали, а он все за свое. Домашние махнули на него рукой — пусть возится. А уж собаки липнут к Захарке, просто непонятно, как будто он на их языке разговаривает. Все поселковые дворняги — его друзья.

«А что, — вдруг осенило Кестюка, — это как раз то, что нам надо. Ведь если не найти общего языка с собакой лесника, то она будет еще как мешать. А Захарка это сделает, конечно, в лучшем виде. Да и не болтун он, застенчивый такой, не зря говорят про него: «Захарка-собачник язык проглотил». Значит, так: Захарку берем… Еще позовем в группу двойняшек Геру и Гену: они хоть и помладше на два года, но ребята шустрые, сообразительные, а когда одеты одинаково — так просто не отличишь, кто из них Гера, а кто Гена».

Потом Кестюк вспомнил, что жена лесника, бывая в поселке, всегда заходит к тете Агафье — матери Никона, с которым они учатся в одном классе. Правда, они с Никоном никогда особенно не дружили и вообще Никон такой тихоня, маленький — меньше всех ребят: всегда ему достается. Кестюк даже несколько раз за него заступался. Ну ладно, хоть и слабоват он, конечно, но тоже пригодится: может, что услышит у себя дома, решил Кестюк. Итак: Ильдер. Илемби. Захарка, Гера с Геной, Никон… Семь человек — это уже сила! Кестюк вышел из-под навеса и, поднявшись на крыльцо, сел на перила. Теперь ему не терпелось посоветоваться с Ильдером…

Утром, в одиннадцать часов, все были в сборе. Устроились возле речки, напротив вчерашней смотровой площадки. Посидели, помолчали; двойняшки от нечего делать начали бросать камешки в воду.

— Ну что, Кестюк, начнем, пожалуй, — сказал Ильдер.

— Может, скажешь еще «откроем заседание»? — отозвался один из близнецов.

— Да уж вы с Кестюком сегодня такие важные, — добавил другой. — Что случилось-то?

— Мы с Ильдером, — начал Кестюк, — позвали вас сюда, чтобы просить помочь нам в одном деле. (Ребята насторожились.) Дело это секретное, поэтому, во-первых, никому ни слова из того, что вы сегодня здесь услышите. Даже если вы не захотите принять участие в операции «СТ».

— В чем, в чем? — переспросил Никон.

— Потом все поймешь, не мешай, — сказал Ильдер.

— Так вот, кто из вас хочет участвовать в нашем деле, прошу поднять руку…

Руки подняли все.

— Тогда, — продолжал Кестюк, — пусть каждый из нас покажет свою смелость и ловкость.

— Давайте ночью пойдем на кладбище, — предложила Илемби. При этих словах Никон поежился, а Захарка засопел.