И все время пуд книг дубасил его по спине.

«Для меня важно принципиально вскрыть кембрийскую нефть хотя бы на другом берегу древнего моря, пусть это будет в Якутии или под Ленинградом».

Кембрийское море расстилалось от Байкала на тысячи километров к востоку и северу и на запад, до Ленинграда… Восстановить очертания его берегов — лоцманская мысль! — исключительно трудная задача. А рельеф его дна — еще трудней… В Якутии легче всего бурить, потому что кембрийские слои там лежат на поверхности…

И мысль, освобожденная от схватки за прорыв в одном месте, рвалась во все стороны от Байкала. Лесной пожар в безветрие. Пламя воображения само вызывало на себя ветра́ со всех сторон, бушуя от восторга. Оно напрягалось в огромных скачках, чтобы охватить извилины древнейшего узора берегов на пространстве всего нынешнего континента в горизонтальном и вертикальном измерениях и во времени, в продолжение миллионов лет. Подкоровые массы в своем движении увлекли твердую оболочку Земли… Кавказ, Урал — это короткие волны огромной высоты, поднимавшиеся на десятки километров. А на Русской равнине горообразовательное движение имело исключительную длину волны, при небольшой высоте в полтора-два километра, две-три тысячи километров в длину… И воды переливались. Дно моря становилось сушей и снова дном.

На всякой поверхности платформенной суши, ставшей дном моря, начинался процесс нефтеобразования при необходимых условиях. По всему дну моря совершался единый процесс в единое время. А книги в рюкзаке больно колотили по спине. Василий сам выводил это, и для него становилось ясно, что скважина, которая даст нефть в Якутии, докажет принципиальную нефтеносность кембрия не только под Байкалом, но и вплоть до Ленинградской области. Спину он не чувствовал, она не помогала выводу.

В плацкартном жестком вагоне на стене в коридоре жестяной плакатик приглашал туристов на Байкал. Василий остановился перед ним, с трудом дыша и еще не сняв рюкзак.

Почему они не могут понять таких простых вещей, очевидных, как этот плакатик?

Озеро нарисовано было в жестяных красках, красиво и привлекательно. Иван Михайлович обещал на будущее лето практику «на винограде».

Василий погрозил плакатику сжатым кулаком: «Я уйду от тебя за четыре тысячи километров и выведу твою тайну вверх дном!» Засмеялся громко и радостно, как в половодье.

Затем он сыскал свободное место, развязал рюкзак и обнаружил сверху клочок бумаги. Он расправил желтый комочек и прочитал карандашную запись:

Василий дружелюбно рассмотрел бумажечку и спрятал в карман.

Хороший парень Женя Джаз. Евгений Алексеевич. И фамилию себе присвоил неплохую. Верная душа.

— Он, — сказал Ваня.

— Кто — «он»? — яростно закричал Женя. Но уже Сеня схватил его за руку:

— Не окликай!

— Почему? — Женя узнал Зырянова в человеке с книжным горбищем. Зырянов карабкался на ступеньки вагона.

— А потому, что поезд тронется и он со своим мешком не успеет…

Парни внимательно проследили за тем, как Зырянов поднялся в вагон. Поезд сразу пошел.

Сеня сошел с этого поезда.

Бригада Верных без Сени доехала до Танхоя с Зыряновым, по его совету, в надежде, что Сеня догадается следующим поездом приехать сюда же. Сеня догадался и прибыл вечером. Товарищи встретили его на станции.

По дороге к Дому колхозника Сеня наугад спрашивал у встречных трест Сибнефть, Нефтестрой и тому подобное, но никто не слыхивал здесь о таких учреждениях.

В Доме колхозника бригада получила койки в общей спальне и оказалась в компании с теми, кого она искала.

— Так вот, товарищ директор, — сказал толстяку обрадованный Сеня, — позвольте рекомендоваться: мы явились сюда как раз после окончания трудов по раскрытию тайны Байкала.

В комнате раздался короткий смешок, подобный выхлопу из мотора внутреннего сгорания. Сеня удивленно оглядел присутствующих. Они все сохраняли спокойствие. Возле зеркала в глубине комнаты поднялся со стула человек с необыкновенно выпуклой грудью и очень короткими руками. Сеня подумал, что ему как раз хватает рук, чтобы обнять свою грудь. Человек пристально смотрел на Сеню.

— Мы хотим подписать обязательство, как бригада самых верных энтузиастов сибирской нефти.

— Какое обязательство, молодой человек? — спросил высокий симпатичный гражданин с внимательными, спокойными глазами и крохотной бородкой.

Но директор предупредил Сенин ответ.

— Товарищи! — заговорил директор и встал босыми ногами на холщовый половик. — Вы слышите первый отклик сибирского рабочего класса на ваши труды. — Директор перевел дух. — Вы видите стихийную делегацию… — Левой рукой он пристегнул обратно подтяжки, а правой указал широким движением на делегацию. — За этими первыми ласточками придут к нам сотни и тысячи, как говорится.

— Какое же обязательство вы желаете подписать, молодой человек? — повторил Осмин.

— До конца пятилетки, — подсказал директор, — работать на поисках сибирской нефти.

— Что вы, товарищ директор, — сказал Сеня, — зачем на поисках? Это еще не главное — найти! Мы ведь уже разведали эту нефть только что. Теперь мы обещаем достать ее! И подписываем обязательство в кратчайший срок достать нефть со дна земли!

— Со дна! — воскликнул кудрявый пижон. — Я слышу, как зарождается эпос сибирской нефти.

— Трудно, и только! — сказал Сеня с вызовом кудрявому пижону.

«Этот скалит зубы, — отметил про себя Сеня, — а директор набычился вдруг. С чего бы?.. А этого грудобрюхого я нигде не видел, но он похож определенно на кого-то».

— Где же вы нашли нефть, молодые коллеги? — спросил старичина.

— На Байкале. — Сеня поколебался и с гордостью добавил: — В кембрии.

— Замечательно! — воскликнул кудрявый, искренне радуясь.

— Будущим летом мы начинаем разведывательное бурение в третичных отложениях, если вы в этом разбираетесь, — сказал директор.

— А мы уже давно в них разобрались, — сказал Сеня. — Василий Игнатьевич сделал сотни анализов.

— Кто это?

— Товарищ Зырянов!

Директор быстро отстегнул подтяжки.

— Если хотите помогать, милости прошу! — сухо сказал он.

— А можно узнать, когда планируете кембрий?..

Директор проворно сложил подтяжки и прочее на стуле и скрылся под одеялом.

— Мне жаль огорчить вас, друзья, но сомнительно, чтобы кембрий планировался когда-нибудь в будущем, — сказал Осмин, слабо улыбаясь. — Вы видите, здесь все против мнения вашего молодого начальника Зырянова…

— Но это же не мнение, а факты — анализы!..

— А можно узнать у вас адрес товарища Зырянова? — спросил Женя.

Бригада молча и недоумевая переводила взгляд с одной кровати на другую и видела одни подбритые затылки, полотняные, крахмальной белизны спины и зеленые шерстяные одеяла.

— Думаю, если вы напишете на Нефтяной институт, студенту третьего курса Зырянову, письмо попадет к нему, — сказал Осмин. — Спокойной ночи!

— Спасибо, товарищ профессор! — воскликнул Сеня.

И по его взгляду вся бригада Верных вежливо грянула:

— Спокойной ночи!

РУССКИЙ ЖИЛЕЦ ПОДВИГАЕТСЯ К СВОЕМУ ПОДВИГУ

Кто расскажет о всенощной русского жильца Николая Ивановича на некоей прибайкальской станции? Как расскажет он сам в Русском жиле, если стихея допустит вернуться? Сумеет ли описать неизъяснимое, чему и слов-то не бывало, явленное в ту громовую ночь на восстановленной железной дороге? Ну, и прочее в Миру, на великой Руси увиденное за год. Много насмотрелся. В один год будто сто жизней прожил, — дивный год. Куда там сто! Больше. В одну ночь на станции увидел, сколько за весь год: ошеломленный, наблюдал разом всю Русь нескончаемую, в неисчислимых окнах на железных колесах, в хороминах длиннейших, обшитых зеленым железом, и синим, и цвета кедровой шишки; ввогонами называются или эвагонами: эва! гоняют — по земле быстрее птиц в поднебесье, гон за гоном, от станции до станции — наподряд.